Если вы в Калининграде и вам нечем занять этот хэлоуиновский вечер, можете послушать, как наш научный редактор рассказывает нормативный хоррор о примирении кантианства с консеквенциализмом у Дерека Парфита. Spooky

Кантовский лекторий 31 октября - выступит Артем Тимурович Юнусов, к.ф.н., научный сотрудник сектора истории западной философии Институт философии РАН.

Оксфордский философ Дерек Парфит, скончавшийся в 2017 году, — один из самых важных и влиятельных моральных теоретиков современности. Его последняя книга «О том, что важно» (ОТЧВ) посвящена попытке показать, что между лучшими версиями кантианской и консеквенциалистской теорий, которые традиционно считаются главными принципиальными конкурентами в нормативной этике, нет существенных противоречий, и мы вполне можем (и даже должны) одновременно принять обе. Кантианский Аргумент Парфита — сердце проекта ОТЧВ, вокруг и ради которого написана вся эта книга и от которого тянутся ниточки ко всем остальным ее частям. В ходе лекции мы попытаемся разобраться с этим аргументом, чтобы понять, с чем именно нам требуется согласиться, чтобы проследовать за Парфитом в мир, где в конечном счете оказывается, что крупнейшие моральные теоретики в действительности не движутся в разных направлениях, а вскарабкиваются на одну и ту же гору по разным ее склонам.

31 октября в 18:30
Адрес: ул. Университетская, 2, ауд.115А

Регистрация
https://docs.google.com/forms/d/1g0b7wbLY3LXYndXwKcH4YSQahWOuM8pitxDDcOSVHyI

О лени

Необходимо различать лень как характеристику образа действия и лень как состояние. Первое – «мне лень это делать» – означает быть ленивым в смысле пойманным на нелюбви к труду и, наверняка, морально осужденным. Второе – «мне лениво» – экзистенциальное состояние эмоциональной невовлеченности в повседневность, – по общему мнению всех профессиональных «интеллектуалов», – есть предпосылка для занятий философией. Лень не приемлет ручной труд, вообще труд как производство, она на стороне экономики чуда против экономики труда: богатство должно перейти к нам, как приходят идеи в чистом интеллектуальном созерцании, которому экономика труда, обремененная разного рода скучными и утомительными techne, только мешает. В этом смысле все любители мыслить, от Аристотеля до Нассима Талеба, перефразируя последнего, – ленивы, считают леность достоинством и желают высвободить как можно больше времени для медитации и чтения. По-видимому, им (нам) больше ничего просто не остается, потому что все остальное нам (им) – лень...

Тарас Вархотов, кандидат философских наук, кафедра ФМН ФФ МГУ

Финиковый Компот, №2, декабрь 2012, с. 3.

Историки философии делятся на:

тех, кто собирает статьи из отдельных афоризмов своих урывками писавших авторов;
тех, кто собирает огромные библиотеки и знает, кто, что и где публиковал по любой теме;
тех, кто читает на всех языках;
тех, кого интересуют только аргументы, а не культура;
тех, кто ищет вечную философию;
тех, кто мыслит парадигмами, эпистемами и эпохами;
тех, кого интересует мнение Оригена об этике растений;
тех, кто ищет китайскую бабушку;
тех, кто влюблен в объект своего научного интереса;
тех, кто проверяет олимпиады для школьников;
тех, кто прочитал всё собрание сочинений объекта своего научного интереса;
тех, кто наизусть читает Гомера;
тех, у кого нет сознания;
тех, кто ищет дешевой славы;
тех, кто на семинаре спрашивает студентов по тексту и действительно ждет от них ответа;
тех, кто на самом деле работает на специальные службы;
тех, кто уже всё написал;
тех, кто на самом деле любит читать Больцано;
тех, кто ищет тайное знание;
и тех, у кого лапки.

Древняя мудрость на нашем канале

Стало быть, в человеке нет ничего божественного и блаженного, кроме одного, достойного серьезного к себе отношения — а именно, всего того в нас, что относится к сфере ума и духа: только это в нас бессмертно, и только это божественно. И хотя по природе [человеческая] жизнь несчастна и тягостна, все-таки, благодаря возможности быть причастной к такой [т. е. интеллектуальной] способности, она устроена столь благодатно, что по сравнению со всеми остальными существами человек кажется богом. «Ибо наш ум (νοῦς) есть бог» — кто бы это ни сказал, Гермотим, или Анаксагор — и «есть в жизни смертных доля бога некого». А потому надо либо предаться философствованию, либо, распрощавшись с жизнью, уйти отсюда, поскольку все прочее — сплошная болтовня и вздор.

Аристотель, Протрептик, фр. 10.

Такой вот греческий ответ на этот вавилонский вопрос.

Почему-то в такой день хочется послушать что-то про неоплатонизм, а не вот это все.

Профессор Бугай и Василь про то, что Едино.

https://www.youtube.com/live/khTST9cVXpM?si=Rajrw7zBdcTCEJIx

Вышла статья коллеги Анастасии Жудиной.

Статья посвящена исследованию оснований для сравнительно-сопоставительного анализа идей Д.И. Дубровского и представителей аналитической философии сознания, в частности, Д. Чалмерса. Известно, что Дубровский начал разрабатывать информационную концепцию сознания за несколько десятилетий до аналитических философов. Однако для установления тематического единства необходимо провести отдельную концептуальную работу. Дубровский известен критическим отношением к аналитической философии сознания. В статье исследуются основания для критики Дубровским концепций философов сознания, в особенности, Чалмерса. Конструктивная критика возможна при условии понимания терминов критикуемой концепции. Главный вопрос статьи касается того, насколько термины теории Дубровского схожи по значению с терминами аналитической философии сознания, в частности, концепции Чалмерса. Оценивается возможность «перевода» терминов теории Дубровского на язык философии сознания с целью «осовременивания» его идей и включения их в область исследований аналитических философов. Поскольку позиция Дубровского формировалась в 1960-х гг., при рассмотрении положений его теории учитывается историко-философский контекст. Приводятся некоторые положения философии диалектического материализма, которые могут позволить современным мыслителям, недостаточно знакомым с советской философией, глубже понять идеи Дубровского. В статье анализируется понимание Дубровским и Чалмерсом таких терминов, как «сознание», «квалиа», «информация», «материализм/физикализм», составляющих основу концепций каждого из философов. Демонстрируется, что за одинаковыми терминами скрывается разное содержание, что ведет к взаимному непониманию сторон – Дубровского и представителей аналитической философии сознания, – которое усугубляется различием методологических подходов. Утверждается, что теория Дубровского в контексте аналитической философии сознания представляет собой вариант теории тождества и может позволить решить легкие проблемы, учитывая при этом специфику сознания от первого лица.

Когда мы были студенты, существовал такой великий спецкурс кафедры истории зарубежной философии МГУ: Метафизика сердца. Вела его профессор Галина Яковлевна Стрельцова. Спецкурс был, скажем так, про тему сердца в мировой философии. Г.Я. специализировалась на Паскале, который много как раз про сердце как способ познания писал. Г.Я. нашла ещё разные смыслы "сердца": эстетический, метафизический, этический...Было этих смыслов порядка 20 и касались они всего: от древних китайцев до философии ХХ века. 21-ый смысл, кстати, нашел тогда студент, а теперь доцент Антон Кузнецов: космический смысл сердца. Что это такое никто не знал, но звучит мощно.
Если бы спецкурс ещё существовал, то можно было бы к нему добавить и Пирса, который писал: "...что до Бога, то просто откройте глаза и свое сердце, которое тоже есть орган восприятия, и вы Его увидите" (CP: 6.493).
Но спецкурса такого больше нет.

Дом, где София Яновская встречалась с Витгенштейном.
На экскурсии кафедры ИЗФ по витгенштейнианской Москве.

Сегодня у нас опять древнеиндийский шраманский имморализм:

Элемент земли, элемент воды, элемент огня, элемент воздуха, счастье, несчастье и седьмой – жизнь. Эти семь элементов не созданы, их не побуждали создать, не сотворены, их не побуждали сотворить, они бесплодны, стоят как вершина, установлены прочно, как столп. Они не движутся, не изменяются, не вредят друг другу, не причиняют друг другу счастья или несчастья, или счастье и несчастье. Нет здесь убивающего, или побуждающего убивать, слушающего или побуждающего слушать, сознающего или побуждающего сознавать. И когда кто-нибудь рассекает острым мечом голову, то никто никого не лишает жизни – просто меч проникает в промежуток между семью элементами.

Пакудха Каччаяна, по Саманняпхале-сутте (буддистский источник)

Генри Сиджвик вежливо обругивает стоиков (и называет Цицерона полудурком):
«В отношении стоической системы, какой она была построена Зеноном и Хрисиппом, пожалуй, было бы несправедливым выносить какие-то окончательные суждения, отталкиваясь лишь от ее описаний, предлагаемых ее противниками вроде Плутарха и столь слабыми (semi-intelligent) толкователями как Цицерон, Диоген Лаэртский и Стобей. Но, в той мере, в какой мы все же можем о ней судить, мы должны заключить, что изложение ее основных принципов является сложной цепочкой круговых рассуждений, которая постоянно создает у продумывающего их иллюзию приближения к практическим заключениям и постоянно же уводит его от них к обратно, ровно к тому, с чего он начинал» (Methods of Ethics, 376–377).

Еще раз о Локке и бедном индийском философе

Начало тут. Здесь мы объясняли, как к Локку мог попасть образ черепахи, на которой стоит мир. Но это объяснение имеет явный недостаток: в нем ничего не говориться про слонов, которые тоже есть в карикатуре Локка. Откуда слоны?

Видимо, работает такое объяснение. Локк читал книгу англиканского священника и путешественника Сэмюеля Пэрчеса/Пёрчеса (Sumuel Purchas, 1575—1626) «Purchas his Pilgrimes» (1626), и даже включал книгу в свой список литературы ("Мысли о том, что читать и изучать джентльмену"), о чем мы уже писали. В это книге, p. 561, Пэрчес ссылается на данные иезуита Эмануаля де Вейга (Emanual de Veiga) (1549-1605), который в письме из Чандагири от 18 сентября 1599 описывает свои споры с местным населением довольно высокомерным образом: "Некоторые измышляли удивительные чудеса о своих богах, о создании мира и его конструкции. Говорили, что существует семь морей: одно — из солёной воды, другое — из пресной, третье — из мёда, четвёртое — из молока, пятое — из молока, загустевшего в приятную и жирную пену, которое называют 'Тайром', шестое — из сахара, седьмое — из масла. Другие утверждали, что земля имеет девять углов, на которых покоится небо. Один из них, не согласный с прочими, утверждал, что земля поддерживается семью слонами, а сами слоны стоят на черепахе, чтобы не провалиться. Когда его спросили, что же поддерживает черепаху, чтобы она не распалась, он не смог ответить."

И, видимо, это источник "бедного индийского философа" у Локка. А вот о том, что имел в ввиду индийский собеседник иезуита, — в другой раз.

Наша непостоянная рубрика "Среда с доцентом Антоном Кузнецовым".

Антон Викторович про сознание, сознание, сознание...

https://youtu.be/t9DMZS5OeKU?si=QzW61ydPHa4k5YRp

Царь-возражение от царя возражений

J. Caleb Clanton, The Structure of C.S. Peirce's Neglected Argument for The Reality of God, 2014, p. 186.

Флоренский и протокол

В тексте 1904 года "Эмпирея и Эмпирия" Флоренский пишет: "...изложенную тобою концепцию можно назвать натуралистической — натуралистической в смысле, аналогичном тому, в каком мы обозначаем этим именем известную литературную школу, потому что она довольствуется одною плоскостью действительности, протоколами этого мира , а всякую другую хочет сводить на эту единственную. Наше мировоззрение по существу иное. Мы не довольствуемся плоскостностью действительности, требуем признания перспективности, видим «холодную высь, уходящие дали». (с. 175)

Издатель считает, что "говоря о натуралистическом мировоззрении, которое довольствуется протоколами этого мира, Флоренский критикует в первую очередь ранний позитивизм, который позднее в своей развившейся форме логического и семантического позитивизма (Б. Рассел, Л. Витгенштейн, представители Венского кружка, в особенности Р. Карнап) рассматривает проблему «протокольных предложений» как одну из главных. Но в отличие от позитивизма, который удовлетворяется логической и семантической структурой символа, Флоренский, признавая многослойность символа. (с. 718).

Это, конечно, невозможно. Дело не в том, что Рассел и Витгенштейн никогда не были позитивистами. А в том, что в 1904 году Рассел был платоник, который только подбирался к своим основным достижениям, а Витгенштейн и Карнап ходили в школу. Дискуссии о протокольных предложениях — это 1920-30 годы.

Флоренский П. Сочинения в четырех томах. Том 1. М.: Мысль, 1994.

Ленивые заметки

Моя кошка лежит на диване – её лень ноуменальна, моя же – эмпирическая. Лень бывает двух видов: одна – от усталости, забвения, слабости, уныния, и Лень же – но от кротости, смирения, скромности. Я ленюсь, значит, я не спешу дать ответ на поставленный передо мной вопрос, например, о лени! Интуитивно я знаю то, что могу и хочу вам ответить, но всяческие приличия, статус, положение, ученое звание и проч. предостерегают меня от того, чтобы давать слишком поспешные ответы. И вместо того, чтобы ответить, я откладываю, я ленюсь, я переношу ответ на завтра, на послезавтра, может быть, на никогда. Это одна из причин того, что мы, русские, может быть, хуже всех отвечаем на электронные письма. Мы воодушевляемся прочитанным и решаем непременно ответить, но чувства переполняют нас, мы понимаем, что не можем ответить адекватно, переносим наш ответ на будущее, и в конце концов не отвечаем никогда. Лень для нас – не просто предмет рассеянности или усталости, это почти что метафизическая категория, означающая подвешенность, стоическое «эпохе», откладывание на завтра того, что можно и даже должно сделать сегодня. Иногда это дает нам нечаянную радость, непредсказуемый и необетованный выигрыш в игре с жизнью, потому что наше слово оказывается – если оказывается – последним, подытоживающим, овнешняющим. Наша собственная значительность повышается, – мы вовсе не ленимся, мы ждем, пока все вы- скажутся, и мы, во всеоружии точек зрения в конце концов произнесем свой вершительный приговор. Замечательно сказал Василий Розанов в 1915 году: «Отличительную особенность восточно-кафолической церкви от западной составляет не Filioque, а ЛЕНЬ. И самый многовековой упор на Filioque происходит собственно ОТ ЛЕНИ. Помилуйте, так легко. И все одно и то же. Не надо ни скидать сапог, ни расстегивать тулупа. Тепло и удобно». Если нужно, то можно очень легко оправдать лень с точки зрения метафизики, примириться с ленью. Можно обозначить лень как пространство ожидания трансцендентного, как момент метафизического присутствия, которое чарует и завораживает, повергает в состояние безмолвия и благодатной пустоты. Но всё же стоит иногда, подобно барону Мюнхгаузену, хватать себя за волосы и вытягивать из болота, именуемого Ленью. Лень – это лён, который прядется на прялках вечности, незримыми нам Парками философии. В Лени – остов вневременности и безвременности, в котором мы черпаем прочность нашего пребывания во времени. Но вряд ли стоит разумно и вольно сопрягаться с Ленью. Лень – то, что вне нас и в глубине нас. Лень – наше Ungrund. Так пусть же она пробивает свой неистощимый родник в dolce far niente наших летних каникул, пусть показывает она смутный облик своего божественного забвения в те моменты нашего бытия, когда мы можем расслабиться и отстраниться от своей активной, волевой жизненной установки. «Кто не работает, тот – Лень, кто работает – тот Ленин!»

Алексей Павлович Козырев

Финиковый Компот, №2, декабрь 2012, с. 9.