У реальности есть антисоветское искажение.

В мультиплеере Halo 3 мужчины, которые плохо играли, чаще вели себя враждебно по отношению к игрокам с женскими голосами. Хорошие игроки, наоборот, поддерживали женщин и давали советы.

Авторы исследования предполагают, что мужчины с плохим скиллом воспринимают женщин как угрозу своему статусу. В онлайн игре мужчина не может рассчитывать на преимущество в физической силе — женщина также может составить конкуренцию.

И поэтому плохие игроки пытаются давить на женщин вербально — чтобы понизить их шансы на успех. Игроку с высоким скиллом ничего не угрожает — он может вести себя как нормальный человек.

Возможно, схожий механизм объясняет популярность мужских движений. Низкостатусным мужчинам теперь приходится также конкурировать с женщинами. Они испытывают ресентимент и начинают хейтить женщин онлайн.

Социальные сети делают публичное пространство более репрезентативным. Для того, чтобы быть популярным, ты должен соответствовать предпочтениям аудитории. Если ты ей безразличен, то ты никто. Если ты ей не нравишься, то тебя отменят.

Люди устали от высокомерных исполнителей, которые поют одну песню еще с совка и надрачивают друг другу на голубых огоньках. Огромная часть музыкальной индустрии — это картельный сговор. Куча советских бумеров поделили рынок и не пускают туда никого нового. Даже если кто-то из них и был действительно популярен, то давно уже таковым не является. И случай с Долиной это показал.

Когда эти люди сталкиваются с недовольством в социальных сетях, они думают, что это спланированная атака. На самом деле, у них просто никогда не было настоящего канала коммуникации с аудиторией. Социальные сети сделали такой канал возможным, но картель все еще никуда не делся.

Перед недавним пленумом китайской компартии ходили слухи о том, что трон под Си Цзиньпином зашатался. Однако никаких признаков ослабления власти китайского лидера мы не увидели. Наблюдателям нравится видеть «игры башен» там, где их нет. Китайский режим все больше начинает походить на пространство личной власти.

Но как у Си Цзиньпина это получилось? После смерти Мао в Китае, по сути, было коллективное управление. Партийные старейшины уравновешивали власть генсека. Почему сейчас они не могут сместить Си или хотя бы ограничить его власть?

Дэн Ювень в Foreign Affairs выделяет несколько ключевых факторов упадка старейшин в китайской компартии.

Во-первых, китайские старейшины больше не могут похвастаться опытом участия в гражданской войне. Этот опыт давал им статус, который нельзя было подвергать сомнению. Нынешние старейшины — это самые обычные партийные чиновники. Генсеку гораздо проще заткнуть их за пояс.

Во-вторых, была проведена реформа армии. Раньше у старейшин была возможность иметь своих протеже в армейских структурах. Си усилил свой контроль над армией. Теперь всем управляет Центральная военная комиссия, которая подчиняется лично генсеку.

В-третьих, Си изначально прицельно бил по неформальным структурам власти. Его антикоррупционная кампания разрушила связи между старыми и новыми элитами. Были ликвидированы альтернативные центры силы в армии, службах безопасности и ключевых отраслях. Старейшинам запретили критиковать власть и даже встречаться друг с другом.

При Си Цзиньпине представители китайской элиты утратили политический капитал и возможность координировать свои действия. Дэн Ювень пишет, что одним из немногих способов ограничения власти генсека сейчас являются бюрократические механизмы. Решение можно замедлить или утопить в формальных процедурах. Однако этот механизм очень слабый и не убережет Китай от издержек режима личной власти.

Крутая цитата Дерека Томпсона про одиночество и ставки:

Социолог Макс Вебер предположил, что христианский аскетизм породил капитализм. Сегодня капитализм порождает несчастный аскетизм, поскольку экономика казино превращает молодых мужчин в монахов. Монахи в казино представляют собой инверсию того старого христианского принципа. Если протестанты, которых изучал Вебер, не боялись социального риска, но были финансово сдержанными — их финансовая бережливость создавалa сбережения, которые можно было вкладывать в новые предприятия, — то сегодняшние “монахи” избегают риска в мире тел и гонятся за риском в мире ставок.

Натан Ротберг, делавший взрывчатку для израильской разведки, о прощении врагов:

Человек должен уметь прощать. Вы должны уметь прощать вашего врага. Однако мы не можем прощать таких людей, как Бен Ладен. Это может сделать только бог. Наша работа состоит в том, чтобы организовать встречу между ними. В своей лаборатории я открыл своеобразный «клуб знакомств», который и устраивал такие встречи. Лично я организовал их более тридцати.

Юдофобская пропаганда нацистов была наиболее эффективна в тех регионах Германии, где люди уже не любили евреев.

Как пишет психолог Уго Мерсье, люди в этих регионах воспринимали антисемитизм как сигнал того, что государство с ними на одной стороне, и они могут выражать свои взгляды публично.

Мы часто переоцениваем способность пропаганды промывать людям головы. Пропаганда работает только в том случае, если попадает в уже существующий запрос.

Социология погромов

Погромы — один из самых ужасных видов этнического насилия. Одна группа проявляет агрессию по отношению к членам другой группы, которые живут с ней в одном месте. Термин появился в Российской империи для обозначения насилия в отношении евреев. Сам феномен распространен по всему миру. Турки совершали погромы против армян, индуисты — против мусульман, белые американцы — против чернокожего населения Соединенных Штатов.

Зачем люди это делают?

Социологические исследования свидетельствуют, что одним из ключевых драйверов погромов является групповой интерес, а точнее — искаженное восприятие этого интереса членами группы. Парадоксально, но участники погромов часто убеждены, что такие действия в конечном итоге способствуют увеличению жизненных шансов их сообщества.

Социолог Сьюзан Ользак в своей книге показывает, что погромы часто возникают как следствие конкуренции за рабочие места в урбанизированных пространствах. Группы, принадлежащие к рабочему классу, получают выгоду от занятия определенных экономических ниш. Когда на эту нишу претендует другая группа, особенно если она отличается этническим или расовым происхождением, это приводит к напряжению. Такое напряжение может вылиться в погромы. Через эту призму Ользак объясняет всплеск насилия против чернокожих американцев, которые в погоне за рабочими местами мигрировали с юга на север США.

Исследовательница этнических конфликтов Эми Чуа в своей книге «Мир в огне» показывает, что погромы также могут быть следствием глобализации. С распространением демократии и рыночной экономики часто возникает ситуация, когда одной группе удается занять особенно выгодное положение. Чуа называет такие группы «рыночно-доминирующими меньшинствами» (market-dominant minorities). Это экономическое и социальное превосходство вызывает недовольство у других групп, которые чувствуют себя ущемленными. Ощущение себя проигравшими толкает эти группы к насилию.

Можно предположить, что погромы — это следствие нашей психики, которая формировалась в гораздо более суровых условиях. Она подталкивает людей к тому, чтобы видеть мир как игру с нулевой суммой, а также считать насилие приемлемым способом решения конфликтов. С годами мир поменялся. Развитие социальных норм сделало взаимодействие между группами более безопасным и взаимовыгодным. Однако человеческая психология никуда не делась и дает о себе знать в виде ужасных вспышек насилия.

Нужно ли абстрактное мышление, чтобы быть русским?

У нас с коллегой Арсентием есть давний спор о том, когда появились нации. Он считает, что это случилось в XVIII веке. Я же полагаю, что национальная идентичность — это гораздо более древний феномен, который существует столько же, сколько существуют государства.

Недавно Арсентий написал пост, где приводит следующий аргумент в пользу своей позиции. Он ссылается на исследование советского психолога Лурии, который показал, что у крестьян были проблемы с абстрактным мышлением. Если это так, то им была попросту недоступна идея нации. Ergo, национализм возможен только в эпоху модерна, когда образование стало более массовым.

В этом аргументе есть допущение, с которым я не согласен. Арсентий считает, что понимание того, что такое нация, предполагает развитую способность к абстрактному мышлению. Нацию нельзя подержать в руках — и поэтому крестьянин попросту не мог понять, что это.

В чем тут проблема?

В повседневной жизни люди не могут обойтись без некоторого набора абстрактных понятий. Даже крестьянину нужно понимать, что такое «вещь», «убеждение», «правило», «действие», «обмен». Такие понятия являются базовыми — нам не нужно специально учиться им в школе. У нас есть врождённые когнитивные системы, которые быстро «схватывают» такие вещи. Эволюция вложила их в нашу голову, чтобы улучшить нашу выживаемость. Если человек не может быстро понять, что у других людей есть убеждения и как работает обмен, то он попросту умрёт и не сможет передать свои гены.

Эволюционные психологи Джон Туби и Леда Космидес показали, что также базовым является понятие группы. Мы автоматически сортируем других людей на группы и определяем, к какой группе принадлежим сами. Наши предки жили в небольших сообществах, и такая групповая психология помогала им сотрудничать. Отличать друзей от врагов — это ключевой навык первобытного человека.

Можно предположить, что понятие группы — это шаблон. С его помощью мы понимаем коллективные феномены. Это могут быть небольшие группы. Например, семья или племя. Но шаблон также позволяет нам понимать более масштабные явления. Это может быть сословие или раса. А может быть и нация. Нам не нужно тренировать абстрактное мышление, чтобы понять, кто мы, а кто те самые они, против которых нужно сплотиться. Эволюция уже сделала всё за нас.

Действительно, в домодерных обществах крестьяне не были грамотными и не владели письменной культурой. Однако ничего не мешало им понимать групповые феномены. Они, как минимум, причисляли себя к определённому сословию и понимали, чем это сословие отличается от других. Для этого не нужно было получать образование. Если они понимали, что они крестьяне, а не дворяне, то что мешало им понимать, что они, например, англичане, а не датчане?

Исследователь национализма Азар Гат в своей книге показывает, как у необразованных крестьян формировалась национальная идентичность. Она создавалась во время праздников, ритуалов, службы в армии, а также публичного чтения текстов священниками и государственными служащими. Очень важную роль играли барды, которые славили королей и героев. Нужно ли абстрактное мышление, чтобы понять, что король — это «наш» король, а герой — это «наш» герой?

Я думаю, что не нужно.

Противники миграции часто говорят о том, что проблему дефицита рабочей силы нужно решать при помощи роботов.

Однако роботы все еще не могут справляться с самыми простыми задачами самостоятельно. Купив робота Neo, вы подписываетесь на то, что в большинстве случаев он будет управляться сотрудником компании-производителя. Только с такой помощью железка может обучиться управлять своим телом.

Если производство станет массовым, то вряд ли пилотировать роботов будут богатые жители Запада. Скорее всего, это будут индусы, которых противники миграции обычно не жалуют. Можно ли считать такой сценарий виртуальным "завозом" мигрантов? Увидим ли мы митинги за то, чтобы роботами управляли только белые? И согласится ли трампист из "ржавого пояса", управляя роботом, приносить кофе богатому либералу-айтишнику из большого города?

Представьте себе следующую ситуацию. ИИ могут выполнять большинство работ эффективнее и человеку работать не нужно. Кому должны принадлежать ИИ системы?

44% американцев ответили, что у каждого гражданина должна быть равная доля. Только 25% сказали, что ИИ системы должны принадлежать частным компаниям.

А как бы ответили вы? Поддержали бы технокоммунизм?

Достоевский придумал MAGA-повестку в царской России. В "Бесах" условные либералы подаются как представители высшего общества, которым их привилегированное положение мешает понять чаяния простого народа. Когда перечитывал книгу, часто вспоминал про теорию "роскошных убеждений".

Я не считаю себя сторонником демократии в классическом смысле этого слова. В сам термин «демократия» заложена идея, в которую я не верю, — власть народа. Безусловно, никакого народа не существует; это просто совокупность очень разных людей. У этой совокупности не может быть никакой воли, которую они выражают на выборах. Политические теоретики знают это еще со времен Кондорсе.

Для меня политическим идеалом является республика. Основная задача республики заключается в том, чтобы не допустить тирании и произвола власти. Поэтому в республике работает принцип разделения властей, а также есть конституция, которая налагает ограничения на властьимущих. В республике власть также должна сменяться на выборах. Но это нужно не для того, чтобы мифический народ выразил свою волю.

Вы ответите мне: но ведь это и есть демократия? Зачем ты используешь другое слово для того же самого?

Как я уже писал, термин «демократия» отравлен вредными представлениями о воле народа. Нужен другой, который был бы лишен этих коннотаций.

Также демократия и республика отличаются в одном важном аспекте. Республика должна защищать людей от любого произвола, в том числе произвола «народной воли». Люди мало знают о политике и часто голосуют за вещи, которые наносят вред своим согражданам и чужакам. В республике эта возможность вредить должна быть ограничена.

Во-первых, конституция должна налагать ограничения на избранную власть и ее решения. Нельзя выбрать политику, которая нарушает права других людей. Во-вторых, разделение властей, сдержки и противовесы также ограничивают власть народных избранников. В-третьих, и это самое важное, в республике выборные механизмы могут быть ограничены или заменены другими процедурами. Могут вводиться тесты на компетентность для избирателей, выборы на некоторых уровнях могут быть заменены лотереей. Все это нужно, чтобы избежать тирании большинства.

У Джона Стюарта Милля есть правильная мысль. Когда люди выбирают политиков, им кажется, что теперь они правят по «воле народа» и не могут быть тиранами. Но это не так. Хорошая политическая система должна ограничивать и такую тиранию.

Аналитика в Восточной Европе.

Большая часть аналитики по международным отношениям на русском — это махровая пропаганда.

Одни уже 10 лет предсказывают, что условный либеральный порядок завтра рухнет. Другие постоянно пишут о том, что США и Европа вот вот восстанут из пепла и всех покарают за нарушение правил. Надо только подождать.

Причем спикеры даже не пытаются в аргументацию. Сценарии, которые они предсказывают, это просто предмет веры и сигнал о принадлежности к определенному политическому лагерю.

За пару вечеров посмотрел мини-сериал Trespasses про эпоху смуты в Северной Ирландии. У главной героини, католички Кушлы, завязывается роман с протестантским адвокатом Майклом, который при этом защищает в суде членов Ирландской республиканской армии.

Параллельно рассказывается история семьи, где отец — католик, а жена — протестантка. Их считают предателями и ненавидят обе стороны: детей травят в школе, отца избивают, пытаются поджечь дом. В конце эти две линии переплетутся неожиданным образом.

Сериал очень наглядно показывает, как нормальные человеческие отношения становятся невозможными во время этнического конфликта. Очень советую.

Чем чаще богатый сталкивается с бедными, тем меньше он поддерживает перераспределение.

Забавная статья. Вероятно, богатым нужна идеализированная версия бедности, чтобы появилось желание помочь.

Хайек прав: либерализм — это мораль большого общества.

Материальное равенство и полностью закрытые границы возможны только в небольших группах, в которых жили наши предки.

Антилиберализм — это попытка натянуть мораль маленьких сообществ на большое. Антилиберализм неизбежен в силу нашей эволюционной истории. Но если зайти по этой дорожке слишком далеко, то мы окажемся в тирании.

Ник Фуэнтес рассказал про забавный тренд. Жители больших городов, наслушавшись праваков, поехали в маленькие города и деревни. И начали там умирать со скуки.

Фуэнтес сам признает, что ему гораздо интереснее жить в большом городе с разнообразным населением, чем в белом районе где-нибудь в сельской местности.

Писать о прелестях традиционной жизни в деревне гораздо приятнее, попивая тыквенный латте в городской кофейне.

Период, когда женщины не имели права голоса, а мужчины имели, был довольно коротким.