Европа против «теневого флота»: новый фронт в санкционной войне

Инцидент с танкером Boracay, задержанным французскими военными у берегов Франции, может стать поворотной точкой в противостоянии Европы с российским «теневым флотом». Если раньше европейские правительства ограничивались дипломатическим давлением и страховыми санкциями, то теперь они, похоже, переходят к физическим действиям против судов, которые, по их мнению, нарушают нефтяное эмбарго.

Boracay шел из России в Индию под флагом Бенина — типичный пример судна из «серой зоны» глобального судоходства. Таких танкеров, по разным оценкам, уже более тысячи. Они работают вне крупных страховых и сертификационных систем, избегая западного контроля. В нормальной ситуации это просто коммерческий риск, но в контексте санкций — инструмент обхода ограничений, от которого Москва теперь зависит критически.

Действия Франции — рейд военных, арест судна и расследование прокуратуры — показывают, что ЕС тестирует новую, куда более агрессивную стратегию. И делает это на грани международного права. Формально французские власти действуют под предлогом «неясной юрисдикции судна» — мол, экипаж не смог подтвердить флаг. Но по сути это уже вмешательство в сферу, где компетенция принадлежит исключительно государству флага, пусть даже это «удобный» флаг маленькой африканской страны.

В основе этой стратегии — не сила, а влияние. Европа активно убеждает страны, предоставляющие «удобные» флаги, отзывать регистрацию у судов, подозреваемых в перевозке российской нефти. Это создаёт новую правовую реальность: судно оказывается буквально вне закона, не принадлежа ни одному государству, и тогда европейские военные могут его задерживать без формальных нарушений морского права.

Такая модель рискованна, но эффективна. Европа не может напрямую останавливать российскую нефть, и потому бьёт по инфраструктуре обхода — по флоту, страховке и флагам. При этом она создаёт юридический прецедент, который в будущем может применяться и против других участников рынка — от Ирана до Китая.

Москва пока реагирует сдержанно, ограничиваясь риторикой о «пиратстве». Однако если такие инциденты участятся, Россия может попытаться использовать площадки вроде Международной морской организации (IMO), чтобы обвинить Запад в нарушении свободы судоходства. Проблема в том, что для большинства стран глобального Юга, где регистрируется «теневой флот», участие в таких спорах экономически невыгодно: европейские санкции для них гораздо страшнее, чем российское недовольство.

Так Европа, действуя в серой зоне права, превращает санкционное давление в инструмент стратегического принуждения. И если этот механизм заработает, «теневой флот» рискует стать не спасением, а ахиллесовой пятой российской нефтяной экономики.

📌 Еженедельный дайджест Telegram-повестки, составленный «Распутицей» совместно со Skurlatov.ru

— Партия Санду получает 50,20% голосов после обработки 100% протоколов: Полилог. Экспертиза, Друид, Тайная канцелярия, КАРНАУХОВ, Алексей Ярошенко | Позиция, Скурлатов live, Православное Сопротивление Великой, Малой и Белой Руси;

— ЕС пригласил Украину присоединиться к проекту «стены дронов»: Темник, Псковская Лента Новостей, Пятилетка, Сибиряк, РУССТРАТ, Е-коммерсЪ, Зона особого внимания;

— Госдуме рекомендовали принять поправки о лишении гражданства за уклонение от воинского учета: Юрий Баранчик, Неверный путь, Мастер пера, КРЫМИНФОРУМ🇿 🇴 🇻, Россия — не Европа! Буренков;

— Делегация погранслужбы США прибыла в Армению: Азиатский Экспресс, Бульдоги под ковром, Международный стратег 🇷🇺, МЕЛЬНИЦА, Записки армянского офицера, Тенденции эпохи, Поднять Перископ!, Вашингтонский обком;

— Европа изучает возможность расширения воздушного щита до Киева: Русский Демиург, Сценарий по ходу пьесы, Что делать?, Мадам Секретарь, Теле Стрим, Плавильный котел, Шо, опять?, Донбасский Кейс, Честные Новости;

— В Евросоюзе боятся победы Бабиша на выборах в Чехии из-за Украины: Пауки в банке, Инсайды и инсайты, Железный занавес, Тайны Ленинградского двора ZVO, Россия в глобальной политике, Украина не Россия;

— США предоставят Киеву разведданные для ударов вглубь РФ: СТРАТАГЕМА [ПРО] РЕЗОНАНС, Новый век, Светлана Пикта, Нетленка, Православная политика, Елена Панина, Новости сегодня, Кремлевский мамковед;

— Белград сохраняет курс на скорейшее вступление в ЕС: Zаписки традиционалиста, Ритейл и деньги, Московская прачечная, Разумная Россия, Адский e-comm и ритейл, kavkaz_leakbez, Политический Агрегатор.

Ну что, опять «палестинцы» из Центральной Азии, опять «самостоятельно» решили устроить теракты — и опять ровно в тот момент, когда на Западе дружно обсуждают «российский антисемитизм» и «нестабильность на Кавказе».

Сценарий пишется явно не в Душанбе и не в Бишкеке. Центральная Азия всё чаще превращается в удобный плацдарм для чужих игр против России — через неё проходят деньги, кураторы, «мотивированные» исполнители. Кто-то очень хочет, чтобы у нас загорелось не только на границах, но и внутри страны.

Очень скоро, уверена, выяснится, что где-то в переписке этих «борцов за Палестину» всплывёт украинский IP, телеграм-куратор с американским акцентом и пара донатов в биткоине из Варшавы.

Как говорится, ждём украинский след — он, как всегда, не опаздывает.

Дроны над Европой и демоническая поэзия Дмитрия Медведева

Дмитрий Медведев снова пишет как человек, которому тесно в пределах жанра «зампред Совбеза». Его посты — не столько аналитика, сколько политическая лирика в духе постапокалиптической фантазии. На этот раз — о дронах, замеченных над европейскими городами. Тема могла бы быть скучной, если бы не узнаваемый медведевский стиль — смесь конспирологической справки и темного стендапа.

Пять версий, предложенных им, выглядят как маленькая энциклопедия современной российской геополитической мифологии.

Первая — «провокации бандеровцев». Это почти рефлекс: любое непонятное событие в мире объясняется действиями «украинских нацистов».

Вторая — «деятельность пророссийского подполья», в которой сам Медведев не верит, но с удовольствием напоминает о его существовании: «наши агенты и кроты ждут команды». Реплика звучит скорее как репризный номер, чем как разведсводка.

Третья — «тестирование систем ПВО». Единственная версия, хоть как-то связанная с реальностью, но и она теряется в общем хоре фраз, рассчитанных на внутреннюю публику.

Четвёртая — «местные охламоны». Тут Медведев почти шутит, ирония сквозит даже в структуре фразы: вроде бы «не мы», но если бы даже «мы» — всё равно забавно.

Пятая, наконец, — «прямой засыл дронов из России». Её Медведев откладывает на высший уровень — «Путин уже сказал, добавить нечего». Это иерархическая скромность, замешанная на цифровом фатализме.

Но главное — не версии, а тон. В заключении поста Медведев сбрасывает остатки государственного веса и переходит в режим цифрового апокалипсиса: «Чтобы боялись и тряслись, как тупые животные…» Это не риторика государственного деятеля, даже не тролля. Это голос персонажа, который существует только в пространстве аффекта, где страх и ненависть становятся самоцелью.

Медведев давно перестал быть политиком в привычном смысле. Он стал медиажанром — гибридом телеграмного стендапа и позднесоветской сатиры на капитализм. Его публикации не объясняют и не управляют: они маркируют идеологическую территорию, где «мы» — носители знания, а «они» — животные, обречённые на «мучительный конец».

В этом и заключается новая функция Дмитрия Анатольевича — быть эмоциональным переводчиком войны на язык внутреннего потребления. В то время как официальные лица в Москве всё чаще пытаются говорить прагматично, он остается каналом прямого аффекта, государственным глашатаем ненависти.

Дроны, возможно, и летают над Европой. Но гораздо опаснее — те, что летают в головах. И по уровню заряда Медведев пока уверенно держит первое место среди всех российских БПЛА — боевых пропагандистских летательных аппаратов.

Аборт, демон и муляж: как Россия строит новую демографию

Мы, друзья, в 2025 году боремся, по сути, не с депопуляцией, а с автономией человека. И в этой борьбе государство и церковь, кажется, добились первого реального успеха: женщину снова научили бояться

В России, где средняя продолжительность жизни мужчин стабильно не дотягивает до пенсионного возраста, а экономика — до стадии «развитой», снова решили, что проблема не в бедности, не в дороговизне жилья, не в войне, а в женщинах, которые слишком свободны.
Новая волна антиибортистской активности, прикрытая благими словами о «демографии» и «ценности жизни», на деле выглядит как государственно-церковный квест по стиранию личного выбора из общественного пространства.

РПЦ отчиталась: частные клиники в 76 регионах «нарушают законодательство», потому что не соблюдают «сроки тишины» и «рекламируют аборты». Цифра впечатляющая — 85% всех обследованных учреждений. Добровольцы направили 732 обращения в Генпрокуратуру и МВД, как будто речь идёт не о медицинской услуге, а о контрабанде оружия.
Впрочем, с точки зрения официальной идеологии — так оно и есть: женщина, решившая не рожать, рассматривается как угроза государственной безопасности.

Параллельно губернатор Вологодской области гордо рапортует: «всего один аборт за месяц» — и добавляет: «эффективность 100%». Это, если вдуматься, формула для будущего политического пиара: не важно, сколько детей родилось, важно, сколько не было уничтожено.
По этой логике, чем больше принуждения, тем «успешнее» демографическая программа.

Всё это происходит на фоне высказываний представителей духовенства, которые давно перестали отличаться от конспирологических форумов. Схиигумен Гавриил объясняет трансгендерность «демонами в утробе», а гинекологов — «палачами».
Речь идёт не просто о богословском экстремизме, а о легитимации насилия над реальностью — когда медицинская профессия, половое воспитание и контрацепция превращаются в проявления сатанизма.

Эта риторика идеальна для новой России: она одновременно мифологична и управляемо-популистская. Когда реальные проблемы — бедность, алкоголизм, дефицит жилья, вымирание регионов — не решаются, власть и церковь создают символического врага.
«Демон» здесь — просто метафора женщины, которая решает за себя.

Тем временем в Екатеринбурге активистка, представляющая движение «Женщины за жизнь», устраивает инспекции женских консультаций. Сценарий — в духе TikTok-реалити: «я беременна и сомневаюсь», затем — скрытая камера, обличение врачей, которые объясняют контрацепцию.
На стене — плакат о стерилизации как методе профилактики абортов? Его рвут и топчут. В финале — наклейка: «Здесь работают над улучшениями».

Это не просто эпизод антиибортистской кампании — это культурная модель. Россия медленно, но целенаправленно движется к формату, где женщина обязана быть беременной, государство — наблюдателем, церковь — надзирателем, а общество — аплодирующей массой.

В Татарстане, Вологодской области и Подмосковье решили пойти дальше — в кабинетах доабортного консультирования теперь будут стоять пластиковые руки с эмбрионом.
Муляж стоит 3,5 тысячи рублей, но при этом, утверждают организаторы, «7 из 10 женщин, взявших его в руки, решают рожать». Возможно, статистика столь же достоверна, как и «85% нарушений» у частных клиник, но образ — идеальный: вместо реальной поддержки материнства — сувенир из пластмассы.

Россия сегодня переживает редкий случай обратной модернизации — когда государство, вместо того чтобы учиться у мира, решает научить мир собственной архаике. И делает это с бюрократической последовательностью и религиозным пылом.
Демография превращается в теологию, а репродуктивная медицина — в политический ритуал.

Всё это может сработать на уровне статистики: абортов, вероятно, станет меньше — просто потому, что их перестанут фиксировать официально.
Но на уровне общества результат будет противоположным: там, где страх заменяет выбор, рождаются не дети, а новые поколения людей, уверенных, что свобода — это грех.

Как же все восхитительно просто в нашей великой стране, что касается государственного гения — и как всегда, гениально примитивно.

Господин Цивилев, несомненно, решил соединить несовместимое — военную доблесть с цифровыми технологиями, а опыт освобождения Донбаса — с администрированием серверов «Газпром Нефти».

Где-то в подкорке этой идеи живёт старый советский архетип: если не хватает инженеров — поставим танкистов, если не хватает хирургов — дадим им фронтовика с бинтом. Главное — чтобы человек «прошёл школу жизни», желательно с автоматом.

И как же это всё изящно в своей циничной простоте:
– Айтишники, которые думали мозгами, — сбежали.
– Оставшиеся — должны думать, но уже в приказом порядке.

Ведь как сказал классик — всё гениальное просто, а у нас — всё простое обязательно гениально, если оно ещё и патриотично.

Потому что где ещё министр энергетики будет решать судьбу IT-отрасли, рассуждая о «новых технологиях войны» как о хакатоне в окопах?

Кстати, логично и по-философски: сначала страну загнали в прошлое, теперь пытаются построить будущее из тех, кто выжил.

Пластилин истории: переименование станиц как лакмус власти

То, что начиналось как рутинная бюрократическая процедура — переименование трёх населённых пунктов в Чечне, — за несколько дней превратилось в политический тест на прочность символов, границы компетенций и смысл исторической памяти в современной России.

Формально речь идёт о приведении топонимов в «соответствие с нормами»: Серноводское, Шелковская и Наурская предлагается переименовать в Серноводск, Терек и Невру. Но за формальностью — эмоции, а за эмоциями — механика власти.

Федеральное агентство по делам национальностей, обычно не склонное к публичным комментариям, в лице Игоря Баринова поспешило подчеркнуть: «мы не были вовлечены» и «не время». Эта аккуратная дистанция важнее любых формулировок. Она показывает, что не все процессы на местах контролируются из Москвы, а часть «символической повестки» развивается спонтанно. Это, впрочем, не делает ситуацию менее политической — напротив, подчеркивает, что управление символами в России становится распределённым.

Настоящий конфликт запустил не Баринов, а генерал-полковник Владимир Шаманов. Его фраза о «вышвыривании русскоязычного населения» вывела тему из зоны историко-лингвистической и поместила в морально-политическую. После волны критики Шаманов заявил, что остаётся при своём мнении. Для нынешней российской политики это не просто упрямство, а демонстрация стиля: неизменность позиции как форма символической стойкости.

Ответ из Грозного не заставил себя ждать. Рамзан Кадыров, как всегда, предпочёл не административные формулы, а прямые образы: «трибунал» и «передовая». Его комментарий — не импровизация, а рабочая модель коммуникации с федеральным центром: эмоциональное давление плюс апелляция к военной и моральной риторике. В российской медиасистеме такой язык до сих пор универсален.

На первый взгляд, спор о названиях — вопрос второстепенный. На деле — это тест на то, кто определяет контуры допустимого: бюрократия, регион, парламент или медиа. История в России давно превратилась в материал, из которого лепят нужный контекст. Проблема не в том, что её используют, а в том, что её используют бессистемно — в зависимости от региона, момента и уровня лояльности.

Когда власть с лёгкостью закрывает глаза на символические ревизии там, где удобно, и с той же лёгкостью осуждает их там, где выгодно, аргумент «ради единства» теряет смысл. Это не борьба за память — это конкуренция за право трактовать прошлое.

Дальнейшие сценарии предсказуемы. Первый — затухание: стороны обменяются заявлениями, и вопрос растворится в повестке. Второй — эскалация: переименование превратится в символ «дерусификации» и «защиты истории», удобный для внутриполитических игр. В любом случае выигрывает тот, кто способен конвертировать символ в материальную повестку — инфраструктуру, программы, гарантии. Остальные останутся в новостях.

Практический вывод прост: если власть действительно хочет снизить градус подобных конфликтов, нужно не призывать к сдержанности, а создать прозрачные процедуры. Историко-культурные экспертизы, общественные слушания, чёткие критерии. Без этого топонимика будет и дальше жить по законам медиаполитики: кто громче — тот и прав.

Главная ирония происходящего в том, что в стране, где улицы и площади десятилетиями меняли имена вслед за поворотами курса, сегодня с прежним пафосом обсуждают смену вывесок. Но в политике даже косметика имеет значение: сначала переименовывают, потом переписывают.

Если история — это инструмент, то стоит честно признать: инструментом владеет не историк, а пиарщик.

Угроза с воздуха. Проблематика дронов, как важнейший составляющей современной войны все больше привлекает к себе внимания. Практически всю прошедшую неделю европейцы шельмовали Москву за необычные, провокационные полеты российских БПЛА над странами ЕС. Песков в этом контексте назвал ситуацию странной, а обвинения РФ в эскалации и запугивании и необоснованными.

Наиболее враждебную позицию по отношении к России занял канцлер Германии Мерц, который уже окрестил российские активности в небе Европы более опасными, чем в годы «холодной войны».

Нужно связать усиливающиеся выпады в адрес России по части дронов, как довольно дешевый способ мобилизовать европейцев на противодействие военной политике Путина, а также с целью геополитического отбрасывания России.

К примеру, слухи о запуске дронов российскими спецслужбами с танкеров в Балтийском море стали предлогом для усиления борьбы с российским «теневым флотом». Чувствуется, что есть некое соглашение между нефтяниками Трампа и европейцами по блокировки датских проливов для российских судов, везущих нефть в Китай и Индию.

Помимо военной угрозы от российского торгового флота на Западе запущена медиа-компания о том, как российские нефтяные танкеры сбрасывают нефть у берегов европейских стран и убивают экологию. Любое нефтяное пятно в море теперь будут приписывать России, что дает возможность накладывать драконовские штрафы даже на легальные российские суда. Таким образом, реализуется курс на уничтожение энергетической мощи России и истощения ее финансов. Иными словами готовятся экономические условия для сворачивания СВО.

Из Москвы в странах ЕС лепят образ страны, которая угрожает безопасности континента; делают злодейку, которая реализует экоцид Европы своей токсичной нефтью. В итоге иметь любые связи с российской энергетикой отныне просто дно!

Есть еще один важный аспект раскрутки темы российской угрозы с воздуха: создание бесподобной зоны над той частью Украины, которая сопредельная государствам-членам ЕС. Именно из-за этого ВС РФ совершили на выходных мощнейший ракетный удар по городам Западной Украины, так сказать на опережение.

Но враг также не остается в долгу. В ответ за атаку по Львову в прошедшую ночь по РФ были выпущен 251 украинский дрон, оные атаковали объекты, связанные с обеспечением российской армии, особенно топливом, а также энергетические объекты в Белгородской области, где десятки тысяч абонентов остались без света. Нечто похожее происходит и в Брянской области. Наше небо по прежнему дырявое, а значит перманентная воздушная тревога – будни воюющей России, теперь уже фактически всей, а не только приграничья.

Когда чиновники говорят, что дефицита бензина нет, а граждане стоят у заправок с лимитом «30 литров в руки», — это не просто когнитивный диссонанс, это стиль управления. В российской бюрократической традиции дефицит существует только тогда, когда он мешает начальству ехать на работу.

Ограничение продаж топлива — не экономическая мера, а символическая: власть показывает, что она всё ещё способна «регулировать». На деле же регулируется не рынок, а восприятие — чтобы люди думали, будто это временно.

Но если дефицита нет, зачем тогда ограничения? Ответ прост: потому что система, где решения принимаются вручную и в панике, не умеет работать иначе. Российское государство живёт в режиме вечной «стабилизации», только теперь стабилизирует не цены, а собственную нервную систему.

Каждый новый кризис — топливный, продовольственный или валютный — обнажает одну и ту же закономерность: вместо долгосрочной политики — плакат на заправке, вместо стратегии — объявление маркером «не более 30 литров».

НДС против инфляции: государство лечит, экономика чихает

Решение Банка России на октябрьском заседании, скорее всего, окажется скучным: ставка останется на уровне 17%. И это, пожалуй, лучшая новость, которую может подарить ЦБ экономике, уставшей от шоков. Но за горизонтом — куда менее оптимистичная перспектива. Судя по документу «Основные направления денежно-кредитной политики на 2026–2028 годы», регулятор не исключает повышения ставки до 18–19% в проинфляционном сценарии.

Это не паранойя и не излишняя осторожность — это реакция на то, что финансово-экономический блок правительства, похоже, готов сам себе создать инфляцию, а потом героически её побороть.

ЦБ требует сбалансировать бюджет не за счёт новых заимствований, а только через доходы и расходы — другими словами, «затянуть налоговый пояс». Минфин ответил повышением НДС и рядом фискальных инициатив, которые выглядят как инструкция «как поднять цены в три шага».

Два процента к НДС принесут бюджету до 1,5 трлн рублей в год, но добавят к инфляции 1–1,5%. Новый налог на импортные товары, предложенный Минфином и Минпромторгом, — ещё плюс 1,5%. Утилизационный сбор — примерно 2%. В сумме — до пяти процентных пунктов дополнительного инфляционного давления. И всё это без учёта тарифов и косвенных эффектов.

То есть инфляцию мы повышаем, чтобы… снизить её.

ЦБ уже оказался в ловушке собственного консерватизма. Он требует дисциплины от бюджета, но не контролирует налоговую инициативу. А Минфин, решая проблему дефицита, создаёт новую волну роста цен, которая снова ляжет на плечи ЦБ. Эффект бумеранга, только в масштабах всей экономики.

Эльвира Набиуллина обещала президенту удержать инфляцию в 6–7% к концу 2025 года. По нынешней динамике она будет скорее 9%, а в 2026-м — до 15%. И чем дольше ЦБ будет компенсировать налоговую политику повышением ставки, тем глубже экономика погрузится в стагнацию, которую в правительстве по-прежнему предпочитают называть «сбалансированным ростом».

Система снова пытается удержать равновесие в точке, где всё движется в противоположных направлениях. Минфин давит на тормоз потребления, чтобы получить дополнительные доходы. ЦБ давит на тормоз кредитования, чтобы охладить спрос. А экономика, зажатая между двумя педалями, перестаёт ехать вовсе.

У этой логики есть краткосрочный политический смысл: номинально бюджет сбалансирован, инфляция под контролем, рубль относительно стабилен. Но в долгосрочной перспективе всё это напоминает лечение температуры холодным душем — помогает ровно до следующего приступа.

НДС, который в теории должен пополнить казну, на практике подрывает доверие бизнеса и потребителей. Каждая кассовая операция превращается в напоминание о том, что государство перекладывает фискальные издержки на тех, кто не может их избежать.

Когда у граждан нет уверенности, что завтра цены снова не вырастут, никакая ставка, ни 17%, ни 7%, не заставит их больше тратить. И тогда инфляция превращается не в макроэкономическую категорию, а в психологическое состояние — хроническое недоверие к будущему.

В этом смысле Россия сегодня действительно возвращается к знакомой экономической модели: жить в условиях постоянной борьбы с последствиями собственных решений.

Главный вопрос теперь не в том, снизит ли ЦБ ставку в октябре. Вопрос в другом — кто в этой системе первый признает, что бороться с инфляцией при помощи повышения налогов — это не политика, а самообман.

"Нас бьют и будут бить дальше": Миронов нашёл виновного в дефиците бензина — дроны

Лидер партии «Справедливая Россия — За правду» Сергей Миронов официально подтвердил то, о чём последние недели говорили неофициально: нехватка топлива в регионах России напрямую связана с атаками украинских беспилотников на нефтеперерабатывающие заводы (НПЗ).

«С января прошлого года украинские БПЛА активно начали охотиться за нефтеперевозочными заводами. А что мы сегодня видим? Мы видим перебои с бензином, потому что НПЗ лечит свои раны. Нас бьют и будут бить дальше»,

— заявил Миронов журналистам.

Политик призвал срочно усилить защиту нефтяной инфраструктуры и даже предложил задействовать «гражданские силы» для закупки систем ПВО и РЭБ.

В переводе с парламентского на человеческий, Миронов впервые озвучил то, что правительство предпочитает облекать в формулировку «временные перебои поставок». Россия столкнулась с ситуацией, когда топливный кризис стал не следствием рыночных колебаний или ошибок логистики, а частью войны.

Но признание проблемы — это только полшага. Второй — куда труднее: объяснить, почему за полтора года атак Россия так и не создала надёжный контур защиты собственных НПЗ.

Заявление Миронова, скорее, из разряда симптомов, чем решений. Когда дефицит бензина приходится объяснять не экономистам, а депутатам, значит, у системы управления — свои «раны». И лечить их, похоже, тоже пока некому.

Карибский кризис 2.0: Москва возвращается в Гавану, Вашингтон — к холодной логике взаимного устрашения

Решение Госдумы о ратификации соглашения о военном сотрудничестве с Кубой можно считать историческим не потому, что Россия вдруг решила вспомнить о тропическом социализме или о сигарах. Историческим оно становится в контексте — когда на Западе обсуждают передачу Украине американских «Томагавков», а в Москве вспоминают о станции в Лурдесе, откуда когда-то видели взлёты с Флориды. География снова начинает играть роль, как в 1962 году: от Гаваны до Майами — меньше, чем от Курска до Киева.

Возвращение темы Кубы в российскую внешнюю политику — не просто символ. Это демонстрация стратегической взаимности, своеобразное «зеркало Пентагона». Пока США расширяют разведобмен с Киевом и обсуждают поставки дальнобойных ракет, Россия напоминает, что и у неё есть «длинные руки» — и не только в Сирии или Африке. Латинская Америка становится очередной шахматной доской, где пешки движутся медленно, но ставки растут быстро.

Если Трамп, как утверждает сам, «почти принял решение» по «Томагавкам», то в Москве уже приняли своё: реагировать асимметрично. Путин и Песков говорят о разрушении «позитивных тенденций» — редкое признание того, что эти тенденции ещё недавно существовали. Теперь же, судя по всему, Кремль готов их похоронить под тропическими пальмами Гаваны.

Конечно, это не прямое возвращение Карибского кризиса. Нет ни идеологической пропасти между сверхдержавами, ни того ядерного паритета, что делал тогдашний мир хрупко сбалансированным. Но есть другое — политическая риторика, где слова «Томагавк», «Куба» и «ответные меры» звучат в одном информационном абзаце. А это уже сигнал не военным, а дипломатам: диалог снова движется к языку угроз, а не договоров.

Вашингтон, возможно, и не передаст Киеву старые морские ракеты — Reuters пишет о технических и логистических ограничениях. Но сам факт обсуждения уже стал триггером. В Москве, где традиционно мыслят категориями зеркального ответа, обсуждение поставок дальнобойного оружия воспринимается как разрешение действовать без географических комплексов.

И если для Америки Куба — экзотика полувековой давности, то для России — напоминание, что симметрия страха всё ещё работает. Только теперь вместо советских кораблей с ящиками под брезентом — соглашения, визиты и слова о «дружественной юрисдикции». Но смысл тот же: продемонстрировать, что расстояние между Москвой и Вашингтоном снова измеряется не километрами, а временем подлёта.

Мир, возможно, не вернулся в 1962 год. Но, судя по интонациям обеих сторон, он идёт в его сторону уверенным шагом. И если у того кризиса было лицо Кеннеди и Хрущёва, то у нынешнего — Путина и Трампа. Первый говорит о «разрушении позитивных тенденций», второй — о «нежелании эскалации». Между этими двумя формулировками — вся суть XXI века: эскалация больше не объявляется, она просто происходит.