Чем так интересны прошедшие выборы в Мексике и Индии?

Сегодня расскажу про две страны, за политикой в которых я в последнее время стараюсь периодически послеживать.

Если вам кажется, что РФ — это страна уникальной тяжелой судьбы, то вы просто не в курсе за Мексику. На протяжении аж 70 (!) лет, с 1930-х по 2000-е, в этой стране действовал самый успешный электоральный авторитарный режим в истории. Секрет его выживаемости заключался в следующем: 1) это была партийная диктатура — доминирующая положение занимала левая Институционально-революционная партия ( PRI), в рамках которой власть стабильно передавалась от одних лидеров другим по устоявшимся правилам игры; 2) устойчивое положение PRI обеспечивалось работой мощнейших политических машин — партия пронизывала собой госаппарат и экономику страны, внутри нее даже возникли отдельные «сектора» поддержки из разных организаций, объединяющие группы населения по профессиональному признаку (рабочие, крестьяне, госслужащие, военные — настоящий корпоративизм), которые занимались политической мобилизацией электората через систему перераспределения благ с одной стороны и принуждения с другой. Подробнее о том, как функционировал этот режим, можно почитать в книге Беатрис Магалони "Voting for Autocracy. Hegemonic Party Survival and its Demise in Mexico" (2006). В результате ряда не совсем удачных реформ в 1980-1990-е PRI постепенно утратила свое гегемоническое положение и страна перешла к электоральной демократии.

Однако, чуда не случилось — на протяжении последних десятилетий мы наблюдаем за тем, как неустойчивая и молодая демократия пытается ужиться в условиях ограниченно дееспособного государства, которое не может даже полноценно поддерживать монополию на насилие. В Мексике идет настоящая гражданская война с наркокартелями, которые на многих территориях подменяют собой государство и де-факто выполняют его функции, включая даже социальные, в своем особом смысле. Справиться с картелями пытаются в основном насильственными методами — ни к чему хорошему это не приводит, только к милитаризации коррумпированных силовых структур и десяткам тысяч погибших. Параллельно с этим на протяжении 00-х и 10-х сменилось несколько правительств. В 2018 году президентом Мексики избрался Лопес Обрадор — левый популист и лидер партии MORENA. Справиться с проблемами у него не получилось, зато на протяжении его правления MORENA удалось серьезно укрепиться в региональных легислатурах и занять большинство губернаторских мест, но не получилось завоевать конституционного большинства в федеральном парламенте. 3 июля в Мексике завершилась президентская гонка — на выборах победила Клаудия Шейнбаум, так же кандидатка от MORENA. На проходящих параллельно местных выборах было убито 37 кандидатов, а всего за год — более 400 политиков.

Другой интересный кейс — Индия, крупнейшая по численности населения электоральная демократия в мире, которая на наших глазах скатывается в электоральную автократию (например, так ее уже характеризуют исследователи из V-Dem). В 2014 году на фоне разочарования в Индийском национальном конгрессе (ИНК) к власти пришел лидер БДП (Бхаратия джаната парти) Нарендра Моди. После повторной победы в 2019 году Моди принялся активно внедрять репрессивное законодательство, а также чаще прибегать к использованию государства для борьбы с оппозицией и медиа. При этом, электоральная политика остается высоко конкурентной — БДП не контролирует власть во многих регионах, где сильны местные партии или ИНК (Индия — федерация) и не может масштабно манипулировать итогами голосования. Несмотря на некоторое падение поддержки БДП, это не конвертировалось в серьезные изменения результатов выборов, поскольку оппозиция оставалась фрагментированной.

1 июня в Индии состоялись очередные парламентские выборы — они шли несколько месяцев. К ним оппозиция уже подготовилась основательно и сформировала коалицию INDIA аж из 40 партий. Экзит-поллы предсказывали уверенную победу БДП, однако партия Моди не смогла завоевать и 50% мандатов — придется формировать коалицию. Возможно, дальнейшая автократизация Индии откладывается.

Продолжение ко вчерашнему посту — комментарий Григория Голосова о результатах прошедших парламентских выборах в Индии:

Появились окончательные результаты выборов в Индии. Правящая Бхаратия джаната парти (БДП) во главе с премьером Моди получила относительное большинство мест (240 из 543) и вместе с союзниками обеспечила себе большинство, так что Моди почти наверняка сохранит власть. Но БДП собиралась взять 400 мест. Теперь Моди придется вести себя тщательно из опасения рассердить коалиционных партнеров и-или вызвать раскол в собственной партии: теперь даже небольшой раскол оставит его не у дел. Известно, что в последние годы Индия уверенно двигалась по пути автократизации. К моменту начала кампании там уже были и серьезные ограничения на деятельность оппозиционных партий, и точечные политические репрессии. Но честность выборов Моди подорвать не смог: с одной стороны, в стране с отложенным за многие десятилетия механизмом честных выборов это не так-то просто, а с другой стороны, Моди, очевидно, верил, что победа и так за ним. Вся кампания БДП была вокруг фигуры Моди: его стратегического гения и выдающихся личных качеств, позволивших Индии вернуть былое величие и уважение в мире. Оппозицию представляли как разрозненную, корыстную и антинациональную - знакомый репертуар. Но не сработало. Индийцы, как выяснилось, не оценили этого разгула персонализма и были обеспокоены авторитарными тенденциями. Мудрый народ. Хочется сказать: будьте как индийцы. Но поезд уже ушел. Да и не будем ведь.

В целом, важный вывод заключается в том, что все-таки Индия имела до этого десятилетия опыта свободных и конкурентных выборов в условиях электоральной демократии — такое непросто перекрыть за два срока во власти. Существует очевидная связь между продолжительностью жизни демократии и ее устойчивостью — чем дольше у вас подобный тип режима, тем труднее его сменить. Примерно то же самое можно сказать и про электоральные автократии — эмпирика показывает, что если в среднем подобный тип режима переживает три электоральных цикла, то с каждыми последующими выборами шансы на демократизацию снижаются. В случае с Индией Моди выиграл два раунда выборов в соло (2014, 2019), а на третий раз столкнулся с необходимостью формировать коалицию — это не означает, что демократия в Индии спасена, однако, такая ситуация сильно ограничивает возможности Моди по расширению собственной власти и продолжению курса на автократизацию.

ЕГЭ, образовательные реформы и авторитарная модернизация: часть 1

На прошлой неделе на фоне начала экзаменационного периода у школьников ряд депутатов Госдумы от оппозиционных парламентских фракций решили в очередной раз хайпануть на жаркой теме и объявили о намерении внести на рассмотрение законопроект об отмене ЕГЭ в пользу вступительных традиционных экзаменов. Понятно, что дальше заголовков в СМИ эта инициатива не пойдет, потому что нужна лишь для пиара самих депутатов вокруг непопулярного в народе экзамена, но она запустила новую волну обсуждения ЕГЭ в соцсетях.

Я же решил рассказать вам о том, почему история внедрения ЕГЭ является столь интересным примером того, как выглядели реформы в России первой половины 2000-х в условиях авторитаризма: почему несмотря на, казалось бы, почти неограниченную власть, многие преобразования того периода оказались не доведенными до конца.

В главе "How does the government implement unpopular reforms? evidence from education policy in Russia" книги "Authoritarian Modernization in Russia" (2016) политолог Андрей Стародубцев подробно описывает, как в России попытались провести масштабные реформы образования и почему они удались лишь отчасти. Из сегодняшнего дня тогдашние изначальные планы по преобразованиям выглядят очень интересно и амбициозно:

— ввести единый государственный экзамен для школьников: 1) дать абитуриентам возможность поступать в университеты по всей стране, а не только в своем регионе — раньше школьникам приходилось ездить сдавать вступительные экзамены в крупные города за счет семьи, чего многие не могли себе позволить; 2) обеспечить равенство возможностей — все сдают плюс-минус то же самое; 3) побороть коррупцию вокруг вступительных экзаменов в вузах; 4) улучшить контроль над успеваемостью в школах.
— внедрить ваучерную систему финансирования высшего образования — государственные именные финансовые обязательства. Это бы принципиально изменило отношения между университетами, студентами и государством.
— оптимизировать число школ в сельской местности — закрыть те, в которых мало толку (ибо урбанизация + стареющее население), и перенаправить средства на оставшиеся, чтобы повысить качество образования в них.

Все это в сумме должно было привести к повышению качества образования путем повышения конкуренции между учреждениями за студентов и более эффективному распределению бюджета.

Продолжение ниже...

ЕГЭ, образовательные реформы и авторитарная модернизация: часть 2

(Начало)

Однако даже в условиях авторитаризма для реализации проекта преобразований нужна мощная коалиция сторонников перемен, поскольку реформам может сопротивляться бюрократия и другие интересанты. Также, несмотря на то, что при автократии общественное мнение не играет столь большой роли, как при демократии, оно все же имеет определенный вес.

В данном случае коалиция сторонников реформ оказалась довольно мощной: значительная часть правительства, Центр стратегических разработок (ЦСР)— think-tank реформаторов-либералов из первых Путинских правительств, куда входили влиятельные бюрократы и эксперты из ведущих российских вузов, например, ВШЭ. Но были у них и серьезные противники: тогдашний министр образования Филиппов, группа ректоров вузов, оппозиция в Госдуме и преподавательский состав учебных заведений — их предложения были не радикальными и являлись компромиссом разных групп интересов, которые суммировались в Доктрине национального образования. Однако, коалиция сторонников преобразований не обладала в полной степенью важнейшим ресурсом — высокой степенью заинтересованности первого лица в реализации реформ, поскольку у того она не стояла в приоритете.

Поэтому реформаторы пошли по хитрому пути. Во-первых, сначала Путин и правительство на словах в 2000 году поддержали принятие Доктрины национального образования, чтобы публично ее легитимизировать и успокоить противников реформ. Но затем содержание Доктрины было радикально переписано в соответствии с планами ЦСР внутри правительства — тогда, когда противники преобразований уже не могли повлиять на содержание документа. Похожий трюк провернули в 2001 году со стратегией Госсовета о модернизации образования. При прохождении реформ в Госдуме их сторонники утверждали, что все нововведения будут тестироваться экспериментальным путем — то есть их будут вводить на отдельных территориях и учреждениях, измерять эффективность, а затем уже принимать решение о том, следует ли распространять практику на остальную Россию. Подобный фрейминг позволил протащить реформы через Госдуму. На практике же никаких экспериментов не проводилось — под их видом происходила ползучая имплементация реформ.

В результате тот же ЕГЭ был официально утвержден Госдумой по всей России только в 2009 году, когда партия власти уже имела аж конституционное большинство в парламенте. Реформа сельских школ также была постепенно расширена с нескольких регионов на всю страну. А вот ваучерной системе финансирования образования, которая изначально имела смысл именно в связке с ЕГЭ, не повезло — из-за серьезного сопротивления Госдумы, ректоров и и преподавательского сообщества к концу 2000-х она заглохла и не ушла дальше нескольких экспериментальных кейсов. Университеты же стали управляться и финансироваться по более централизованной и государственнической модели.

В одной из глав книги «Недостойное правление. Политика в современной России» Владимир Гельман детально суммирует, к чему пришли образовательные реформы 2000-х. Из трех главных инициатив удалось частично реализовать две — даже несмотря на успешное внедрение ЕГЭ, в 2010-х случился некоторый откат назад, поскольку многим вузам все-таки разрешили вводить свои дополнительные вступительные испытания, чиновники продолжают пытаться ограничить мобильность абитуриентов, а также вернуть некоторые тестирования в школы. Проявились проблемы с самой процедурой сдачи экзаменов, а также восприятием их результатов бюрократией — но в этом посте я говорю лишь об имплементации реформ, а не об оценке их эффективности.

История образовательных реформ в РФ и ЕГЭ в частности дает нам следующие уроки по проведению преобразований в условиях авторитаризма:

— они нуждаются в мощной поддержке политического руководства;
— все равно требуют мощной коалиции интересантов;
— сталкиваются с серьезным сопротивлением со стороны бюрократии разного уровня;
— требуют умной стратегии продвижения: кооптации недовольных, создания стимулов для поддержки;
— могут приниматься постепенно и по частям, но терять в эффективности.

Дорогие подписчики — я вам покушать принес обнаружил на просторах интернетов идеальный материал про РФ после 2022 года, словно слепленный нейросетью из самых мусорных публикаций по теме: статья "Why Russia Is Happy at War" на The Atlantic за авторством историка Анастасии Эдель. Чтобы ни у кого ко мне не возникло вопросов, заранее осуждаю все дальнейшие выдержки и не подписываюсь под ними:

On June 12, Russia celebrates its Independence Day. The commemoration was instituted by President Boris Yeltsin in 1992 to a collective shrug—“Who did Russia declare independence from?” people asked. But in the early 2000s, President Vladimir Putin elevated the day to a major national celebration, accompanied by a cornucopia of flag-waving. For the past two years, “Russia Day,” as it is popularly known, has gone beyond reenactments of historic military victories to celebrate the country’s ongoing [осуждаем] of Ukraine—complete with charity auctions and motor rallies in support of the troops, and flash mobs to show national unity branded with a hashtag that translates as #WeAreRussiaWeAreTogether.

Начало статьи уже погружает читателя в увлекательный контекст — выясняется, что 12 июня в РФ играет чуть ли не столь же важную роль, что 9 мая. Последние актуальные опросы, что я бегло нашел (Левада-Центр за 2018, ФОМ за 2020), говорят, что узнаваемость праздника за последние десятилетия действительно выросла, вот только его восприятие как реально важной даты, а не лишнего выходного, равно как и понимания исторического смысла праздника, не является повальной, по крайней мере до 2020 года. Откуда берутся выводы про текущее время — загадка.

A rigid autocracy since the nation emerged from Mongol rule in the 15th century, including seven decades of totalitarianism in the 20th century, Russia’s government has never had any effective separation of powers. For most of that history, the state has allowed few, if any, avenues for genuine political debate or dissent, and the judicial system has acted as a rubber stamp for its rulers’ orders.

Здесь читателя пытаются убедить, что за 600 лет в структуре российского государства мало что изменилось. Сразу виден размах мысли автора.

This subjugation to the collective embodied by the Russian state is the reason Putin could mobilize society for [осуждаем] so easily. Before the [осуждаем], a quarter of Russians already believed that the state was entitled to pursue its interests at the expense of individual rights. More than two years into the carnage, public support for the [осуждаем] in Ukraine is polling at an average of 75 percent. So who’s to stop the Russian autocrat?

Здесь автор ссылается на количественные опросы общественного мнения в РФ после 2022 года, которые проводятся в условиях усиления репрессивной активности государства в недемократическом контексте. Игнорируется сразу две проблемы: 1) смещенная выборка из-за высоких процентов отказа от участия в опросах; 2) фальсификация предпочтений. Причем подобные аномалии характерны не только для РФ, но и для других автократий, вроде Китая и ряда африканских стран. Да какая разница? Главное написать, что:

Putin’s approval ratings remain high. With Kremlin propaganda casting him as a wartime president defending Russia from NATO and the West, Russia’s president has increased the number of his supporters (...) More than half of Russians express confidence that their country is moving in the right direction.

Подобный вывод делается со ссылкой на опросы Левады о поддержке Путина в закрытой формулировке: «Вы в целом одобряете или не одобряете деятельность Владимира Путина на посту президента (премьер-министра) России»?. Во-первых, автор снова не пишет о проблематике опросов в текущих условиях. Во-вторых, не дает пояснения о разнице в ответах на вопросы в открытой и закрытой формулировках.

Несколькими абзацами ранее автор не стесняется использовать anecdotal evidence — ссылку на пропагандистский сюжет по телевизору (нет, я не шучу), чтобы подтвердить свою точку зрения о поддержке россиянами текущей политики.

Продолжение ниже...

Начало выше...

Однако, пожалуй, самой главной глупостью текста является предположение, что общественное мнение в условиях авторитаризма так же конвертируется в принятие политических решений, как в демократиях. С одной стороны, автор пишет про автократию в России на протяжении всей истории. С другой стороны, постоянно ссылается на количественные опросы общественного мнения. Как говорится: просчитался, но где?

Russia is hardly unique, of course, in enjoying a powerful movement for national unity in a fight against a perceived external threat. What is specifically Russian is that its autocratic leaders always position their aggression as defense, and the Russian people invariably go along with it. The princes of medieval Muscovy seized neighboring territories under the guise of “gathering of the Russian lands.” The 18th- and 19th-century czars expanded this purported defense of Mother Russia to include Crimea, the Baltics, Finland, Poland, and the Caucasus. In the 20th century, the Bolsheviks “defended the achievements of the Revolution” in provinces of the Russian empire that had declared their independence, forcing them back into the fold under a Communist yoke.

В этом абзаце автор статьи делает еще одно смелое заявление — оказывается, аж со во времен Русского царства, на протяжении существования Российской империи и вплоть до Гражданской войны русский народ (буквально "the Russian people") соглашался и одобрял территориальную экспансию обозначенных государств. Откуда у нее появилась информация о политических предпочтениях людей с XV по начало XX века (давайте на секунду проигнорируем саму степень бредовости попытки это узнать) — хороший вопрос. Видимо, некие секретные документы, не иначе...

Знаете, если бы я опубликовал колонку в СМИ о причинах недавней войны в эфиопском регионе Тыграй и написал в ней, что эфиопам просто нравится воевать и прислуживать диктаторам из-за столетий истории войн и диктатур, за которые ничего не поменялось, то меня бы назвали расистом и невеждой — и были бы правы. Но если написать то же самое про Россию...

К сожалению, боюсь, что читатели The Atlantic, увидев обозреваемый текст, чуть менее чем полностью состоящий из знакомых стереотипов и пропагандистских тропов о России, сие чудо схавают на раз. Поэтому давайте немного повозмущаемся этому безобразию в нашем узком кругу.

В качестве приложения к последнему посту об авторитарных реформах в России 2000-х — наглядная таблица, где сравниваются налогово-бюджетная, образовательная и административная реформа из той же книги Гельмана (дико извиняюсь за шакалистое качество — какое есть). Из нее вам станет понятнее, какие условия влияют на успех или провал реформ в условиях недемократии.

12 июня 1990 года Съезд народных депутатов РСФСР принял Декларацию о государственном суверенитете России, которую в тот же день подписал председатель Верховного совета РСФСР Борис Ельцин. Это событие стало важным шагом в борьбе республиканской политической элиты и оппозиции с союзным руководством. Позже эта дата стала историческим основанием для официального государственного праздника — Дня России или Дня независимости России.

К сожалению, в наше время история распада СССР рассматривается полярно и политизировано — либо с позиции «великой геополитической катастрофы», которая была вызвана действием внешний сил и неких «предателей» изнутри, либо наоборот как идеологическое поражение «сил зла» против «сил добра» — демократов.

Поэтому я хочу посоветовать сразу несколько медиа-материалов и академической литературы по теме, чтобы вы лучше разобрались, что же происходило в России на рубеже 1980-1990-х:

Посмотреть/послушать:

— курс политолога Кирилла Рогова «Большой транзит» — замечательная серия видео-лекций о политической истории СССР и России от начала Перестройки до транзита власти в 1999 году. Из него вы узнаете: как и почему начались реформы Горбачева, к каким конфликтам внутри политической системы СССР они привели, как коллапсировали главные институты режима, как происходил переходный период 1991-1993 годов, а также как выглядела политика в России 1990-х на федеральном и региональном уровне.

— Два ролика экономиста Григория Баженова: 1) про экономические причины коллапса СССР, провальные реформы при Горбачеве и появление олигархов; 2) про политэкономию первой половины 1990-х: Павловскую реформу, реформы Гайдара и проблему инфляции.

Почитать:

— Kotkin, Stephen. "Armageddon Averted. The Soviet Collapse, 1970-2000" (2008) — отличная книга-саммари о причинах коллапса советского авторитарного режима. Большой плюс работы заключается в том, что она позволяет взглянуть на фундаментальные факторы наступления в СССР экономического и политического кризиса, которые уходят своими корнями еще в 1970-е и ранее.

— Cohen, Stephen F. “Was the Soviet System Reformable?” (2004) — статья о том, насколько вообще была реалистичной попытка Горбачева осуществить масштабные политические и экономические реформы в СССР, не затрагивая базовые институты, на которых держался советский политический режим. Не со всеми выводами статьи согласен, но она правда достойна вашего внимания.

— Николай Митрохин. «Очерки советской экономической политики в 1965-1989 годах» (2023) — книга в двух томах историка позднесоветского периода Николая Митрохина это, пожалуй, один из самых увлекательных и обстоятельных рассказов об экономической стороне коллапса советской системы (особенно для тех, кто читал «Гибель империи» Гайдара, но хочет узнать больше). Я бы сказал, что это взгляд на причины конца СССР со стороны political economy — как и почему принимались те или иные экономические политики, в чьих интересах, как они провоцировали конфликты внутри советских элит и т.д.

То же самое и с политологическими исследованиями, которые основаны на количественных методах — ибо и там, и там речь про все ту же математику и статистику.

А о том, какие ещё ошибки совершают, когда спорят о политике, я писал в этом посте: там вы почитаете и про отсылки на нерелевантные кейсы, и про обобщение выводов на основе одного наблюдения, и даже про попытку анализа конкретного кейса на основе обощенных данных.

Минутка статистической грамотности. Одна из вещей, от которых у меня буквально болит голова: когда на статистический аргумент отвечают отдельным контрпримером. Ты говоришь: вот есть политики, про которые можно предполагать, что они полезны в экономике или вредны в экономике. А тебе говорят: а вот в США (Китае, Молдавии) это сработало не так! Это НЕ ЯВЛЯЕТСЯ КОНТРАРГУМЕНТОМ К СТАТИСТИЧЕСКОМУ АРГУМЕНТУ. На графике я нарисовал случайные числа (x), от которых линейно построен y. То есть, x и y механически связаны линейной закономерностью (для простоты) с небольшим шумом. Любой человек, который посмотрит на этот график, скажет: кажется, чем выше x, тем выше y. И тут выходит контрпримерщик и говорит: смотрите, а у вас есть точка (я обвел ее синим), для которой x маленький, а y большой. НУ И ЧТО ТЕПЕРЬ. What The Fuck. Какое это имеет отношение к наблюдению, что точки выстраиваются тем или иным образом, в данном случае линейно? Какое отношение контрпример имеет к высказыванию, основанному на статистической закономерности? НИКАКОГО.

(Извините, фух.)

Траектории эволюции политического режима в РФ

В конце прошлого года в журнале Social Science Information вышла новая статья Григория Голосова "The place of Russia’s political regime (2003–2023) on a conceptual map of the world’s autocracies" (2023). В ней он довольно интересно концептуализирует текущий политический режим в РФ.

Я уже много раз здесь писал о том, что в политологической литературе его относят к персоналистским электоральным авторитарным режимам — персоналистским исходя из того, кому принадлежит власть, и электоральным по способу приобретения власти. В работе Голосов описывает первую компоненту как regime-specific institutionalization, а вторую как electoral institutionalization, предлагая при категоризации персоналистского режима рассматривать их вместе (рис. 1).

Так автор описывает эволюцию режима в РФ от персоналистского электорального режима (E на рис. 2) в сторону большей институционализации на протяжении 2000-х из-за появления партии власти и временной передачи поста президента (I-F), а затем усиления персонализма в 2010-х и 2020-х (G-I), причем на протяжении всего этого периода электоральная компонента играла всю меньшую роль, поскольку выборы становились все более контролируемыми и неконкурентными. На второй картинке пункт H — это принятие поправок в Конституцию и финальная фаза консолидации персоналистского режима. Пункт J же — гипотетический альтернативный сценарий, при котором в Конституцию наоборот могли бы внести такие правки, которые бы обеспечили транзит власти по образцу Казахстана.

Небесспорный подход к концептуализации недемократических режимов, но определенно очень интересный.

Выборы в Москве — теперь полностью электронные?

ЦИК РФ приняла очень резонансное и важное решение — провести выборы в Московскую городскую думу и в муниципалитеты Новой Москвы 2024 года полностью в электронном формате (что? да!). То есть проголосовать можно будет двумя способами: либо заочно через интернет-портал московской системы ДЭГ, либо очно на УИК через терминал электронного голосования (ТЭГ) — то есть тоже через ДЭГ. Параллельно с внедрением ДЭГ в Москве последние годы сокращали число участковых избирательных комиссий (УИК) — на 60% за последние два года. Как вы понимаете, делалось это специально с целью перехода от очного голосования к ДЭГ — однако, даже я не предполагал, что от привычного бумажного голосования откажутся так быстро и резко.

Согласно моему анализу электоральных данных, московская система ДЭГ (с федеральной таких пруфов нет) увеличивает результаты ЕР и кандидатов, поддержанных властью. Журналистские расследования и доклады наблюдателей за последние годы выявили целый ряд проблем, связанных с системой: 1) мобилизация админресурса для голосования электронно; 2) нестабильная работа и уязвимости с точки зрения безопасности; 3) кейс с аномальной калькуляцией результатов на выборах в Госдуму 2021 года по одномандатным округам; 4) невозможность организации реального наблюдения. Последний пункт особенно важен — мы просто не знаем наверняка насколько результаты ДЭГ достоверно отображают реальное волеизъявление граждан и какова природа этих результатов.

Моя гипотеза заключается в том, что Москва изначально была выбрана для внедрения ДЭГ как наиболее оппозиционно настроенный и технологически развитый регион — нет никакого смысла вводить электронное голосование, скажем, в Татарстане, где выборы и так находятся под значительным контролем властей, а вот в Москве еще как. ДЭГ позволяет как контролировать волеизъявление граждан через мобилизацию на электронное голосование зависимого электората, так и подсчет результатов.

Скажу честно, для меня, как для исследователя этой темы, занятно наблюдать за тем, что происходит — снижение важности электоральной компоненты режима происходит при поддержке современных цифровых технологий, что вполне себе укладывается в концепт цифрового авторитаризма. Можно сказать, что реальность пока очень неплохо предсказывается теоретическими предпосылками, которые я вырабатывал в последние годы.

UPD: Пишут, что однозначного решения еще принято не было — ждем официальной публикации документа от ЦИК.

UPD 2: Кажется, зря паниковали — в постановлении ЦИК РФ за сегодня нет такого решения. Нас мощно прогрели.

Полупрезидентские политические системы: что это такое и какие риски они несут?

Наверняка еще со времен уроков обществознания вы помните, что республиканские политические системы делятся на три вида: президентские, парламентские и смешанные. И если с первыми двумя все понятно, то вот насчет третьей остается много вопросов. Спешу вас обрадовать — политологи тоже регулярно во всем этом путаются и спорят, что есть что. Сегодня расскажу о том, что из себя представляют подобные политические системы и какие проблемы заложены в такой институциональный дизайн.

В литературе этот тип политической системы называется полупрезидентским. Ее характеризуют следующие черты:

— президент избирается на прямых выборах;
— он обладает существенными полномочиями;
— также существуют премьер-министр и правительство, которое зависит от поддержки парламента и является исполнительной властью.

У полупрезидентской модели есть два подвида: премьер-президентская и президентско-парламентская системы. В премьер-президентских системах премьер-министр и правительство формально подотчетны исключительно парламентскому большинству, а не президенту. В президентско-парламентских системах премьер-министр и правительство несут двойную ответственность перед президентом и парламентским большинством.

Казалось бы, все понятно, но как бы не так! Дальше политологи начинают танцы с бубном и пытаются категоризировать существующие политические системы исходя либо из того, что написано в конституциях, либо исходя из устоявшихся отношений в системе между президентом, парламентом и правительством (см. примеры раз и два). Это приводит к адовой путанице: например, очевидно президентско-парламентскую Австрию записывают в премьер-президентские системы на том основании, что в этом государстве роль президента остается традиционно низкой (можно сказать, что сильный президент в Австрии — это спящий институт, лол). Так, в одном из мета-анализов литературы по теме указывается, что в 21.2% обозреваемых авторами источников политические системы были категоризированы некорректно, если воспринимать как норму лобовой олдовый институциональный анализ исходя из того, что написано в законодательстве.

«Здравый смысл» нам подсказывает, что полупрезидентские системы — это круто для устойчивой демократии, потому что они балансируют две ветви власти. Однако в период третьей волны демократизации 1990-х в политологической литературе бушевала активная дискуссия на этот счет — авторы спорили, насколько рискованно имплементировать президентско-парламентскую или премьер-президентскую системы в молодых демократиях — авторы указывали на потенциальные риски и конфликты, заложенные в такой институциональный дизайн. Так, основная проблема президентско-парламентской системы лежит именно в двойной подотчетности правительства — это провоцирует конфликты внутри исполнительной власти между президентом и премьером, а косвенно и парламентом. При этом для премьер-президентской модели это справедливо в меньшей степени, потому что в ней правительство формируется легислатурой.

Интересно и то, как полупрезидентская модель влияет на формирование автократий определенного типа. В своем количественном исследовании автократий 1945-2010-х годов и политических систем в них, политолог Хуан-Тин Ян пишет, что именно полупрезидентские системы с большей вероятностью эволюционируют в гегемонические персоналистские автократии, чем парламентские или президентские системы:

«В полупрезидентских системах парламентская оппозиция имеет определенные полномочия, поскольку легислатура, несмотря на то, что она не представляет угрозы выживанию президента, имеет право назначать и увольнять членов кабинета министров. Будучи президентом, автократ по-прежнему может накладывать вето на законопроекты или угрожать роспуском парламенту. В результате элиты делегируют больше власти диктатору в обмен на инвестиции в [доминирующую] партию, чтобы кооптировать парламентскую оппозицию, таким образом обеспечивая персоналистское правление при поддержки доминирующей партии»‎.

Как говорится, угадай страну по описанию.

Помните мою серию постов про государство всеобщего благосостояния от СССР до настоящего времени? Так вот, в качестве дополнения советую ознакомиться ещё и с серией публикаций Russian Economic History о советской системе здравоохранения — узнаете много интересных фактов по теме.