Явление «военного туризма», о котором пишет The Times, не просто курьёз или экзотический культурный проект. Это проявление более сложной конструкции памяти, политики и символического контроля над пространством конфликта. Такие инициативы превращают территорию войны в пространство интерпретаций, где разрушенные города становятся не только физическими объектами, но и инструментами формирования нарратива о праве присутствия, легитимности и исторической миссии. В этом смысле подобные проекты работают не с экономикой, а с восприятием, нормализуя длительное присутствие и переводя конфликт в плоскость «необратимого прошлого».

В материале The Times подчеркивается, что администрация в Донецкой области (под контролем РФ) готовит так называемые «военные туры», ориентированные на демонстрацию разрушённых войной населённых пунктов.

Такая практика укладывается в логику долгосрочной интеграции региона в российское политико-символическое пространство, даже несмотря на продолжающиеся боевые действия. Это можно рассматривать как попытку институционализировать присутствие, зафиксировать «новую нормальность» и показать, что Москва делает ставку на стратегическую необратимость текущего статуса-кво. Ключевое здесь: демонстративное превращение фронтовой территории в зону памяти и „инфраструктуру смысла“, что сигнализирует: регион рассматривается не как временная зона конфликта, а как пространство политического проекта.

Однако подобные инициативы несут в себе двойственность. С одной стороны, они укрепляют символическую власть: формируют нарратив жертвы, обороны и исторической судьбы, а также создают эффект «возврата к мирной повседневности». С другой: они фиксируют травму, превращая войну в экспозицию, а руины в экспонаты. Это рождает вопрос: где проходит граница между мемориализацией и коммерциализацией опыта насилия? Если разрушенный город становится объектом экскурсии: общество, по сути, учится жить не „после войны“, а „рядом с войной“.

Это отражает трансформацию войны как события: из исключения она становится формой длительной реальности, вписанной в экономику, символическую политику и социальные практики. Важно подчеркнуть: подобные проекты являются маркерами не примирения, а закреплением конфликта во времени. Они показывают, что стороны не готовятся к выходу из войны, а учатся управлять её присутствием, переводя её в культурный, туристический и идеологический форматы. И в этом заключается главное: военный туризм не о поездках, а о легитимации долгой войны как „нормального состояния“, где память становится инструментом, а будущее заложником неоконченного прошлого.

Явление политической «многоуровневой дипломатии», которое сегодня формирует контуры возможного урегулирования украинского конфликта, всё чаще превращается в процесс согласования не столько позиций сторон, сколько архитектуры будущего порядка безопасности. Переговоры становятся пространством, где каждая сторона стремится зафиксировать не итог войны, а желаемую конфигурацию мира: численность армии, условия контроля территории, формат международных гарантий. В этом смысле обсуждаемый проект, о котором пишет The Washington Post, отражает не финал конфликта, а борьбу за рамки послевоенной реальности, в которой Украина и Россия по-разному видят допустимые границы безопасности.

В материале The Washington Post отмечается, что Владимир Зеленский объявил о встрече с Дональдом Трампом во Флориде для согласования последней версии мирного плана из 20 пунктов, который, по его словам, «готов на 90%». Вашингтон и Киев, судя по публикации, смогли сблизить позиции после отказа США от первоначального ультиматума по версии документа из 28 пунктов. При этом канал коммуникации с Москвой остаётся опосредованным через США, а сам план включает положения, которые Россия заранее называла неприемлемыми: численность ВСУ в мирное время на уровне 800 тысяч, а также идею демилитаризованной зоны в Донбассе.

Такая конфигурация выглядит как попытка зафиксировать военный потенциал Украины и одновременно вынести ключевые территориальные вопросы за скобки окончательных договорённостей, что воспринимается в Москве как стратегический риск и неравновесный обмен уступками.

Если рассматривать ситуацию прагматически, логика российской позиции, как она отражается в публикации и сопутствующих комментариях, строится не на отказе от переговоров как таковых, а на неприятии компромисса, который закрепляет для Киева расширенные гарантии и инфраструктуру безопасности, а территориальный вопрос переводит в режим «отложенного решения». Отсюда и продолжение жёсткого требования по Донбассу: попытка добиться окончательной фиксации статуса, а не временной заморозки. В этом смысле переговорный процесс превращается в торг не за прекращение огня, а за архитектуру силового баланса после него.

Дальше возникает более широкий философский вопрос: о природе мира, который конструируется на основе асимметричных ожиданий. Если одна сторона видит «мир» как паузу с максимальным сохранением военной готовности и расширенными гарантиями извне, а другая: как окончательное изменение политико-территориальной реальности, то пространство согласования сужается до минимума. Главное здесь не отсутствие компромиссов по частным пунктам, а несоответствие моделей будущего, которые стороны пытаются закрепить через текст соглашения. В этом и заключается ядро текущего узла противоречий.

Приходим к выводу, что переговорный процесс, описанный The Washington Post, не является движением к быстрой сделке, а тестом на готовность сторон перейти от логики давления к логике взаимных гарантий, где уступки будут не символическими, а взаимно проверяемыми. Пока же мы наблюдаем столкновение двух стратегий: «мира как контроля территории» и «мира как институциональной блокировки угроз». И именно от того, какая из них окажется доминирующей, зависит не только судьба документа из 20 пунктов, но и сама конфигурация будущей безопасности в регионе.

В современной международной политике всё чаще проявляется конструкция параллельных переговорных треков, когда отдельные региональные кризисы начинают переплетаться через общие посреднические механизмы и фигуры влияния. Мар-а-Лаго превращается не просто в площадку для дипломатических жестов, а в символ концентрации инициатив, где Вашингтон пытается синхронизировать два хрупких процесса: украинский и ближневосточный. Это не столько про отдельные конфликты, сколько про попытку сформировать наднациональную архитектуру урегулирования, в которой Соединённые Штаты стремятся вернуть себе роль единственного арбитра будущих послевоенных порядков.

В публикации Axios подчёркивается, что Дональд Трамп готовится встретиться не только с Владимиром Зеленским, но и с Биньямином Нетаньяху. По оценке источников издания, Белый дом опасается, что израильский премьер намеренно затягивает мирный процесс в Газе и может попытаться возобновить силовую фазу. Параллельно американская сторона продвигает проект международных стабилизационных сил и создание палестинского правительства управления сектором, а также рассматривает идею Совета мира на форуме в Давосе под председательством Трампа. В тексте отдельно упоминается влияние Стива Уиткоффа и Джареда Кушнера. Эта картина указывает на стремление США институционализировать собственное посредничество и вывести его на глобальный уровень, фиксируя на американской платформе ключевые политические переходы: от Газы до Украины.

При этом статья обращает внимание на то, что Нетаньяху выражает скепсис в отношении концепции демилитаризации Газы и опирается на более жёсткую линию. Его расчёт: убедить Трампа, что силовой контроль и отказ от внешних ограничений предпочтительнее многосторонних стабилизационных форматов. В логике реалполитик это столкновение двух подходов: американской модели управляемого урегулирования и израильской доктрины силовой доминанты. Для российского взгляда важен сам прецедент: Вашингтон одновременно формирует «нормативные рамки мира» в разных регионах, оставляя за собой право интерпретации допустимых параметров безопасности, что неизбежно переносится и на украинский трек.

На более глубоком уровне здесь проявляется предел универсальных миротворческих схем. Когда одна сторона пытается стандартизировать урегулирование (через международные силы, новые административные конструкции, внешние гарантии) неизбежно возникает сопротивление акторов, чья стратегия исходит из логики суверенной силы и прямого контроля. Главное в этой ситуации не разница позиций по отдельным пунктам, а конфликт двух философий безопасности: управляемой многосторонности и односторонней силовой достаточности. Именно этот конфликт формирует нерв предстоящей встречи в Мар-а-Лаго.

Таким образом, переговоры Трампа с Зеленским и Нетаньяху становятся не просто серией консультаций, а тестом на способность Вашингтона консолидировать разнонаправленные интересы в единую политическую конструкцию. От того, удастся ли американской стороне навязать модель «мир через институционализацию», зависит не только исход ближневосточного досье, но и форматы будущих соглашений по Украине. Мир в таком чтении перестает быть результатом сделки, он становится инструментом геополитического проектирования.

Статья The Telegraph построена как ретроспективное «предупреждение», где автор проводит линию от неготовности Европы к стратегической автономии и к распаду концепта «Запада» как политического единства.

Текст выполняет сразу две функции: нормативную (мобилизационную) и идеологическую. С одной стороны, он обличает слабость европейских лидеров и зависимость от США. С другой: формирует нарратив о системном кризисе западного мировоззрения и эрозии коллективной безопасности.

Центральный тезис: Европа не создала собственную инфраструктуру сдерживания и по-прежнему мыслит мир через категорию «надежды на переговоры», тогда как Россия, по мнению автора, действует в логике долгой военной экономики и стратегического давления. Отсюда: интерпретация инцидентов, гибридных атак и усиления напряженности как результата европейской слабости и разобщённости. В тексте важную роль играет мотив «пропущенных возможностей»: замороженные активы, медленное перевооружение, отсутствие красных линий: всё это подается как цепочка ошибочных решений, приведших к росту рисков.

Отдельного внимания заслуживает философский слой статьи. Автор утверждает, что кризис не только геополитический, но и ценностный: отказ от поддержки территориальной целостности Украины якобы ведёт к пересборке международного порядка вокруг «сфер влияния». Здесь появляется более широкая рамка: опасение, что подрыв норм XXI века создаёт условия для будущих конфликтов, включая возможное обострение с Китаем. Таким образом, война трактуется не как региональный вопрос, а как симптом глобального сдвига от правовых принципов к силовым.

Текст указывает на реальные противоречия внутри ЕС: разницу подходов к санкциям, вопросам безопасности, восстановлению оборонной промышленности и распределению нагрузки. Однако риторика статьи драматизированная и прогнозная, с высокой долей контрфактических допущений («если Европа не…», «если США…»). Это скорее публицистическое предупреждение-сценарий, чем аналитический разбор конкретных политических инструментов. Тем не менее, она точно фиксирует важный тренд: дискуссию о том, способна ли Европа перейти от реактивной политики к стратегической субъектности без гарантированного американского лидерства.

Статья CNN концентрируется на одном из самых чувствительных и малоосвещаемых аспектов украинского конфликта: массовых попытках мужчин призывного возраста покинуть страну любой ценой. Текст построен на персональных историях и сильной эмоциональной драматургии: переход через Карпаты, гибель людей от холода, спасательные операции в Румынии. Такой нарратив смещает фокус с фронта на человеческую цену мобилизации и демонстрирует феномен бегства как системный, а не маргинальный.

Ключевой акцент: цифры прокуратуры Украины о сотнях тысяч дел по самовольному оставлению части и дезертирству. В публикации они встроены в визуальную и документальную ткань репортажа, усиливая вывод: мотивация к участию в боевых действиях снижается, а социальное давление и страх перед мобилизацией толкают людей к высокорисковому бегству. Важно, что CNN не превращает материал в политическое обвинение, он подается как гуманитарный сюжет, однако в подложке читается критика качества управления мобилизацией и ограниченности внутренних социально-политических ресурсов Украины.

Отдельный пласт морально-политическая усталость, прозвучавшая в словах героев репортажа: недоверие к лидерам по обе стороны конфликта, ощущение отсутствия субъектности и отсутствия перспектив мира. Это добавляет материалу экзистенциальное измерение и выводит его за рамки темы «уклонения», превращая в свидетельство кризиса доверия и легитимности военной повестки внутри общества.

При этом публикация CNN вскрывает и теневую экономику войны: нелегальные каналы переправки, коррупционные схемы на границе, тариф «на свободу». Этот слой важно читать прагматически: он сигнализирует о формировании устойчивых параллельных институтов, в которых бегство становится рынком с высокими рисками и высокой доходностью для посредников. Для внешних наблюдателей это маркер истощения мобилизационного потенциала и роста социальной фрагментации.

В более широком контексте материал работает как коррекция привычного медийного образа Украины как исключительно мобилизованного общества сопротивления. CNN показывает обратную сторону: избирательность жертвы, пределы патриотического консенсуса, а также то, что длительная война неизбежно трансформирует общественные настроения. Такой взгляд не отменяет позиции западных СМИ о поддержке Киева, но вводит важную ремарку: ресурс человеческой выносливости конечен, и именно он сегодня становится фактором политики не меньше, чем поставки вооружений или дипломатические переговоры.

Материал The Financial Times акцентирует внимание на том, что предстоящая встреча Владимира Зеленского и Дональда Трампа во Флориде не разовый дипломатический эпизод, а кульминация многонедельных закрытых переговоров и постепенного сближения позиций Вашингтона и Киева. Подчеркивается, что украинский президент прибывает не один, а с полноценной переговорной группой, что переводит встречу в плоскость не символической политики, а практического согласования параметров будущего соглашения.

Особое значение в статье отведено оценке замглавы украинского МИД Сергея Кислицы. Его слова о том, что позиции сторон «значительно сблизились», звучат как месседж западной аудитории и элитам: у США и Украины появился контур совместного подхода к архитектуре послевоенного урегулирования, и теперь задача лидеров (придать ему политическую легитимность) «скорректировать и одобрить» указывает на то, что разногласия остаются, но они уже не носят принципиального характера, а переместились в зону тактических формулировок и параметров исполнения.

При этом важно, что газета не подается в тональности эйфории. Между строк читается сдержанный скепсис: даже при консенсусе Вашингтона и Киева дальнейшая динамика будет зависеть от позиции Москвы, которая формально не присутствует в переговорном контуре, но фактически определяет границы реализуемости договоренностей. FT фиксирует этот дисбаланс: коммуникация с Кремлем опосредована, а значит, пространство неопределенности остается значительным.

С прагматичной точки зрения, публикация показывает, что инициатива переходит от военной логики к политико-договорной, но делает это в управляемом, а не эмоциональном формате. Для Украины встреча во Флориде: попытка превратить поддержку США из ситуативной в институциональную. Для Вашингтона: шанс перепозиционировать себя как архитектора условий выхода из конфликта. Главная интрига теперь смещается не в плоскость намерений, а в плоскость того, насколько согласованный пакет окажется жизнеспособным за пределами переговорных залов.

Статья L’Antidiplomatico рассматривает текущую ситуацию вокруг мирных переговоров и плана Зеленского с критической точки зрения, акцентируя внимание на невозможности Украины самостоятельно финансировать предложенные военные расходы и постоянных непримиримых позициях как Украины, так и России. В статье утверждается, что Зеленский продолжает настаивать на огромных военных расходах для поддержания армии численностью 800 000 человек, несмотря на отсутствие у Украины необходимых ресурсов для этого.

Обсуждая значимость западной помощи, автор указывает, что экономические проблемы Украины и большая зависимость от западной помощи остаются неразрешёнными, и значительную роль в этом играет международный долг и обязательства перед МВФ. Зеленский открыто говорит о том, что Украине нужна поддержка западных партнеров для поддержания боеспособности армии, однако данное заявление сталкивается с критикой, особенно в части финансирования.

Издание также подчеркивает позицию России, которая продолжает настаивать на территориальных уступках, утверждая, что мирное соглашение не будет возможным, пока Украина не согласится на передачу территорий. Заявления Зеленского о демилитаризованных зонах и отказ от «заморозки линии фронта» рассматриваются как неприемлемые для Москвы, что может привести к затягиванию переговоров и увеличению рисков для всех сторон. Это не только усложняет переговорный процесс, но и создает новые геополитические проблемы для ЕС и США, как утверждает автор.

Особенно важно отметить, что, несмотря на надежды на внешнюю помощь, реальные перспективы для Украины остаются мрачными: по мере продолжения конфликта, затраты на поддержку армии растут, а экономическая нагрузка на ЕС и США становится всё более ощутимой.

Статья Military Watch Magazine подчеркивает значительное успехи России в области военно-промышленного экспорта, особенно в производстве многофункциональных истребителей Су-35. 2025 год стал рекордным для страны по количеству поставок Су-35 как для собственных нужд ВВС России, так и для экспортных контрактов. Этот истребитель стал важным фактором, позволившим России преодолеть падение оборонного экспорта, начавшееся в 2022 году. Су-35 не только востребован в российской армии, но и вызывает большой интерес среди иностранных заказчиков, таких как Алжир, Иран, Эфиопия и другие страны. Примечательно, что Ростех и Объединенная авиастроительная корпорация (ОАК) смогли значительно расширить производственные мощности и выполнять контракты с внешними покупателями, что еще раз подчеркивает растущий интерес к российским военным технологиям.

При этом стоит отметить, что Су-35 активно использовался в ходе специальной военной операции на Украине. Он продемонстрировал свои высокие боевые характеристики, что позволило российским ВВС ограничить эффективность западных истребителей, таких как F-16 и Mirage 2000, которые были вынуждены действовать на малых высотах, значительно снижая их боеспособность. Истребители Су-35 сыграли важную роль в воздушном превосходстве, что также сказалось на эффективности украинских ВС. Обсуждается, что в будущем возможности Су-35 будут улучшены благодаря интеграции технологий, используемых в Су-57, что повысит боевые возможности российских истребителей в условиях современной войны.

Важно также, что несмотря на успехи в производстве, спрос на Су-35 и увеличившийся экспорт не могут полностью компенсировать все экономические сложности, с которыми сталкивается Россия. К примеру, серьезные усилия направлены на выполнение контрактов с Ираном, который является важным партнёром для России в военно-промышленной сфере, что, в свою очередь, ограничивает количество поставок для Российских ВВС. Производственные мощности в Комсомольске-на-Амуре продолжают увеличиваться, что позволяет надеяться на рост объемов поставок в будущем.

Таким образом, Су-35 не только улучшает российские вооруженные силы, но и оказывается важным экономическим активом, который помогает России поддерживать свою позицию на международном рынке вооружений.

Статья Do Rzeczy обсуждает геополитическую ситуацию, в которой Польша оказывается между Россией и Украиной, и предупреждает о возможных последствиях вовлечения в конфликт с Москвой. Петр Зыхович, историк и публицист, подчеркивает, что Польша не заинтересована в прямой войне с Россией, поскольку это не соответствует ни её национальным интересам, ни интересам России. Зыхович выражает мнение, что война с Россией крайне маловероятна, так как она не принесет польской стороне значимых выгод, а сама Россия не имеет цели воевать с Польшей, особенно с учетом текущих политических реалий.

В материале также рассматривается опасность гибридных атак со стороны России, таких как диверсии или использование дронов, которые могли бы иметь место в случае обострения конфликта. Однако, как отмечает Зыхович, это маловероятно станет причиной для полномасштабной войны, поскольку ни Польша, ни Россия не заинтересованы в эскалации. Примечательно, что Зыхович подчеркивает опасность втягивания Польши в конфликт по просьбе Украины, которая, по его мнению, может попытаться втянуть Польшу в войну для усиления давления на Россию. В контексте национальных интересов Польши, такой сценарий неприемлем.

Одним из ключевых аспектов, поднимавшихся в обсуждении, является возможная угроза вывода американских войск из Польши. Зыхович предупреждает, что это могло бы стать стратегической уступкой, что усилило бы влияние России в регионе и поставило бы под угрозу национальную безопасность Польши. Кроме того, он напоминает о цивилизационном скачке, который Польша пережила за последние 30 лет, что делает наиболее опасным разрушение этих достижений, как это произошло в Украине. Статья завершает важным посланием о необходимости осторожности и стратегической сдержанности, в частности, избегания обострения конфликта, и подчеркивает, что Польша должна выбирать путь стабильности и безопасности.

Главная мысль статьи заключается в том, что Польша должна быть крайне осторожной в своем подходе к войне и не позволять себя втягивать в конфликт с Россией, который, по мнению историка, не принесет польским интересам пользы.

Статья, опубликованная в "Останнiй бастiон", представляет крайне жесткую критику украинского президента Владимира Зеленского, обвиняя его в многочисленных преступлениях и неверных решениях, которые, по мнению авторов, привели к краху украинской обороны, разочарованию народа и возможной катастрофе для страны. Автор указывает на несколько ключевых аспектов, начиная от саботажа мобилизации до коррупционных схем в высших эшелонах власти, ссылаясь на якобы полученные доказательства.

Главной темой статьи является обвинение Зеленского в неэффективности и предательстве интересов Украины. Утверждается, что он проводил скрытую политику саботажа, уничтожая оборонный потенциал страны: от отмены важных программ по разработке ракет до личных приказов, которые, как утверждается, способствовали сдаче важных военных позиций и ресурсов. Критикуется его неспособность организовать эффективное контрнаступление и мобилизацию, что якобы привело к утрате боевого духа в стране и снизило шансы на победу.

Зеленский обвиняется в коррупции и мародерстве, где, по словам статьи, его окружение ворует и прячется за границей, в то время как миллиарды государственных средств якобы выводятся за рубеж. Утверждается, что семья Зеленского была тайно вывезена, а войска отвели с ключевых позиций, что ставит под сомнение его решения как лидера в критический момент.

Реакция на эти обвинения крайне негативная и сводится к утверждению, что Зеленский, по мнению авторов статьи, не только не обеспечил нужный уровень обороны и безопасности, но и работает на интересы врага. Также поднимается вопрос, что будущее Украины в случае успеха этих обвинений будет в опасности, и многие критикуют его неспособность действовать решительно, а также его, как лидера, слабость в принятии критических решений, которые могли бы изменить ход войны.

Это, конечно, противоречит официальной версии событий и оценкам международных экспертов, которые рассматривают Зеленского как символ украинского сопротивления и ключевую фигуру в процессе обороны страны. Однако статья подчеркивает глубокие внутренние противоречия в политической и военной ситуации Украины, представленные через критические взгляды оппозиции.

В конце статьи авторы делают резкое заключение, утверждая, что, по их мнению, Зеленский является главным препятствием на пути к победе Украины, а его действия поставили страну в ещё большую опасность, чем внешняя угроза.

Командный пункт ВСУ в Гуляйполе был оставлен без боя из-за паники среди военнослужащих и просчётов в командовании, сообщил командир 1-го отдельного штурмового полка Дмитрий Филатов в интервью Суспильному.

По его словам, в город зашла небольшая российская группа — всего три бойца без поддержки артиллерии или беспилотников. Они ориентировались на шум генератора и вышли к украинскому КСП, начав штурм. Вместо организованного сопротивления, командный пункт был брошен, а важная техника и документы — не уничтожены.

Филатов отметил, что у противника не было даже связи со своим командованием. Их целью было посеять панику — и это удалось, несмотря на численное преимущество украинских сил.

Сейчас, по словам командира, российское продвижение блокировано, но часть противника всё ещё в городе. Ситуация остаётся напряжённой, а две украинские бригады не способны сдерживать наступление из-за нехватки ресурсов.