Почему интеллектуалы не любят капитализм? Гипотеза Роберта Нозика

Коллега написал интересный пост о том, почему многие интеллектуалы не любят капитализм. Он указывает на разницу в доходах и восприятии мира между ними и бизнесменами. Похожую гипотезу выдвинул философ Роберт Нозик.

Ключевым элементом его теории является школа. В ней оценки и признание зависят от интеллектуальных заслуг: ученики с хорошими вербальными способностями и аналитическим мышлением получают высшие оценки и похвалу учителей. Эти дети — будущие интеллектуалы* — с детства привыкают считать себя особенно ценными и достойными высокого статуса.

Но во взрослой жизни они сталкиваются с реальностью капитализма, где успех зависит от рыночного спроса. Общество вознаграждает тех, кто удовлетворяет желания других — бизнесменов, айтишников, медиаперсон. А способности интеллектуала могут оказаться не столь востребованными в системе, где нет учителя, ставящего пятерки за эссе.

Это несоответствие между школьными ожиданиями и рыночной реальностью вызывает у интеллектуалов фрустрацию и обиду, порождая их антипатию к капитализму.

Кроме того, школа — централизованная система. Признание и награды распределяет учитель. Это напоминает плановую экономику, где блага распределяются сверху. Привыкшим к такой логике интеллектуалам централизованное общество кажется правильным, а децентрализованный рынок — несправедливым и хаотичным.

По Нозику, антипатия интеллектуалов к капитализму носит бессознательный и эмоциональный характер. Она рождается из разрыва между школьной самооценкой и рыночной реальностью, где их заслуги не приносят ожидаемого признания.

Важно отметить, что теория Нозика — это лишь спекуляция, и он сам признает это. Было бы интересно проверить, как степень меритократичности школьной системы влияет на левые взгляды у интеллектуалов и наблюдается ли сходный эффект в некапиталистических, иерархических обществах.

* Нозик говорит о wordsmith intellectuals — тех, чья профессия связана с работой со словами: писатели, журналисты, критики, преподаватели гуманитарных наук.

Многие говорят об антисемитизме молодых левых. Однако, согласно опросам в США, негативное отношение к евреям распространено среди молодых избирателей в целом — причем чуть чаще среди сторонников Трампа. 18-летние избиратели примерно в пять раз чаще говорят о негативном отношении к евреям, чем 65-летние.

В чем причина? Стирается память о погромах и Холокосте? Тикток? Или каждое поколение проходит путь от антисемитизма к толерантности?

Эволюция этноцентризма или почему сотрудничество начинается с исключения

Этноцентризм — это склонность предпочитать членов своей группы другим людям. Такая склонность часто распространяется даже на произвольные групповые различия и проявляется в ситуациях, когда это невыгодно индивиду.

Почему у нас есть такая сильная лояльность своим?

Политологи Росс Хаммонд и Роберт Аксельрод предполагают, что этноцентризм мог быть результатом эволюции. Он помогал нашим предкам поддерживать кооперацию в условиях, где отсутствовали государства и устойчивые нормы. Простой способ сотрудничества — помогать тем, кто похож на тебя. Это не гарантирует, что “свой” окажется честным, но резко снижает риск быть обманутым.

Хаммонд и Аксельрод строят модель, основанную на дилемме заключенного с одним ходом, а затем запускают компьютерную симуляцию на ее основе. Агенты находятся в пространстве 50 × 50 клеток. У каждого агента есть тэг — наследуемая внешняя характеристика — и потенциал для размножения, измеряемый в процентах. Также у него есть одна из четырех стратегий:

1. помощь только агентам со своим тэгом (этноцентризм);
2. помощь всем (альтруизм);
3. отказ от помощи (эгоизм);
4. помощь только чужим.

Каждый шаг модели включает четыре фазы: сначала происходит иммиграция нового агента, затем все агенты взаимодействуют с соседями и решают, оказывать ли помощь, после этого происходит размножение пропорционально накопленному потенциалу, и наконец — смерть с фиксированной вероятностью.

По результатам симуляции этноцентризм оказался наиболее распространенной стратегией. Регионы, где агент помогал только агентам с таким же тэгом, росли быстрее всего. Постепенно они также начинали расширяться за счет регионов с другими стратегиями. Рост происходил благодаря тому, что на границе регионов этноцентрист всегда показывал себя лучше, чем сосед с другой стратегией и другим тэгом — ведь он получал помощь от своих.

Модель Хаммонда и Аксельрода показывает, что этноцентризм является дешевым и надежным способом поддержания сотрудничества. На основании модели исследователи предположили, что он появился в результате естественного отбора.

Следует ли из этого, что этноцентризм неизбежен?

Хаммонд и Аксельрод подчеркивают, что существуют и другие способы кооперации. Например, государства, рынки, репутация или социальные нормы. Они могут помочь людям преодолеть границы своей группы. Однако их гораздо сложнее поддерживать. Они требуют больше когнитивных усилий и более сложной социальной среды.

Выгода от кооперации на более широком масштабе очевидна, но ее можно получить только при помощи сложных и хрупких институциональных решений.

Хорошие каналы — обязательно подпишитесь!

✦ Когда-нибудь по событиям наших дней напишут новую «Войну и мир», и будут снимать кино. Канал «Записки у изголовья» уже сейчас собирает материалы для этого, отбирая из калейдоскопа привычного безумия самые яркие и острые стекляшки. 

✦ «Политичка» — дискуссионный канал о политике, технологиях и жизни, с обзорами на кино и литературу. Местами остро, иногда приторно, но всегда от чистого сердца — присоединяйтесь!

✦ «Шла по улице —  а тут Оно» — сатирическое сопротивление гуинплена, гуманоида, гуманистки. Анимированные психоистории о людях в экспериментальных средах. Прогнозы о трампомасках, демократии шредингера, блэкауте сапиенса – и чем политические пророки 5.0 похожи на антигероев космоопер.

Как культурное разнообразие стало источником экономической продуктивности — случай Польши

Переселение поляков после Второй мировой войны — одно из самых масштабных в Европе. Более пяти миллионов человек были переселены на земли, где раньше жили немцы. Эти люди приехали из разных частей бывшей Польши, СССР и Западной Европы. Несмотря на общую этничность, они сильно отличались по культуре, языку и привычкам.

Переселение происходило хаотично: в одни города попадали переселенцы из одного региона, в другие — из множества разных. При этом коммунистическое государство запрещало людям переезжать: кто куда попал — там и остался. Это создало естественный социальный эксперимент, в рамках которого можно было сравнить продуктивность однородных и культурно разнообразных сообществ в одинаковых экономических условиях. Именно это сделала политолог Волха Чарныш.

В советский период, при централизованной экономике, разницы почти не было. Независимо от культурного состава, все подчинялись единому плану и не имели экономических свобод. Но после 1989 года, когда Польша перешла к рынку, стали проявляться различия. Места с более высоким культурным разнообразием начали показывать лучшие результаты — у людей выросли доходы, появилось больше частных предприятий.

Чарныш показывает, что дело было не в людях, а в институтах. В гомогенных сообществах, где люди доверяли друг другу, многие вопросы решались “по знакомству” — через локальные связи и неформальные договоренности. В разнообразных сообществах этого не происходило. Люди не знали друг друга и не могли положиться на неформальные связи. Они начали активнее обращаться к государству — в суды, администрацию, органы правопорядка. Со временем это привело к тому, что формальные институты в таких местах укрепились: они стали более надежными и менее коррумпированными. Именно это и стало причиной роста продуктивности.

Считается, что культурное разнообразие имеет негативные социальные последствия. Случай послевоенной Польши показывает, что оно может быть стимулом для институционального развития, снижая роль неформальных практик.

Интересный пост про то, зачем авторитарные режимы делегируют насилие негосударственным структурам. Александр пишет, что это обусловлено отсутствием общественного контроля и кризисной атмосферой.

Добавлю еще, что делегирование часто объясняется его дешевизной – можно быстро развернуть инфраструктуру насилия без обращения к громоздкой и медленной государственной машине. Также очень важную роль играет блеймшифтинг – авторитарный лидер хочет снять с себя ответственность за применение насилия.

Здесь пересказывал хорошую обзорную работу по теме.

Ислам в СССР — случай Центральной Азии

Адиб Халид очень интересно пишет о положении ислама в советской Центральной Азии.

Поначалу СССР негативно относился к исламу, как и к любой другой религии. Религиозные практики воспринимались как проявление отсталости. Государство развернуло масштабную кампанию против паранджи и отстранения женщин от общественной жизни. Мечети сносились, и на их месте открывались школы и детские сады. Имамы и улемы подвергались травле и ссылались в лагеря.

Ситуация изменилась с началом войны. Государство пришло к пониманию, что социалистическая идеология — не самый сильный источник мотивации, в отличие от патриотизма и религии. Центральноазиатские имамы начали включать войну в свои проповеди. Улемы бросили силы на поднятие боевого духа и пожертвования солдатам. Государство оценило усилия и решило создать Центральноазиатское духовное управление мусульман (САДУМ).

САДУМ управляло мечетями. Ему разрешили открыть несколько исламских учебных заведений, а также отправлять мусульман учиться в дружественные мусульманские страны. САДУМ также издавало фетвы по вопросам, которые присылали люди со всей Центральной Азии. Иногда приходилось издавать фетвы по просьбе советского государства.

Так, САДУМ провозгласило труд исламской добродетелью, требуя от мусульман избегать прогулов и пьянства. В отдельных фетвах разрешались отступления от традиций: пост во время рамадана признавался необязательным для занятых физическим трудом, а жертвоприношения, ифтар и милостыня бедным — необязательными в советских условиях. Осуждались также такие практики, как посещение святилищ, обращение к умершим, ношение паранджи, суфизм и пышные празднования.

В послевоенном СССР ислам стал частью национальных традиций. СССР был атеистическим государством, которое при этом признавало реальность наций и их право на отдельный образ жизни. Это позволило смириться с религиозными практиками и признать их частью национальной идентичности. Проводилось четкое разграничение между частным и публичным. На работе, на собрании человек был коммунистом. Приходя домой, он мог быть мусульманином.

Особая роль в поддержании мусульманских традиций отводилась женщинам. Халид ссылается на британского антрополога Джиллиан Тетт, которая проводила полевые исследования в советском Таджикистане. Она спросила деревенского жителя о том, не видит ли он противоречия в том, что он одновременно мусульманин и коммунист.

Вовсе нет, — рассмеялся он. — Я коммунист. На работе я не могу поститься и молиться. А моя жена и келин [невестка], те сидят дома, поэтому они должны поститься и молиться! Поэтому мы не будем наказаны за свои грехи. Мы — мусульманская семья!

День России непонятен большинству россиян, а уж тем более внешним наблюдателям. По сути — это день независимости. Но независимости от кого?

Для многих людей СССР и был Россией — и этот взгляд сейчас доминирующий. Развал СССР — это катастрофа, в которой мы потеряли империю, ее статус и владения.

12 июня предлагает другую оптику. Был Советский Союз — большое колониальное государство. Когда он развалился, мы получили свободу. Свободу от империи, партии и авторитаризма.

12 июня — это праздник национального государства, которым Россия так и не стала. Именно поэтому мы не понимаем, что отмечаем в этот день.

С праздником!

Хорошая подборка материалов про конец 80-х — начало 90-х. Обязательно ознакомьтесь!

От себя добавлю несколько книг:

✦ Владислав Зубок — Коллапс. Наверное, лучшая книга о распаде СССР. Ее жанр — трагедия. Автор показывает, как даже самый благонамеренный реформатор может попасть в ловушку авторитарной власти и некомпетентности. В этом посте суммирую аргумент автора.

✦ Сергей Плохий — Последняя империя. Книга рассказывает историю коллапса СССР как распада империи. Трактовка Плохия небесспорна, но заслуживает внимания. Он очень хорошо показывает, как события воспринимались в республиках.

✦ Henry Hale — Foundations of Ethnic Politics. Книга Хейла — уникальный синтез теоретической и практической работы. Сначала автор разрабатывает свою теорию этнической политики, а затем применяет ее к политическим процессам на постсоветском пространстве. Хейл показывает, как оценка рисков, связанная с этничностью, сделала переговоры о новом союзном договоре обреченными на провал.

Как география объясняет сословную структуру России

Дореволюционная Россия была иерархическим обществом. Наверху — государь, под ним — дворяне, которые получали землю за службу. Внизу — крестьяне, прикрепленные к этой земле и обязанные кормить всю систему.

Почему все сложилось именно так?

Возможно, причина кроется в географии. Такое объяснение предлагает Дэнис Шоу в Кембриджской истории России.

До окончательного формирования сословной системы в XVI веке у российского государства были проблемы с доходами. Огромная территория и низкая плотность населения сильно осложняли сбор налогов. Между селениями — сотни километров, по которым невозможно проехать большую часть года. Дорог почти не было, реки либо замерзали зимой, либо пересыхали летом. Города были небольшими и не могли стать центрами торговли и, как следствие, источником крупных налоговых поступлений.

Климат также был проблемой. Короткое лето, долгая зима. Особенно тяжелые условия были в северных и восточных районах. Земля часто не давала урожая, а значит — и налогооблагаемого излишка. При этом страна регулярно страдала от природных бедствий: наводнений, засух, пожаров. В таких условиях доходы государства были не только низкими, но и крайне нестабильными.

Трудности возникали и с внешней торговлей. До XVIII века Россия не имела постоянного выхода к незамерзающим морям. Белое море использовалось, но не обеспечивало стабильных каналов сбыта. Большинство ценных ресурсов — меха, соль, металлы — находились в труднодоступных районах, на Севере и в Сибири, где не было дорог и освоение требовало огромных затрат.

Шоу пишет, что в этих условиях государство стало полагаться на прямую мобилизацию внутренних ресурсов. Оно начало регулировать землевладение, чтобы увеличить доход от налогов. Дворяне начали получать землю в обмен на службу. К дворянской земле прикрепили рабочую силу — крестьян. Такая сословная система значительно упростила сбор налогов. Иерархия позволяла компенсировать трудности экологической ниши.

В Западной Европе все сложилось несколько по-другому. Из-за географических условий государству было проще получать доход. В результате появился сильный класс буржуазии, который уравновешивал дворянство. Крестьянство также обладало чуть большей свободой.

У коллеги увидел интересное исследование: немцы в США в ответ на запрет преподавания немецкого языка стали чаще подчеркивать свою немецкую идентичность.

В социологии такой феномен называют оппозиционной культурой.

Термин появился в США для объяснения некоторых практик черного сообщества. Например, после неудачных реформ Линдона Джонсона черные родители стали давать своим детям “черные” имена, хотя ранее называли их так же, как и белые родители.

Оппозиционная культура часто возникает в ответ на ассимиляцию. Об этом писал еще Франц Фанон. Он объяснял ношение хиджаба в Алжире как оппозицию французам:

хиджаб носили потому, что традиция требовала четкого разделения полов, но также и потому, что оккупант стремился сорвать хиджаб с Алжира.

Феномен оппозиционной культуры хорошо объясняет, почему попытки запрета хиджаба в Европе вряд ли приведут к интеграции мусульман в секулярное общество. Насильственная интеграция лишь укрепит религиозную идентичность.

От классов к идентичностям — трансформация левого движения

За последние десятилетия левое движение сильно изменилось. Если раньше левые партии были сфокусированы на экономике, то теперь их гораздо больше волнуют культурные вопросы. Также изменился электорат левых партий. Раньше за них голосовал условный рабочий класс. Теперь — образованные городские элиты.

Поведенческий экономист Лайонел Пейдж предлагает интересное объяснение этой трансформации. Он рассматривает политиков не как людей, стремящихся продвинуть свои ценности. Политики представляют собой игроков, которые пытаются сформировать коалицию. Чем больше коалиция, тем выше ее шансы прийти к власти. Идеология является лишь ресурсом для формирования таких коалиций.

Пейдж пишет, что за последнее время произошли сильные изменения, которые подтолкнули левых к тому, чтобы сформировать новую коалицию:

1. Исчезновение рабочего класса. В середине XX века левые опирались на рабочих. Они были не только многочисленны, но и социально организованы — благодаря профсоюзам, у которых была тесная связь с социалистическими партиями. Конец этому положила деиндустриализация, в результате которой выросла сфера услуг и снизилась профсоюзная активность. Миграция и фрагментация труда также ослабили коллективную идентичность рабочего класса. В результате этих процессов электоральное ядро левых распалось — рабочие стали разобщены и менее активны.

2. Появление новых групп. Когда индустриальный рабочий класс начал исчезать, на его место пришли новые социальные группы, на которые левым партиям пришлось опереться. В первую очередь это женщины, массово вышедшие на рынок труда во второй половине XX века, и студенты, ставшие в то же время заметной силой в обществе. Эти группы часто выступали за прогрессивные ценности — права меньшинств, гендерное равенство, защиту окружающей среды — и стали основой для новой левоцентристской коалиции. Однако их политические предпочтения отличались от требований рабочего класса. В результате идеология левых сместилась в сторону культурных и символических тем, отодвинув вопросы перераспределения на второй план.

3. Смерть коммунизма на рынке идей. Идеологическая основа, на которой строились левые партии в XX веке — марксизм и его производные — утратила свою убедительность после краха СССР. Коммунистическая модель оказалась неработоспособной ни экономически, ни политически. Без этой системы взглядов левые партии остались без стройной теоретической основы, способной объединить разрозненные группы в устойчивую коалицию. Также в условиях глобализации и мобильности капитала стало сложно защищать традиционные идеи государственного вмешательства. Культурный прогрессивизм позволил левым примириться с рынком и дал новый ресурс для построения коалиции.

Я нахожу объяснение Пейджа весьма убедительным. Во второй половине XX века левые столкнулись с дилеммой — либо они опираются на рабочий класс, либо выигрывают выборы. Они выбрали второе и решили сформировать коалицию на основе новых социальных групп — женщин и людей с университетским образованием. Новая идеология стала отражением предпочтений этих групп.

Патриархальный прогрессизм

Современные женщины поддерживают левых. В своем предыдущем посте я объяснял это попыткой левых сформировать новую электоральную коалицию.

Интересно, что в начале XX века левые политики выступали против того, чтобы женщинам дали право голосовать.

Почему так?

Историк Чарльз Соуэрвайн пишет, что французские социалисты в начале XX века считали женщин слишком религиозными и консервативными:

Социалисты не только избегали темы женского избирательного права — некоторые из них прямо выступали против него, опасаясь, что женщины принесут влияние церкви из исповедальни в избирательную урну. После международного социалистического конгресса в Штутгарте в 1907 году депутат-социалист Бракке писал, что, несмотря на единодушие при голосовании за резолюцию о женском избирательном праве, в кулуарах звучали «старые аргументы, которые останавливают не одного товарища в момент действия. Женское избирательное право, разумеется! Но позже, когда они получат образование». Даже многие феминистки <…> считали разумным отложить вопрос о женском избирательном праве до тех пор, пока не будет решена проблема пропорционального представительства.

Сейчас мы понимаем, что консерватизм женщин в ту эпоху был попросту навязан их мужьями и родителями. Но социалистам начала века это было неочевидно. Да и сами они не были лишены предрассудков.

Как работает статус?

У эволюционного психолога Дэвида Пинсофа встретил интересный анализ статуса. Он основан на парадоксе: мы все хотим статус, но не хотим, чтобы все узнали, что мы хотим. Хотеть его — это признак низкого статуса.

Люди постоянно участвуют в статусных играх. Но как только все узнают, что статусная игра — это статусная игра, то сразу перестают в нее играть. Раньше было круто показывать всем дорогие машины и квартиры, но люди быстро разоблачили это как статусную игру. Теперь надо показывать, как ты заботишься о бедных и окружающей среде.

Даже когда человек отрицает, что ему нужен статус, он все равно его ищет — просто через антистатусную игру. Иметь ценности и не заботиться о статусе — это часто такой же способ заработать признание и выглядеть лучше других. Такие игры тоже не вечны — их быстро разоблачают. Так запускается бесконечный цикл: игра → разоблачение → анти-игра → разоблачение анти-игры.

Новые культурные практики часто появляются в рамках именно этого цикла. Новая система символов, норм и привычек — это ответ на предыдущую разоблаченную игру. Культуру в целом можно объяснить как мозаику из статусных стратегий, которые маскируются под ценности (привет, Бурдье!). И чем успешнее вы в этой игре, тем сильнее ваше желание скрыть, что вы играете.

Игры других — это всегда статусные игры. Ваша игра — не игра, а честное стремление к благу и красоте.

Должен ли популяризатор науки быть красивым?

Исследование показывает, что все зависит от научной дисциплины.

Поведенческие экономисты Вейлонг Би, Хо Фай Чан и Бенно Торглер попытались выяснить, как внешность ученого влияет на его успех в публичной сфере.

Исследователи собрали данные с сайтов восьми агентств по подбору спикеров. Далее они оценили внешний облик участников по фотографиям с помощью алгоритма Anaface, который рассчитывает симметрию и пропорции лица, и вывели среднюю оценку привлекательности по шкале от 1 до 10.

Параллельно измерялась популярность: число выступлений на TED, количество книг, попадание в список бестселлеров New York Times, упоминания в Google и минимальный гонорар за выступление.

Ученые выяснили, что эффект привлекательности на медийный успех зависит от дисциплины. В социальных науках привлекательность усиливает успех: растут упоминания, гонорары и количество выступлений.

В естественных науках наблюдается обратное — менее привлекательные ученые имеют больший успех. Исследователи предполагают, что это связано со стереотипом о гениальных ботаниках. Непривлекательная внешность естественного ученого служит маркером того, что он умный и делает научную работу высокого качества.

Рассадка в парламенте, похожая на школьный класс, чаще встречается в авторитарных режимах. Парламент здесь — не место для дискуссий.

Новый опрос показывает, что сторонники Трампа поддержали бы бомбардировку Ирана со стороны США. Это может показаться странным — ведь MAGA-движение изначально выступало за изоляционизм.

Я думаю, что консерваторам, на самом деле, очень сложно выступать против агрессивной внешней политики. Изоляционизм может быть в интересах государства. Но он контрастирует с образом жесткого, мужественного чела, который борется с врагами.

MAGA-изоляционизм изначально был обречен на провал по психологическим причинам.

Трамп может спровоцировать очередной кризис беженцев в Европе

Если США вмешаются в конфликт с Ираном, может начаться гражданская война. Она, в свою очередь, может стать причиной самого масштабного кризиса беженцев со времен Второй мировой.

В своей статье Алекс Ноурасте сравнивает последствия с сирийским конфликтом, который вызвал волну беженцев численностью в 7 миллионов человек. В Иране проживает больше людей — около 92 миллионов. Если четверть покинет страну, это будет означать 23 миллиона беженцев.

Иранцы в большей степени, чем сирийцы, будут склонны поехать в Европу. Во-первых, они богаче — это значит, что у них больше ресурсов для переезда. Во-вторых, их язык, культура и установки гораздо ближе к европейским. В-третьих, у них большая по размеру европейская диаспора.

Учитывая политическую нестабильность в Европе и подъем антимигрантских партий — такой кризис ничем хорошим не кончится.