Для тех, кто считает, что это "из-за обхода санкций" — у меня для вас плохие новости. Этот эффект, разумеется, есть. Проблема в том, что см. график.

Демографическая политика.

https://xn--r1a.website/kirillrodionov/2180

(В оценку в конце поста верю мало, а так да.)

Пятница.

(https://www.youtube.com/watch?v=j3cXb5EDa8s)

Раньше текст, затрагивавший экономическую тематику, можно было достаточно легко лоцировать на политической шкале по слову «неолиберализм». Надо признать, что слово «неолиберализм» постепенно уходит в мейнстрим и перестает работать в качестве локатора. Но оно было заменено: теперь эту работу проделывает слово «Мон-Пелерен».

Существует кейнсианская теория экономического цикла (и не одна). Но, за исключением очень специальных (и интересных) ситуаций, не существует кейнсианской теории экономического роста.

Это важно понимать.

Все истории К. крутятся вокруг идеи о том, что экономику может понадобиться краткосрочно стимулировать. Что бывают ситуации, когда это нужно (не все бы согласились: многие считают, что экономика всегда находится на «правильной» траектории, и кейнсианские разгоны/торможения вокруг этой траектории только вредят). С самого начала К. (и политики, следующие из него) не ориентированы на долгосрочный экономический рост. Они не против и не за, они про краткосрочное поведение.

Поэтому обсуждать К. в контексте долгосрочного обогащения (а это единственное, что имеет значение на горизонте: производительность труда, инновации, технологии и проч.) не то, чтобы неверно, но это просто «не про то». Можно найти несколько статей в контрпример, но они, повторюсь, в основном касаются специальных ситуаций (секулярная стагнация). Суть же в том, что «кейнсианство» какого бы извода оно ни было не может помочь и даже не занимается тем, чтобы обеспечивать устойчивый рост в обычной экономике на большом горизонте. Поэтому обсуждение этой темы просто не может вестись в контексте кейнсианства.

Я обратил внимание, что когда читаю материалы по анализу динамики БРИК / БРИКС+, то каждый раз мысленно задаю себе вопрос: «Вот здесь написано, что такая-то величина выросла на столько-то процентов или составляет столько-то долларов. Что из этого Китай, а что все остальное?». Дело в том, что в силу размера экономики Китая всегда есть подозрение, что динамика любой из версий этого коммьюнити — это процентов на 60-80 Китай. И тогда не только проще, но и более аккуратно писать «Китай вырос на столько-то процентов или составляет столько-то долларов». Или давать цифру по всем, а в скобках цифру именно по Китаю — для сравнения. Если не все Китай — то это интересно. А то со стороны ситуация выглядит так, как будто «Коля, Вася, Петя и Бэтмен этой ночью победили преступность». Как бы да, но как бы нет.

О том как правильно репортить статистику.

#откуда_мы_пришли_кто_мы_куда_мы_идем

"Поскольку игровые консоли сами по себе имеют мало самостоятельной ценности, потребители обычно покупают их только тогда, когда для них доступны привлекательные игровые тайтлы. В то же время издатели игр выпускают свои продукты для тех консолей, которые уже имеют — или, как ожидается, будут иметь — большую пользовательскую базу. Эти сетевые эффекты, действующие с обеих сторон рынка, характерны для большинства отраслей, где взаимодействуют аппаратное и программное обеспечение, и частично объясняют сложную структуру ценообразования на видеоигровых платформах.

Большинство производителей консолей субсидируют продажи оборудования, предлагая консоли по цене, близкой к себестоимости или даже ниже её, а прибыль получают за счёт взимания роялти с издателей и разработчиков за каждую проданную игру (Hagiu, 2006; Evans, Hagiu и Schmalensee, 2006).

Такая модель, известная как «лезвие-бритва», впервые была применена компанией Atari при выпуске консоли VCS в 1977 году: Atari продавала консоль с минимальной наценкой, но собственные игровые картриджи — с наценкой около 200% (Kent, 2001). Почти десять лет спустя Nintendo первой ввела систему лицензионных отчислений за программное обеспечение для своей платформы NES.

В результате основная прибыль платформ — как раньше, так и сейчас — формируется не за счёт продаж оборудования, а за счёт продаж игр и лицензионных сборов. Это отличается от традиционной модели ценообразования в индустрии персональных компьютеров, где операционная система (например, Microsoft Windows) продаётся конечному пользователю с положительной наценкой, но при этом с разработчиков стороннего программного обеспечения не взимаются никакие роялти или сборы."

https://robinlee.sites.fas.harvard.edu/papers/HandbookVgames.pdf

Культура современных публичных дебатов на видео мне кажется достаточно порочной. Иногда выигрывает тот, кто прав по сути, а иногда тот, у кого больший талант актера или лучшая тренировка в университетских клубах дебатов. Часто трудно отличить причину победы. Соответственно, этой победе не присваиваешь ценности: ну выиграл, означает ли это, что он/а правы? А неизвестно. Плюс у дебатов на видео есть другая проблема: платформинг. Человек, который считает, что Земля круглая, соглашаясь дебатировать с плоскоземельщиком, ставит его позицию на одну доску с собственной. Вот одни считают так, другие эдак… А нет тут никаких мнений, некоторые вещи просто неверны. Маргинальность, происходящую из ошибочности этих вещей, следует сохранять. Здесь, конечно, есть и другой риск: дискоммуникативности, того, что разные группы перестают общаться, социальных трещин. Но дебаты вряд ли помогають их решать. Вы считаете, что земля плоская? Заведите блог или пишите исписанные мелким почерком письма в редакцию, которая никогда их не опубликует и правильно сделает, но вы не можете сидеть напротив какого-нибудь серьезного физика и как бы на равных. Вы не на равных.

Я считаю, что каждый человек имеет право завести блог и писать туда что ему заблагорассудится.

Я не считаю, что уважаемая газета должна платформить всех подряд просто потому, что у них много подписчиков, или что известные ученые должны дебатировать с крейзи фигурами, вокруг которых создается культ (частый случай).

В мире блоггинга стал забываться такой человек как редактор.

Мне кажется русскоязычные люди так соскучились по свободе слова, что начали считать, что свобода слова это свобода говорить все что хочешь и точка.

Я так не считаю. Свобода слова — это свобода говорить все что хочешь без того, чтобы по голове ударило государство.

Но что человека с крейзи идеями должны пустить колумнистом в приличную газету? Или сесть с ним спорить должен серьезный ученый или политик или писатель? Нет, этого никто не обещал. И общаться с таким человеком на личном уровне никто не обещал. Социум сам регулирует эти вопросы. Хочешь быть альтрайт альтлефт — нет вопроса, будь. Но — дай Бог — тебя в условный Нью-Йорк Таймз никогда не пустят и правильно сделают.

Ирония еще в том, что все эти альт люди настойчиво хотят именно в условный Нью-Йорк Таймз. Вот именно туда. Ну откройте свою газету, там свое и печатайте. Она станет популярной. А эта — такая плохая, нехорошая газета — потеряет подписчиков. Ну потому, что она такая плохая. Нет, они хотят именно в условный NYT или, в экономической тематике, в FT. В мейнстрим. А NYT должен своей публикацией их «омейнстримить». А не пошли бы вы к черту, хочется спросить.

В экономике это часто (не всегда) разнообразный гетеродокс.

В физике это Эрик Вайнстин и, наверное надо признать, Вольфрам.

А кто в известном вам направлении не победил в профессиональной дискуссии, но ведет популярные битвы в ютюбе?

Грузооборот

Под 90% всего грузооборота в России (т.е. транспортной работы — сколько грузов на какое расстояние перевезли) приходится на два вида транспорта: трубопроводный и железнодорожный.

При этом ещё в начале 2000-х на трубу приходилось больше половины всего грузооборота: грубо говоря, больше половины всей транспортной работы в России приходилось на нефть и газ. Однако перевозки по железной дороге всё это время росли быстрее: если в 2000 на железку приходилось 1,37 млрд т-км грузооборота, то к 2024 цифра выросла почти вдвое — до 2,53 млрд. Такой рост отражает как расширение экспорта других ресурсов (угля, руд, зерна, удобрений и др.), так и усиление межрегиональных экономических связей, в обеспечении которых в России железная дорога вот уже больше 100 лет играет ключевую роль.

В результате доля трубы примерно сравнялась с железкой, хотя вместе с перевозками нефтепродуктов в вагонах углеводороды, по всей видимости, ещё дают больше половины грузооборота.

Автомобильные перевозки дают не больше 4-7% грузооборота, но если посмотреть просто на объём грузоперевозок, то можно увидеть доминирование автотранспорта. Всё довольно просто: автомобили у нас используются для перевозок на небольшие расстояния. Средняя дальность перевозки тонны груза автотранспортом не превышает 50 км, в то время как на железке она больше почти в 40 раз.

А вот водный транспорт переживает затяжной спад, и его и без того небольшая доля снизилась за четверть века в 2 раза. Возможно, проблема в том, что в масштабах страны важнее широтные перевозки между западом и востоком, в то время как большинство рек течёт в меридиональном направлении.

#транспорт

Когда российские чиновники говорят, что люди не рожают из-за неправильных ценностей, они как будто искренне пытаются всех убедить, что семьи принимают решение о ребенке когда к ним прилетает голубь в момент какого-то морального озарения свыше, а всякие низкие материи вроде финансов совершенно не играют роли.

По данным Росстата (то есть, по очень консервативной оценке), средняя семья тратит минимум 30–40 % дохода только на жильё и коммунальные услуги. Добавьте сюда еду, какую-никакую одежду, транспорт и — страшно подумать — досуг, и остаётся, в общем, негусто, тем более если учесть, что медианная зарплата в России составляет около 56 000 рублей в месяц (данные за 2024 год).

А теперь давайте добавим сюда еще и ребенка: по (опять-таки очень консервативным) оценкам экономистов, чтобы вырастить и поставить на ноги одного ребенка — от рождения до совершеннолетия — нужно от 1,5 до 3,5 миллионов рублей (без учёта инфляции, за которой доходы не успевают). Это, конечно, без всякой роскоши вроде платных садов, хороших кружков, репетиторов, дорогих шмоток, айфонов, частных педиатров, нянь или, боже упаси, поездок за границу. При этом средний размер “помощи от государства” (все выплаты вместе) покрывает содержание ребенка лишь на первые два-три месяца жизни (материнский капитал, напомню, нельзя потратить ни на подгузники, ни на школьную сменку).

Добавим к этому, что женщина знает, что после родов её доход серьёзно упадет, навыки забудутся, а место в детском саду появится дай бог года через три. Мать, вернувшаяся на рынок труда после декрета, почти всегда начинает с меньшей зарплаты и меньших возможностей, чем до рождения ребенка — так называемый штраф за материнство (motherhood penalty).

Идея, что рождаемость — вопрос морали и ценностей, невероятно удобна: раз так, то можно продолжать дискриминировать матерей при найме, не поднимать зарплаты, не снижать ставки по ипотеке, не строить инфраструктуру, не обеспечивать жильем. Ребенка, тем не менее, довольно сложно кормить патриотизмом и одевать в скрепы — на морозе продувает.

И это не говоря о том еще, что четвертый год идет война, молодые люди уезжают или гибнут, часть семей распадается, бюджеты уходят на фронт, а не на детские сады и больницы, и люди не чувствуют себя в безопасности. На этом фоне призывы рожать больше звучат особенно цинично.

Рождаемость в России падает не от неправильных ценностей, а от высоких процентных ставок, отсутствия социальной поддержки и страха оказаться за чертой бедности и чувства незащищенности. Люди не отказываются рожать из-за морального упадка, они просто умеют считать.

@repr0duktor

Советую посмотреть лекцию (она на английском, но наверняка можно сделать ИИ-перевод) или слайды из лекции Хесуса Фернандез-Вильяверде (экономиста из UPenn) «Демографическое будущее человечества».

Слайды: https://www.sas.upenn.edu/~jesusfv/Slides_London.pdf
Лекция: https://www.youtube.com/watch?v=f7_e_A_vFnk

Скриншот одного из слайдов. TFR = суммарный коэффициент рождаемости

Рождение детей, по крайней мере пока, вещь добровольная. Люди сами принимают такое решение. Решение это, тем не менее, принимается в определенном экономическом контексте, который отдельный человек не может для себя поменять. Он не может сделать страну снова сельскохозяйственной или вернуть промышленность двадцатого века (а этим экономическим структурам соответствовали другие демографические паттерны). Единственный практический способ «повысить рождаемость», если такая задача вообще стоит (не факт, что ее нужно ставить), это создавать стимулы, которые облегчают принятие такого решения тем, кто хотел бы, но не может. А разговоры о ценностях деторождения мне напоминают культ врачей-учителей. Ну, знаете, им платят достаточно ограниченную зарплату, но дают кэшбек разговорами про то, как они важны и нужны. Важны и нужны, нет спора. Но, рискну предположить, они бы легко обменяли долю разговоров про нужны-важны на некоторый рост зарплаты. Здесь частично то же. О «ценностях деторождения», что бы это ни значило, лучше говорить тогда, когда экономические стимулы исчерпаны. Иначе получается разговор о вещи, которая трудно меряется, трудно меняется под воздействием политик, зато разговор о вещах, которые прямо связаны с четкими бюджетными решениями, уходит на второй план.

.

https://people.bu.edu/chamley/papers/REStud14.pdf

Статья не новая, но таких вещей все больше.

damn… they formalized «спрос рождает предложение»…