Собрали на странице издания архивные маргиналии к «Распознаваниям» (и будут ещё).
Forwarded from музей им. солнечного пандемониума
William Gaddis - The Recognitions
Harcourt, Brace & Company, 1955, твердый переплет с суперобложкой.
Дизайн обложки - Джанет Халверсон.
Выводя на суд мирской обложку первого издания «Распознаваний» на русском, можно заодно рассказать и о самом первом издании дебюта Гэддиса в твердом переплете.
Истории о тотальной неудачливости продаж дебюта не врут - из почти 5000 копий первого тиража только продалось только 163 копии, второй же и вовсе бесследно канул в Лету. Книга о неудачливом гении, расхваленная Робертом Грейвзом и Стюартом Гилбертом, поймала кармический удар и, вторая истории, принесла плоды всем, кроме самого автора — на его имени расцвели новые критики, писатели, а Джанет Халверсон отметили за исключительный дизайн, который, к слову, тоже идейно принадлежал Гэддису.
За декаду работы над романом менялось не только название книги, но и ее предполагаемое лицо — в черновиках значилась и картина Босха, и «Витрувианский человек», и алхимический уроборос, но в финальном запросе к художнице, Гэддис попросил, чтобы на обложке присутствовали только буквы и цвета - красный, черный, белый. В итоге к цветам примешалось важное для повествования золото (покрывшее корешок британского издания десятилетием спустя), а уроборос уполз за белизну суперобложки на черную ткань крышки, чей контраст также отражал дуализм личностей главных героев.
То, как Гэддис пришел от масштабности «Семи смертных грехов» к лаконичным цветным буквам — один из главных мотивов творчества писателя, постоянно проглядывающего в лицах своих персонажей, старающихся превзойти себя, но если вам не верится в отсутствие чего-то большего за примечательно написанными буквами, то вот отрывок из письма польскому переводчику, где автор одним предложением расставляет координаты:
«У меня нет предпочтений относительно обложки книги; я считаю, что наиболее сильное сочетание цветов — черный/красный/белый, или чтобы было просто и сдержанно — так того желает художник.»
Harcourt, Brace & Company, 1955, твердый переплет с суперобложкой.
Дизайн обложки - Джанет Халверсон.
Выводя на суд мирской обложку первого издания «Распознаваний» на русском, можно заодно рассказать и о самом первом издании дебюта Гэддиса в твердом переплете.
Истории о тотальной неудачливости продаж дебюта не врут - из почти 5000 копий первого тиража только продалось только 163 копии, второй же и вовсе бесследно канул в Лету. Книга о неудачливом гении, расхваленная Робертом Грейвзом и Стюартом Гилбертом, поймала кармический удар и, вторая истории, принесла плоды всем, кроме самого автора — на его имени расцвели новые критики, писатели, а Джанет Халверсон отметили за исключительный дизайн, который, к слову, тоже идейно принадлежал Гэддису.
За декаду работы над романом менялось не только название книги, но и ее предполагаемое лицо — в черновиках значилась и картина Босха, и «Витрувианский человек», и алхимический уроборос, но в финальном запросе к художнице, Гэддис попросил, чтобы на обложке присутствовали только буквы и цвета - красный, черный, белый. В итоге к цветам примешалось важное для повествования золото (покрывшее корешок британского издания десятилетием спустя), а уроборос уполз за белизну суперобложки на черную ткань крышки, чей контраст также отражал дуализм личностей главных героев.
То, как Гэддис пришел от масштабности «Семи смертных грехов» к лаконичным цветным буквам — один из главных мотивов творчества писателя, постоянно проглядывающего в лицах своих персонажей, старающихся превзойти себя, но если вам не верится в отсутствие чего-то большего за примечательно написанными буквами, то вот отрывок из письма польскому переводчику, где автор одним предложением расставляет координаты:
«У меня нет предпочтений относительно обложки книги; я считаю, что наиболее сильное сочетание цветов — черный/красный/белый, или чтобы было просто и сдержанно — так того желает художник.»
Даже солнце, это извечное противоядие от смерти, нейтрализовано в промозглом подземном мире Саттри, простая «дыра в жопе, ведущая к дальнейшей преисподней помощней».
О главном релизе этого лета — на нашем сайте.
⎯
Поддержать Пыльцу | Архив Маккарти
О главном релизе этого лета — на нашем сайте.
⎯
Поддержать Пыльцу | Архив Маккарти
«Тонкие темные деревья сквозь те вон железные палисады, где мертвые держат свою малую метрополию. Занятная мраморная архитектура, стела и обелиск, крест и маленькие стертые дождем камни, где с годами тускнеют имена».
Для тех, кто любит глазами. Экскурсия по Ноксвиллу c Корнелиусом Саттри / Кормаком Маккарти.
⎯
Поддержать Пыльцу | Архив Маккарти
Для тех, кто любит глазами. Экскурсия по Ноксвиллу c Корнелиусом Саттри / Кормаком Маккарти.
⎯
Поддержать Пыльцу | Архив Маккарти
В сопредельном веб-зине Spectate вышел перевод эссе «Как читать Пинчона» Ханьо Беррессем. Более лаконичный ответ на этот вопрос уже давал Стив Эриксон, но мы советуем проследить и за этой — более интеллигентной — объяснительной параболой. Перевод Дмитрия Хаустова.
Forwarded from XAOSMOS
Главное впечатление от чтения Уильяма Гэддиса, вот например от его пока что единственно изданной на русском языке «Плотницкой готики» (а вот почему «пока что»), это — помимо той совершенно психоделической взбаламученной воронки непричесанного языка, в которую милостивый автор вбрасывает тебя, несчастного неподготовлинного читателя, с первых же строк и с не очень скрываемой жестокостью, — это, еще раз, то неподдельное нутряное впечатление живости и грубой, опять-таки непричесанной правдивости всего происходящего, которым насыщена тут каждая строка. Это вообще-то не очень приятная, а в чем-то и страшная новость, которую сообщает нам Гэддис: люди ведут себя, разговаривают — именно так, вот так и никак иначе. И чтобы передать всю эту пугающую неподдельность, автору, очевидно, пришлось выполнить совершенно чудовищную работу по методичной ломке привычного языка — грамматики, синтаксиса, тем более стилистики, — на котором, нам кажется, мы разговариваем. Но это нам кажется. На деле, вживую мы разговариваем именно что на сломанном, изуродованном языке. То есть правдиво не «правильное», которое мы в качестве рабочей абстракции усвоили себе из школьных учебников и на том успокоились, но радикально неправильное, нерегулярное, несообразное — дикое. Правда — это, как повторил бы Жижек за Гегелем, не истина как таковая, но истина некой лжи: истина, показывающая нам ложь как действительный закон нашего хаотичного беззаконного существования. Как наша сущностная ложь, брошенная нам в лицо.
Это безжалостно — как «Авиньонские девицы», как musique concrète. И поэтому для многих совершенно невыносимо.
Но в этом смысле настоящая литература — это как раз работа по экспликации — экскавации из-под завалов автоматизированной повседневности — истины лжи, этой истинной ложности жизни. Работа, как демонстрирует Гэддис (а следом за ним удостоверяет его хороший читатель) совершенно невероятная, неподъемная. Это все к слову о том, а зачем же писать так запутанно, сложно, чего бы не проще... Да можно и проще. Вот только правда сложнее, корявее. И если есть подлинный реализм в литературе, то только такой: обнаруживающий Реальное как Ошибку, Истину как Ложь, Правило как его внутреннюю Трансгрессию. А вовсе не тот благоглупостный «реализм» из тех же учебников, в котором все гладкописно и правильно до самой замшелой запятой. Такой «реализм» — это ложь, это Ложь Истины, самая крайняя степень той дурновкусной «фантастики», которую человек шьет себе в виде дырявой вуали, наброшенной им на невыносимую Истину Лжи. В конечном итоге, литература — это, без всяких сомнений, вопрос смелости. А Гэддис в ХХ веке был, очевидно, одним из самых смелых литераторов.
Это безжалостно — как «Авиньонские девицы», как musique concrète. И поэтому для многих совершенно невыносимо.
Но в этом смысле настоящая литература — это как раз работа по экспликации — экскавации из-под завалов автоматизированной повседневности — истины лжи, этой истинной ложности жизни. Работа, как демонстрирует Гэддис (а следом за ним удостоверяет его хороший читатель) совершенно невероятная, неподъемная. Это все к слову о том, а зачем же писать так запутанно, сложно, чего бы не проще... Да можно и проще. Вот только правда сложнее, корявее. И если есть подлинный реализм в литературе, то только такой: обнаруживающий Реальное как Ошибку, Истину как Ложь, Правило как его внутреннюю Трансгрессию. А вовсе не тот благоглупостный «реализм» из тех же учебников, в котором все гладкописно и правильно до самой замшелой запятой. Такой «реализм» — это ложь, это Ложь Истины, самая крайняя степень той дурновкусной «фантастики», которую человек шьет себе в виде дырявой вуали, наброшенной им на невыносимую Истину Лжи. В конечном итоге, литература — это, без всяких сомнений, вопрос смелости. А Гэддис в ХХ веке был, очевидно, одним из самых смелых литераторов.
pollen-press.ru
Уильям Гэддис «Плотницкая готика»
Совместный книгоиздательский проект Pollen press и Антоним. «Плотницкая готика» (1985) — третий, камерный роман-фуга американского писателя Уильяма Гэддиса (1922–1998). В названии этого компактного…
…он одновременно читал «Приключения Оги Марча» Сола Беллоу и монументальное произведение Уильяма Гэддиса «Распознавания». «Мне очень понравился „Оги Марч“. По крайней мере, начало. Но где-то в середине книги впечатление полностью изменилось, я был рассержен. Книга была плохой, и дальше было только хуже. И в это же время меня захватили «Распознавания». Я взял „Оги Марча“ и швырнул его в другой конец комнаты; это был последний раз, когда я видел эту книгу».
Роберт Кувер, 1932–2024. Теперь эта фотография стала по-настоящему мемориальной.
Роберт Кувер, 1932–2024. Теперь эта фотография стала по-настоящему мемориальной.