Сегодня у нас во «Фронде» вышел масштабный материал о провале конституционной реформы в Чили и предстоящих национальных выборах, которые состоятся в стране уже 16 ноября. Почему это так интересно?

Чили — одна из самых развитых и старых демократий в Латинской Америке, с очень сложной историей. На протяжении 1970-1980-х в стране правила небезызвестная хунта во главе с Пиночетом, при которой приняли текущую чилийскую конституцию. Обычно подобные документы, созданные авторитарными режимами, редко переживают своих авторов, но вот чилийский случай — особый, потому что конституция оказалась с двойным дном. Сам основной закон получился довольно качественным, но включал в себя переходные положения, легализовывающие правление военных. Поэтому после падения диктатуры они были отменены, а конституция с некоторыми поправками дожила до наших дней и в целом всех скорее устраивала, включая основную массу вчерашних борцов с хунтой.

В 2019 году в стране случились самые массовые протесты в истории, вызванные экономической стагнацией и социальными проблемами. Тогда в пылу противостояния общество решило обратиться к идее принятия новой конституции, которая бы решила накопившиеся противоречия — вышло не очень.

Сначала на протестной волне чилийцы избрали Конституционный конвент, куда попало множество радикальных активистов — они написали абсолютно воукистский проект основного закона, который ожидаемо провалился на референдуме. Затем последовала вторая попытка написать конституцию, на этот раз справа — впрочем, тоже неудачная.

И вот теперь, спустя столько лет баталий вокруг провальной идеи написать новый основной закон, в Чили проходят национальные выборы. Чем они закончатся — хороший вопрос.

В общем, это еще одна история о том, как современная демократия оказывается в кризисе, проходит через рост поляризации и оказывается заложником разных популистских сил.

Как так случилось? Читайте в статье историка историка Латинской Америки Вадима Мусина (подпишитесь на его канал, кстати) и экономиста Константина Ватрубы:

https://xn--r1a.website/frondapress/606

Стальной шлем задается вопросом:

«Может ли авторитарный лидер прийти к власти и удерживать ее в демократической системе, не ломая и не меняя ее институциональных основ? [...] Признаками такого политика могут быть усиление возглавляемых им органов власти, длительность правления и, наконец, личные качества и стиль управления. При этом он удерживает власть не через насилие, подавление оппозиции или исправление Конституции, а через соглашения с другими акторами, неформальные связи, активное использование полномочий в "серой зоне", которая открыта для интерпретаций, и создание ореола "незаменимости"».

Здесь автор совершенно правильно разделяет между собой такие понятия, как «‎авторитарный лидер» и «‎автократ». Первое — оценочная характеристика стиля правления политического лидера, второе — первое лицо авторитарного политического режима. Хорошие примеры первых Шлем приводит в оригинальном посте.

Будущий автократ вполне может прийти к власти, выиграв демократические выборы, а затем начав менять правила игры так, чтобы обеспечить несменяемость власти: на протяжении 1990-2015 годов 25,8% автократий появлялись именно таким образом. Но не каждый «сильный» или «харизматичный» лидер а) пытается установить несменяемость власти; б) преуспевает в этом. Поэтому не каждый авторитарный по стилю управления лидер в итоге становится автократом — хотя такие риски реальны.

Для понимания масштабов: в 2000-2020 годах не менее 1/3 от всех правящих лидеров в мире (!) пытались так или иначе остаться у власти в обход действующих законов, когда их срок правления подходил к концу. Лишь около 1/3 из этих попыток провалилась.

Хотя понятно, что строительство авторитарного режима не сводится к «‎обнулению» сроков — для установления диктатуры нужно для начала уничтожить разделение ветвей, свернуть свободные, честные и конкурентные выборы, ограничить права и свободы граждан.

Поэтому простой ответ на вопрос Шлема следующий: да, авторитарный по стилю управления лидер может какое-то время сидеть на своем посту, но не дольше, чем положено по действующим правилам — в противном случае для дальнейшего удержания власти ему придется разрушать институты демократии и устанавливать диктатуру.

В некоторых политических системах лидер может вообще не быть ограниченным в числе каденций. Чтобы не усложнять, я откину разговор о президентских системах (скажем, в США до 1951 года таких ограничений не было) и поговорю лишь о парламентских, в которых премьер-министр зачастую может править сколько угодно сроков, пока его правительство пользуется поддержкой парламента.

Среди обывателей популярен миф, якобы парламентская система сама по себе служит гарантией ненаступления диктатуры. На самом деле, конечно же, нет — авторитарные режимы возникают и в таких системах. Хорошие примеры: современные Венгрия, Турция, Сербия. В парламентских системах институты выборов, разделения властей и гражданских свобод тоже могут деградировать под давлением верхушки режима.

Важно отличать такие случаи от периодов доминирования тех или иных сил в демократической политике.

Скажем, двух партий/коалиций, сменяющих друг друга у власти, обычно в странах с мажоритарной избирательной системой: такое часто встречается в англосаксонских странах, но не только там. Есть еще Япония с ее десятилетиями доминирования Либерально-демократической партии — но она одна такая.

Или продолжительного правления глав исполнительной власти, которые на своем посту не ломают институты, которые обеспечивают сменяемость власти.

Хороший пример, к которому любят обращаться кремлевские вотэбаутисты, беспомощно пытаясь оправдать положение дел в РФ — правление Ангелы Меркель (2005-2021), при которой качество выборов в Германии не менялось, а разделение властей сохранилось. Ее власть держалась на способности формировать коалиции с другими партиями (СДПГ, СвДП), победах над внутрипартийной оппозицией в ХДС (например, над нынешнем канцлером Мерцем) и народной популярности. И закончилась вместе с падением поддержки внутри партии и электората.

Мои коллеги по «Фронде» выпускают новый печатный проект: «Дробь» — журнал о постсоветском декадансе

Первый выпуск посвящен феномену, знакомому нам всем — ностальгии: почему мы скучаем по девяностым, нулевым или даже 2к17 году и как переосмысливаем события прошлого в настоящем.

Среди авторов и собеседников номера — множество культовых для андерграунда людей: Максим Тесли, Константин Сперанский, Неглух, журналист и основатель moloko plus Павел Никулин, проект kontrkult и многие другие. Они вспомнили и рассказали о том, как прибивались к тем или иным субкультурам, маргинальным движениям, основывали группы и проекты, которые теперь известны широким массам.

Мне, как зумеру, было безумно приятно погрузиться в еще совсем недавнее прошлое, когда мы со сверстниками угарали по около-политическим песням группы «Пруд», лайнапу фестиваля «Боль», амдевс, а еще сидели в куда как более свободном интернете. Но что еще важнее — понять, почему вообще нам, как людям, свойственно идеализировать события минувших дней.

Заказать журнал

А вот здесь можно узнать больше о презентации журнала, которая пройдет уже 23 ноября в Петербурге.

Законопроект о контроле чатов — все?

Заметил, что в русскоязычном пространстве как-то незаметно прошла новость о том, что в ЕС в очередной раз затормозили скандальный проект закона, который в случае принятия обязывал бы компании заниматься обязательным сканированием всех сообщений пользователей на предмет запрещенного контента — во имя защиты детей, конечно же.

Законопроект Regulation to Prevent and Combat Child Sexual Abuse (оцените фрейминг!) планировал распространить эту процедуру в том числе и на чаты, защищенные сквозным шифрованием — эта технология позволяет пользователям многих мессенджеров, вроде Signal или Telegram (в режиме «‎секретных чатов»‎) хранить переписки в зашифрованном виде только на своих устройствах, а не на серверах компаний. То есть принятие документа фактически бы банило использование этой технологии для пользователей ЕС — потому что невозможно сканировать сообщения всех пользователей, не храня их переписки на внешних серверах.

Согласитесь, проект закона выглядит так, будто бы его разработали где-нибудь в КНР, а не в Европе — но нет, впервые документ был представлен еврокомиссаром по внутренним делам Ильвой Юханссон (Швеция, Социал-демократическая партия) еще в мае 2022 года.

И здесь, наверное, самое время начать толкать любимый многими «‎базовыми»‎ пользователями нарратив про «‎проклятый Евросовок»‎, но делать этого я не буду. В случае появления подобного законопроекта в какой-нибудь авторитарной стране главной интригой был бы не вопрос его принятия, а скорость прохождения инициативы через лояльный властям парламент.

В случае же с ЕС злополучный законопроект в застрял на стадии обсуждений на несколько лет. Против документа выступили многочисленные правозащитные организации, медиа, политические группы и частные компании. Так, те же Telegram и Signal недвусмысленно дали понять, что уйдут с европейского рынка в случае принятия проекта закона (вспомним недавний громкий пост Дурова с рассуждениями о свободе слова, которой многие раскритиковали за отсутствие упоминания проблем с ней в России — все потому что пост был именно про европейскую политику). Развернулось масштабное общественное движение против инициативы — правительства стран и депутатов Европарламента завалили обращениями недовольные избиратели. Проект закона раз за разом тонул в разных инстанциях, не набирая необходимых голосов для принятия.

И вот, в октябре этого года, представители Дании, которая сейчас председательствует в Совете ЕС и всячески ратует за контроль чатов, отозвали свою поддержку законопроекта в нынешнем виде — против обязательных мер по сканированию всех сообщений выступили 9 стран, включая Германию, Австрию, Польшу. А для принятия решения в Совете ЕС нужно квалифицированное большинство. Вероятно, теперь ЕС будет склоняться в сторону добровольных решений, направленных на борьбу с вредоносным контентом, особенно в связи с тем, что уже с января председательство в Совете ЕС перейдет Польше — но борьба с законопроектом еще не закончилась, ведь он может в очередной, пятый раз (!) вернуться в измененном виде уже в 2026 году.

На мой взгляд, история вокруг инициативы по контролю чатов — хороший пример того, как даже демократические режимы могут перенимать практики цифрового авторитаризма и ограничивать права граждан (хорошая статья по теме — мб еще разберу ее на канале). Свобода слова, безусловно, связанная с правом на приватность переписок, чувствует себя не очень даже в развитых демократиях. Однако в них все еще работают институты, ограничивающие поползновения государств в направлении установления тотального контроля и цензуры — в отличие от других режимов.

Социальная политика — это очень увлекательная и интересная тема, о которой, к сожалению, говорят и пишут на удивление мало. Когда-нибудь у меня дойдут руки до того, чтобы написать большую статью об истории социальной политики в Советском Союзе и России — в ней было не меньше «веселых» перлов, чем где-нибудь в ЛатАм.

На выходных Форбс выпустили ролик Война победила торговлю. Почему идея глобализации потерпела крах.

Хотя там много моментов, которые мне показались сомнительными, спорными или даже ложными, я хочу сосредоточиться на одном - про раздачу молока и социалку в целом.

В каком-то смысле, историю с молоком для детей может быть примером эффекта Манделы: по расхожей версии, программа Leche Purita, по которой детям и их матерям выдавали упаковки молока от государства создали при Альенде, программа была успешной, а после военного переворота новая власть отменила программу в рамках сокращения социальных расходов.

Еще полвека назад Чили была страной с высоким уровнем недоедания, особенно среди детей.

В начале XX века начались попытки создания программ помощи, но реальные меры появились только в 1954 году с созданием Национальной программы дополнительного питания (PNAC). Именно в рамках этой программы правительство Народного единства попыталось решить проблему детской смертности, но реализована она была очень ограничено.

Полноценная реализация программы Leche Purita началась только в 1974 и связана она с именем хирурга, стипендиата Гуггенхайма, доктора медицины Фернандо Мёнкеберга (или Монкеберга), который в 1972 году создал Институт питания и пищевых технологий Чили (INTA), а в 1974 Корпорацию детского питания (CONIN). Именно Мёнкеберг убедил власти в необходимости полной реализации программы с раздачей молока для детей, что и было выполнено - потому и именно при власти Правительственной хунты была радикально снижена детская смертность.

Кстати, доктор все еще жив, в следующем году ему исполняется 100 лет.

В общем, социалка хунты была более преемственной с предыдущими правительствами, чем о ней принято думать.

Среди бедных и нищих слоев населения все так же немного иначе. В середине 1970-х, CEPLAN, христодемский think-tank, возглавляемый будущим министром финансов первого после хунты демократического правительства Патрисо Эйлвина Алехандро Фоксли выпустил отчет о том, что большая часть социальной политики в Чили направлена совершенно не туда, куда должна быть направлена - на помощь бедным. Вместо этого, как выяснил Фоксли, в течение десятилетий почти все социальные политики были сосредоточены на среднем и даже богатом классах общества. Бедные же слои населения были не просто маргинализированы, но и в целом было даже не совсем понято, кого считать бедным и где они находятся - ведь последнее такое крупное статистическое исследование было проведено в 1958 году, да и там бедность определялась по лишь трем параметрам.

У властей не было понимания реального положения дел в стране. И в 1975 году, молодой экономист Мигель Каст с командой еще ряда экономистов провели масштабное исследование бедности в стране, на основе которого была создана «Карта крайней бедности». Каст, взяв за основу перепись населения 1970 года, создал подробный статистический анализ не только географического местоположения бедных, но и условий их жизни, градаций бедности (например, условия жилища, а не только финансовый достаток), а также причин, по которым люди не могут выбраться из своего положения. Таким образом, последующие социальные реформы - начиная от реформ здравоохранения и образования, заканчивая пенсионной - базировались на инструменте, созданном Кастом.

Примечательно, что христианские демократы, которые сейчас скатились до младших партнеров социалистов, до сих пор согласны и продолжают на словах критиковать чикагских мальчиков, что социальная система, существовавшая до 1970-х, была крайне неэффективной см. главу La crisis del modelo de desarrollo y las reformas estructurales, 1952-1970 в книге Historia Económica de Chile desde la Independencia.

Короче говоря, видос прикольный в техническом плане, но в плане сюжета заслуживает большого камня в огород форбсовским райтерам и фактчекерам.

На днях в нашей «любимой» соцсети X случилось то, что следовало сделать еще очень давно — платформа добавила фичу просмотра геолокации аккаунтов: теперь вы можете зайти проверить, из какой страны и в какой версии приложения сидит человек, стоящий за той или иной страницей. Oh my gosh, в Твиттере начался сущий кошмар...

Кто только ни всплыл на поверхность. Отечественные турбопатриоты, почему-то продолжающие сидеть в заблокированной в РФ соцсети под нидерландскими IP. Базовички, разоблачающие столь ненавистный им Евросоюз из Евросоюза. Украинские профессиональные борцы с Россией, «воющие» на просторах сети из Канады и Западной Европы. Но, пожалуй, круче всего показали себя две страны: Индия и Пакистан. По непонятным мне до конца причинам, именно в этих двух юрисдикциях «обитает» зашкаливающее число американских MAGA-патриотов, защитников белой Европы, англоязычных фанатов Путина и израильских ястребов, регулярно публикующих твиты про войну в Газе в стиле «добейте выживших».

В общем, получилась очередная наглядная история о том, насколько сильно в наше время тролли, боты и просто отдельные активные пользователи искажают восприятие общественного мнения на просторах сети.

Это из нового Толкового словаря государственного языка, разработанного в СПбГУ, если что

Поздравляю всех с очередным военным переворотом в Западной Африке — на этот раз в Гвинее-Биссау, где вчера командование сухопутных войск арестовало президента Умару Сисоку Эмбало после объявленной им победы в первом туре президентских выборов. Судя по всему, случилось это из-за возмущения армии тем, что в последние годы Эмбало концентрировал власть в своих руках, а также не допустил до национальных выборов партию ПАИГК и ее кандидата в президента — структуры, доминировавшей во внутренней политике страны на протяжении большей части ее истории. Об этом же пишет и Григорий Голосов.

С 2010 года страна пережила пять попыток военного переворота, причем две — при нынешнем президенте. Получается, что эта уже шестая, а также вторая, которая закончилась успехом: прошлый удачный случай произошел еще в 2012 году.

Самое время почитать статью о военных режимах и переворотах по мотивам недавней книги Голосова, а также ряда других работ, если еще не.

Стальной шлем приводит несколько примеров того, как политические партии в автократиях сами становились проводниками демократизации: Фаланга во франкистской Испании и Национальная партия в ЮАР.

Пожалуй, можно вспомнить еще пару любопытных кейсов: Институционально-революционную партию в Мексике или социалистические режимы в Восточной Европе, которые сменились демократией. В первом случае сами функционеры партии пошли по пути реформ, которые раскололи былое единство организации и привели в конечном счете к либерализации режима. В примерах с восточноевропейскими режимами партийные элиты согласились с мирным транзитом власти в обмен на свою безопасность и участие в будущем переходе к рынку.

Действительно, известное исследование тех же Геддес, Райт и Франц показывает, что среди автократий партийные режимы несколько чаще демократизируются, чем персоналистские, но реже военных. При этом именно партийные режимы наряду с монархиями в среднем живут дольше других видов автократий. Эти особенности партийных режимов связаны с тем, что в них доминирующие партии обеспечивают передачу власти внутри себя от лидера к лидеру по четким процедурам, элиты ограничивают власть первого лица, а развитая партийная инфраструктура работает на низовую поддержку режима. Первыми двумя пунктами как раз обделены персоналистские режимы, а последним — военные.

Все эти явления проверены эмпирически — можете почитать уже упомянутый рисерч Геддес и соавторов, а также исследование того же Ройтера о факторах устойчивости доминирующих партий в автократиях. А если интересно узнать больше о том, как эта система работает на практике, в особенности обеспечение лояльности населения, советую ознакомиться с работой ""Voting for Autocracy: Hegemonic Party Survival and its Demise in Mexico" (2009) за авторством политолога Беатрис Магалони — как раз о партийном режиме ИРП в Мексике, который просуществовал аж 70 лет.

​​«Политфак на связи» продолжает рассуждения о демократизациях партийных режимов. Опираясь на эмпирические данные, он указывает, что партийные автократии подобно монархиям в среднем «живут» дольше персоналистских или военных диктатур.

Александр вспоминает пример Институционально-революционной партии (ИРП) в Мексике, которая непрерывно правила страной с 1929 по 2000 гг., хотя другие политические силы не были запрещены и даже участвовали в выборах. Впрочем, правящая партия активно использовала административный ресурс, а также вбросы и фальсификации, так что длительное время выборы никак не подрывали партийную монополию. Подробнее об этом можно прочитать в работе «Voting for Autocracy: Hegemonic Party Survival and its Demise in Mexico».

ИРП была создана, чтобы объединить многочисленных каудильо – победителей Мексиканской революции 1910-х гг., предотвратить гражданскую войну между ними и не допустить возникновения единоличного диктатора. С этой задачей ИРП блестяще справилась: на протяжении 71 года партия сдерживала персоналистские амбиции президентов, которые могли править лишь один шестилетний срок, а затем уходили в отставку. Впрочем, уходящий глава государства имел привилегию определять своего преемника – эту практику называли «dedazo» (букв. «указание пальцем»).

Ещё одним обоснованием непрерывного правления ИРП являлась социально-экономическая модернизация, которая до поры до времени примиряла с авторитаризмом большую часть мексиканской интеллигенции. Перелом случился в 1968 г., когда армия расстреляла демонстрацию левых студентов в Тлателолько, после чего часть интеллигенции отшатнулась от режима.

ИРП начинала как социалистическая партия левых популистов, но со временем всё больше правела и в результате масштабного экономического кризиса 1980-х гг. окончательно сдвинулась в сторону неолиберальных рыночных реформ. Идейный кризис привёл к расколу – выходу левого крыла во главе с сыном одного из бывших президентов по фамилии Карденас, который самостоятельно пошёл на выборы 1988 г.

В итоге путём массовых вбросов и фальсификаций кандидату от ИРП натянули победу с результатом в 50% – самым низким за всю историю режима, тогда как Карденас официально набрал 31%. Споры идут лишь о том, была ли победа украдена у оппозиционера, или правящая партия всё же обошла его, набрав относительное, а не абсолютное большинство.

Экономический и идеологический кризисы 1980-х гг. снизили терпимость к коррупции ИРП и усилили оппозицию. Христианские демократы стали побеждать на региональных выборах, а радикальная часть левых в 1994 г. подняла Сапатистское восстание в штате Чьяпас. С одной стороны, оно позволило ИРП победить на выборах 1994 г. в качестве гаранта «стабильности», но с другой вынудило согласиться на реформу избирательного законодательства, чтобы умиротворить оппозицию и не допустить её радикализации.

В итоге в 1997 г. ИРП впервые лишилась абсолютного большинства в Палате депутатов. На президентских выборах 2000 г. партия отказалась от «dedazo» и провела праймериз, но это не помогло – новым главой государства был избран христианский демократ Винсенте Фокс, который завершил эпоху 71-летнего режима однопартийной гегемонии.

Впрочем, ИРП никуда не делась и ещё 20 лет оставалась важным игроком демократической мексиканской политики. Более того, с 2012 по 2018 гг. её представитель Энрике Пенья Ньето вновь занимал президентское кресло.

Настоящий упадок партии начался с 2018 г. То же самое происходит и с христианскими демократами, и с социал-демократами (сейчас все три старых конкурента находятся в одной коалиции). Всё дело в усилении левого Движения национального возрождения (Morena), которое, судя по всему, возрождает «золотые времена» ранней ИРП 1930-х – социалистический популизм, патернализм, национализм и партийное доминирование во всех государственных органах при формальной многопартийности. Подробнее об этом советую читать у Ивана Косиченко на канале «Para todo mal».

Помогает ли международная помощь демократизации?

1 июля 2025 года официально закрылось Агентство США по международному развитию, известное всему миру как USAID. На протяжении этого года вокруг ведомства бурлили громкие обсуждения. С одной стороны, спикеры MAGA-движения и администрация президента США обвиняли Агентство во всех смертных грехах: разбазаривании денег американских налогоплательщиков на продвижение «повесточки» и «цветных революций» в развивающихся странах, коррупции и неэффективности. С другой, за ведомство впряглись многие уважаемые дипломаты, ученые и правозащитники, которые стали наперебой трубить о конце американской «мягкой силы» и сворачивании множества гуманитарных программ, что приведет к гибели миллионов людей в следующие десятилетия.

Лично меня мало интересует американская внутренняя политика. Однако вопрос того, насколько международная помощь действительно способствует демократизации — другое дело. Это очень живая и горячая тема, которая вызывает полыхание очень разных сторон.

Так, сторонники выделения иностранной помощи говорят о том, что выделение денег продемократическим силам в лице независимых медиа, правозащитных и активистских организаций в развивающихся странах может способствовать их демократизации. «Дональд Трамп нанес сокрушительный удар по американской инфраструктуре продвижения демократии», — пишет политолог Хэл Брэндс.

Лагерь противников этого подхода весьма разнообразен. Понятно, что этому явлению всячески противятся авторитарные режимы по всему миру, записывая получателей грантов в «иностранные агенты», «предателей» и «шпионов», которые, якобы, обслуживают интересы зарубежных кукловодов. Но есть и те, кто просто не считают стратегию выделения средств для поддержки демократии в других странах действительно эффективной.

Вокруг обсуждений «экспорта демократии» благодаря пропагандистам с разных сторон появилось очень много стереотипов и штампов, которые мешают трезво разобраться в вопросе. В этом тексте я постараюсь их развеять и с опорой на академические работы ответить на вопрос: правда ли иностранная помощь помогает демократизации?

Обсудим, как работают гранты, зачем их выделяют, и как развивались отношения российского гражданского общества с иностранными и международными организациями.

Читать на Бусти

Читать в Телеграме

Читать на Патреоне

Снова поучаствовал в ежемесячной подборке каналов о российской политике и истории — можете ознакомиться и выбрать интересные для себя блоги.

Добавить папку каналов