Обновила на прошлой неделе бота, поспорила с ним о Пелевине (он первый начал) и ушла есть бутерброд. Попробуйте и вы, может, с вами он будет сговорчивее.
Для тех кто не знает или не помнит, это бот с цитатами из книг, который сугубо развлекательный, но иногда очень даже полезный.
Для тех кто не знает или не помнит, это бот с цитатами из книг, который сугубо развлекательный, но иногда очень даже полезный.
Наткнулась на эссе писателя и редактора Линкольна Мишеля, который рассуждает на любопытную тему: благодаря чему (или, скорее, кому) некоторые книги остаются в истории надолго. Эссе называется “Что сохраняется и (в основном) не сохраняется. О книгах, которые помнят, отвергают, не признают и заново открывают”. Оно длинное, а я дам краткий перевод-пересказ.
Началось все с того, что автор эссе присутствовал на сборище писателей и профессоров, где кто-то начал зачитывать названия книг, популярных сто лет назад. И присутствующие важные мужи поразились, что почти ничего из этого не помнят и имен авторов назвать не могут. Чуть лучше дело обстояло с романами, которые когда-то давно получили престижные премии, но тоже не фонтан.
Будут ли помнить через 100 лет, например, Гарри Поттера или “Голодные игры”? Мишель сомневается, потому что между 1924 и 2024 годами несколько глубоких пропастей: политическая, культурная, технологическая. И то, что мы сейчас считаем неотъемлемой частью нашей жизни, в 2124 году легко может оказаться забытым. Лауреатов того же Пулитцера столетней давности еще помнят и, возможно, будут помнить еще какое-то время, но с авторами бестселлеров беда — они тонут в Лете и даже кругов не оставляют.
Что же тогда остается и почему? Это вопрос интересный. Как так получается, что есть произведения 1924 года, которые все еще будоражат читателей: «Голодарь» Франца Кафки, «Билли Бадд» Германа Мелвилла, «Мы» Евгения Замятина, «Волшебная гора» Томаса Манна, «Двадцать стихотворений о любви и одна песня отчаяния» Пабло Неруды, множество книг Агаты Кристи и т. д. Стоит отметить, что Кафка и Мелвилл прошли через период забвения, но потом их заново открыли, пусть и после смерти.
Мишель предлагает теорию: виноваты академики, писатели, издатели, редакторы и все, кто профессионально связаны с литературой. Именно они составляют учебные планы, куда вставляют те или иные старые книги. Они исследуют жанры и рекламируют своих фаворитов. Они выбирают произведения для переизданий и снова выводят их на сцену.
Отличный пример, подтверждающий эту теорию, — Лавкрафт. Он умер неизвестным и нищим, но сейчас считается одним из самых влиятельных фигур в жанре ужасов. И это не случайность. Более поздние авторы, тот же Стивен Кинг, пели ему дифирамбы, тем самым выталкивая на поверхность и представляя широкой публике.
Другой хороший пример — “Дракула” Брэма Стокера. Он был опубликован в том же году (и продан меньшим тиражом), что и другой готический роман под названием «Жук» Ричарда Марша (с вайбом египетской мифологии). Почему же Дракулу мы помним (любим и почитаем), а про “Жука” никто не слышал? Мишель снова кивает в сторону работников индустрии, причем берет шире, не литературной, а в общем развлекательной. За годы вышло столько фильмов, игр и прочего о вампирах, что к Стокеру мы постоянно возвращаемся. И Дракула уже не просто персонаж романа, он имеет лицо Белы Лугоши, который сыграл его в легендарном фильме. Он в “Жребиях Салема”, в “Баффи — истребительнице вампиров”, в играх Castlevania.
И это плавно подводит нас ко второму пункту эссе, он же — второй фактор. Если первым были профессионалы книжного дела, то вторым — разные медиа. Многие книги живут просто потому, что популярна их экранизация. Кто-то даже не вспомнит, что “Челюсти” или “Крестный отец” изначально были популярными романами.
Так что, спорит сам с собой Мишель в конце, возможно, тот же Поттер переживет нас всех, потому что он уже не просто роман. Он — фильмы, игры, мерч, спектакли и сериалы (он даже курсы в университетах, добавлю уже я от себя).
Началось все с того, что автор эссе присутствовал на сборище писателей и профессоров, где кто-то начал зачитывать названия книг, популярных сто лет назад. И присутствующие важные мужи поразились, что почти ничего из этого не помнят и имен авторов назвать не могут. Чуть лучше дело обстояло с романами, которые когда-то давно получили престижные премии, но тоже не фонтан.
Будут ли помнить через 100 лет, например, Гарри Поттера или “Голодные игры”? Мишель сомневается, потому что между 1924 и 2024 годами несколько глубоких пропастей: политическая, культурная, технологическая. И то, что мы сейчас считаем неотъемлемой частью нашей жизни, в 2124 году легко может оказаться забытым. Лауреатов того же Пулитцера столетней давности еще помнят и, возможно, будут помнить еще какое-то время, но с авторами бестселлеров беда — они тонут в Лете и даже кругов не оставляют.
Что же тогда остается и почему? Это вопрос интересный. Как так получается, что есть произведения 1924 года, которые все еще будоражат читателей: «Голодарь» Франца Кафки, «Билли Бадд» Германа Мелвилла, «Мы» Евгения Замятина, «Волшебная гора» Томаса Манна, «Двадцать стихотворений о любви и одна песня отчаяния» Пабло Неруды, множество книг Агаты Кристи и т. д. Стоит отметить, что Кафка и Мелвилл прошли через период забвения, но потом их заново открыли, пусть и после смерти.
Мишель предлагает теорию: виноваты академики, писатели, издатели, редакторы и все, кто профессионально связаны с литературой. Именно они составляют учебные планы, куда вставляют те или иные старые книги. Они исследуют жанры и рекламируют своих фаворитов. Они выбирают произведения для переизданий и снова выводят их на сцену.
Отличный пример, подтверждающий эту теорию, — Лавкрафт. Он умер неизвестным и нищим, но сейчас считается одним из самых влиятельных фигур в жанре ужасов. И это не случайность. Более поздние авторы, тот же Стивен Кинг, пели ему дифирамбы, тем самым выталкивая на поверхность и представляя широкой публике.
Другой хороший пример — “Дракула” Брэма Стокера. Он был опубликован в том же году (и продан меньшим тиражом), что и другой готический роман под названием «Жук» Ричарда Марша (с вайбом египетской мифологии). Почему же Дракулу мы помним (любим и почитаем), а про “Жука” никто не слышал? Мишель снова кивает в сторону работников индустрии, причем берет шире, не литературной, а в общем развлекательной. За годы вышло столько фильмов, игр и прочего о вампирах, что к Стокеру мы постоянно возвращаемся. И Дракула уже не просто персонаж романа, он имеет лицо Белы Лугоши, который сыграл его в легендарном фильме. Он в “Жребиях Салема”, в “Баффи — истребительнице вампиров”, в играх Castlevania.
И это плавно подводит нас ко второму пункту эссе, он же — второй фактор. Если первым были профессионалы книжного дела, то вторым — разные медиа. Многие книги живут просто потому, что популярна их экранизация. Кто-то даже не вспомнит, что “Челюсти” или “Крестный отец” изначально были популярными романами.
Так что, спорит сам с собой Мишель в конце, возможно, тот же Поттер переживет нас всех, потому что он уже не просто роман. Он — фильмы, игры, мерч, спектакли и сериалы (он даже курсы в университетах, добавлю уже я от себя).
«Читателю важно, чтобы искусство было создано человеком»: интервью с писательницей и преподавательницей литературного мастерства Анной Линской
Грандиозный проект, в котором я разговариваю с интересными людьми, связанными с литературой, продолжается. Сегодня публикую интервью с Анной Линской — преподавательницей литмастерства в Creative Writing School, создательницей телеграм канала «Шел снег» и писательницей. Скоро у Анны выйдет книга «Кафе смерти».
Мы поговорили о том, что такое талант (и есть ли он вообще), как критиковать нежно и почему искусственный интеллект еще не догятивает до естественного, когда дело касается писательства.
1/4 ↓
Грандиозный проект, в котором я разговариваю с интересными людьми, связанными с литературой, продолжается. Сегодня публикую интервью с Анной Линской — преподавательницей литмастерства в Creative Writing School, создательницей телеграм канала «Шел снег» и писательницей. Скоро у Анны выйдет книга «Кафе смерти».
Мы поговорили о том, что такое талант (и есть ли он вообще), как критиковать нежно и почему искусственный интеллект еще не догятивает до естественного, когда дело касается писательства.
1/4 ↓
1. Привет! Спасибо, что согласилась ответить на вопросы. Начну вот с чего: часто, когда человек занимается чем-то творческим и у него это хорошо получается, можно услышать или прочитать комментарии в духе «какой талант» или «поцелованный боженькой». И это как будто принижает значимость усердия и тяжелой работы самого человека, словно ему просто повезло родиться с талантом. Когда дело касается писателей, действительно ли дар, талант, искра и так далее важнее, чем время и приложенные усилия?
Вообще, не очень люблю слово талант — оно слишком категоричное, подразумевает наличие некой оценивающей инстанции, которая присваивает это звание одному, а другому — нет, а вместе с ним и право заниматься письмом. То есть хороший писатель или писательница — обладают талантом, плохие — не обладают. И главное, все находятся на одной прямой с Александром Сергеевичем в конце.
Мне хочется сместить здесь фокус внутрь себя, а еще рассматривать практики письма нелинейно, не в рамках одной прямой. Сейчас поясню, у Джоан Дидион есть эссе «Почему я пишу», где она говорит, что писатель или писательница — это та, кто проводит свои самые сосредоточенные и насыщенные часы, собирая слова на бумаге. И вот это, как мне кажется, хорошая альтернатива понятию талант. Вместо того чтобы спрашивать себя или других: насколько я талантлива? — а меня, кстати, периодически спрашивают ребята после мастерской именно так — вместо этого можно спросить себя: какие они, мои часы работы над текстом? Сколько в них моего внимания и страсти? Мне кажется, это важно, а не то, где ты на шкале таланта.
В этом, кстати, есть сразу и ответ на второй вопрос: для того чтобы произошел тот самый внимательный и трепетный час письма по Дидион, перед ним и после него должны быть и другие часы — некоторые мучительные, некоторые бессмысленные, некоторые злые. То, что важно — это то, во что мы вкладываем время, страсть и внимание. Много.
2. Если говорить о писательском мастерстве, как о том, чему можно научиться, что важнее: теория или практика?
Если не писать, то ничего и не напишется. Чтобы писать лучше — нужно писать. Мысль максимально простая, но я ее недавно переоткрыла для себя через тело. В этом году я начала бегать — с тренеркой и сама. А это такой вид спорта, в котором очень важна регулярность. Нужно накручивать свои километры, нужно нарабатывать скорость — и тогда происходит чудо: если продолжать бегать, то будешь бегать лучше. На уровне каждого дня, недели и месяца динамика не будет заметна, кажется, что ничего не происходит, но потом посмотришь и вот она, разница полумарафона летнего и зимнего полумарафона — пять минут. С письмом так же — это постоянный процесс. Чтобы лучше писать, нужно регулярно писать.
А теория помогает этот процесс ускорить, направить или углубить. И в теорию я включаю не только какие-нибудь основы креативного письма, но и общую начитанность-насмотренность, критический инструментарий из других дисциплин и все остальное.
2/4 ↓
Вообще, не очень люблю слово талант — оно слишком категоричное, подразумевает наличие некой оценивающей инстанции, которая присваивает это звание одному, а другому — нет, а вместе с ним и право заниматься письмом. То есть хороший писатель или писательница — обладают талантом, плохие — не обладают. И главное, все находятся на одной прямой с Александром Сергеевичем в конце.
Мне хочется сместить здесь фокус внутрь себя, а еще рассматривать практики письма нелинейно, не в рамках одной прямой. Сейчас поясню, у Джоан Дидион есть эссе «Почему я пишу», где она говорит, что писатель или писательница — это та, кто проводит свои самые сосредоточенные и насыщенные часы, собирая слова на бумаге. И вот это, как мне кажется, хорошая альтернатива понятию талант. Вместо того чтобы спрашивать себя или других: насколько я талантлива? — а меня, кстати, периодически спрашивают ребята после мастерской именно так — вместо этого можно спросить себя: какие они, мои часы работы над текстом? Сколько в них моего внимания и страсти? Мне кажется, это важно, а не то, где ты на шкале таланта.
В этом, кстати, есть сразу и ответ на второй вопрос: для того чтобы произошел тот самый внимательный и трепетный час письма по Дидион, перед ним и после него должны быть и другие часы — некоторые мучительные, некоторые бессмысленные, некоторые злые. То, что важно — это то, во что мы вкладываем время, страсть и внимание. Много.
2. Если говорить о писательском мастерстве, как о том, чему можно научиться, что важнее: теория или практика?
Если не писать, то ничего и не напишется. Чтобы писать лучше — нужно писать. Мысль максимально простая, но я ее недавно переоткрыла для себя через тело. В этом году я начала бегать — с тренеркой и сама. А это такой вид спорта, в котором очень важна регулярность. Нужно накручивать свои километры, нужно нарабатывать скорость — и тогда происходит чудо: если продолжать бегать, то будешь бегать лучше. На уровне каждого дня, недели и месяца динамика не будет заметна, кажется, что ничего не происходит, но потом посмотришь и вот она, разница полумарафона летнего и зимнего полумарафона — пять минут. С письмом так же — это постоянный процесс. Чтобы лучше писать, нужно регулярно писать.
А теория помогает этот процесс ускорить, направить или углубить. И в теорию я включаю не только какие-нибудь основы креативного письма, но и общую начитанность-насмотренность, критический инструментарий из других дисциплин и все остальное.
2/4 ↓
3. Часть работы преподавателя — это обратная связь, которую необходимо дать ученику, чтобы сделать его работу лучше. Но иногда она может восприниматься как критика, и ученик может встать в защитную позу. Какие у преподавателя, есть приемы дать конструктивную критику, чтобы ученик не обиделся?
Мне кажется, вышкинская литературная магистратура задает свою школу новой нежной критики — и я тоже в ней нахожусь и ее продолжаю. Хотя часто мне говорят, что мой фидбек жестче, чем Дениса, с которым мы ведем базовый курс в CWS. Но тем лучше, участницам и участникам есть из кого выбрать. Я стараюсь еще всегда оценивать в начале курса, кто — высокочувствительный, у кого много внутренних триггеров — и рецензирую таких студентов аккуратнее. Всегда есть один-два человека, которые сами просят более жесткий фидбек — с ними работаем так, как им комфортнее. Цель обратной связи — сделать текст лучше, а еще — дать автору или авторке внутренней мотивации, силы писать дальше. Это очень важно на старте. А приемов нет, любой текст есть за что любить, важно об этом говорить, как и о тех местах, в которых текст может стать лучше. Я люблю работать с текстами, мне кажется, это мой главный секрет, любовь всегда чувствуется.
4. Люди приходят учиться писательскому мастерству с очень разным опытом и запросом, а каким ты видишь идеального ученика?
Ой, такого нет! Я работаю в основном со взрослыми и в школе дополнительного образования — это значит, что люди, которые к нам приходят, сами захотели к нам прийти. И этого достаточно для того, чтобы быть «идеальным» участником или участницей писательской мастерской. У нас были школьники и пенсионеры, студенты и родители, юристы и врачи, филологи и разработчики, пишущие формульные детективы и автофикшн — всё это не важно и все в равной степени имеет место быть.
А кроме мастерской в CWS я работаю с текстами и авторами/авторками в формате 1:1 и в формате маленьких групп — в основном это те, кто пишут большую форму. Круто, когда на твоих глазах текст растет, структурируется, меняется, обрастает сюжетными линиями, превращается в роман. Круто, когда у автора или авторки снимаются какие-то внутренние барьеры, когда вдруг становится можно в письме то, что раньше казалось невозможным. В персональной работе мне важно быть в контакте с человеком, чтобы мы совпали в каких-то важных точках. Так что тут идеал — это общие вайбы.
5. Сейчас очень много разговоров об искусственном интеллекте и как он меняет разные сферы нашей жизни, в том числе и творческую. Многие писатели выступают против того, чтобы их книги использовались для обучения ИИ, а многие признаются, что иногда используют ИИ, когда пишут. Для тебя ИИ — это конкурент писателю или его помощник?
Да ни то, ни другое, на самом деле. У меня есть вторая жизнь, в которой я руковожу отделом маркетинга в IT-компании — вот в ней ИИ вполне себе помощник, вычитать какие-нибудь цепочки писем, кикстартнуть брейншторм, придумать пять вариантов текста ошибки в интерфейсе. А для того, чтобы быть помощником или конкурентом в письме, ИИ еще недостаточно прокачанная технология. Да и для меня письмо — это не работа, в которой мне важно оптимизировать какие-то процессы, это исследование и творческий процесс, я не хочу никакие его части отдавать ИИ, не хочу никакие части оптимизировать. Даже если бы чатджипити мог написать сносный роман, авторка уже снова жива, что бы там Барт не говорил — мне кажется, что читателю важно, чтобы искусство было создано человеком, чтобы оно было курируемо человеком.
3/4 ↓
Мне кажется, вышкинская литературная магистратура задает свою школу новой нежной критики — и я тоже в ней нахожусь и ее продолжаю. Хотя часто мне говорят, что мой фидбек жестче, чем Дениса, с которым мы ведем базовый курс в CWS. Но тем лучше, участницам и участникам есть из кого выбрать. Я стараюсь еще всегда оценивать в начале курса, кто — высокочувствительный, у кого много внутренних триггеров — и рецензирую таких студентов аккуратнее. Всегда есть один-два человека, которые сами просят более жесткий фидбек — с ними работаем так, как им комфортнее. Цель обратной связи — сделать текст лучше, а еще — дать автору или авторке внутренней мотивации, силы писать дальше. Это очень важно на старте. А приемов нет, любой текст есть за что любить, важно об этом говорить, как и о тех местах, в которых текст может стать лучше. Я люблю работать с текстами, мне кажется, это мой главный секрет, любовь всегда чувствуется.
4. Люди приходят учиться писательскому мастерству с очень разным опытом и запросом, а каким ты видишь идеального ученика?
Ой, такого нет! Я работаю в основном со взрослыми и в школе дополнительного образования — это значит, что люди, которые к нам приходят, сами захотели к нам прийти. И этого достаточно для того, чтобы быть «идеальным» участником или участницей писательской мастерской. У нас были школьники и пенсионеры, студенты и родители, юристы и врачи, филологи и разработчики, пишущие формульные детективы и автофикшн — всё это не важно и все в равной степени имеет место быть.
А кроме мастерской в CWS я работаю с текстами и авторами/авторками в формате 1:1 и в формате маленьких групп — в основном это те, кто пишут большую форму. Круто, когда на твоих глазах текст растет, структурируется, меняется, обрастает сюжетными линиями, превращается в роман. Круто, когда у автора или авторки снимаются какие-то внутренние барьеры, когда вдруг становится можно в письме то, что раньше казалось невозможным. В персональной работе мне важно быть в контакте с человеком, чтобы мы совпали в каких-то важных точках. Так что тут идеал — это общие вайбы.
5. Сейчас очень много разговоров об искусственном интеллекте и как он меняет разные сферы нашей жизни, в том числе и творческую. Многие писатели выступают против того, чтобы их книги использовались для обучения ИИ, а многие признаются, что иногда используют ИИ, когда пишут. Для тебя ИИ — это конкурент писателю или его помощник?
Да ни то, ни другое, на самом деле. У меня есть вторая жизнь, в которой я руковожу отделом маркетинга в IT-компании — вот в ней ИИ вполне себе помощник, вычитать какие-нибудь цепочки писем, кикстартнуть брейншторм, придумать пять вариантов текста ошибки в интерфейсе. А для того, чтобы быть помощником или конкурентом в письме, ИИ еще недостаточно прокачанная технология. Да и для меня письмо — это не работа, в которой мне важно оптимизировать какие-то процессы, это исследование и творческий процесс, я не хочу никакие его части отдавать ИИ, не хочу никакие части оптимизировать. Даже если бы чатджипити мог написать сносный роман, авторка уже снова жива, что бы там Барт не говорил — мне кажется, что читателю важно, чтобы искусство было создано человеком, чтобы оно было курируемо человеком.
3/4 ↓
6. О чем пишет современный молодой писатель? Какие темы и жанры популярны? Какие тренды рождаются прямо сейчас?
Я хорошенечко задумалась над этим вопросом, перебрала мысленно все дебютные романы, которые я читала в этом году, подумала, что не готова говорить про такие широкие категории — современная молодая писательница или современный молодой писатель. Поэтому скажу про свой читательский опыт, но с прицелом на дебютные романы молодых авторов и авторок: за последние пару лет мне все так же было интересно читать автофикциональные женские тексты (Марина Кочан, Аня Федорова, Дарья Трайден), мне было интересно наблюдать за тем, как меняется мужской голос в современном тексте (Гриша Пророков, Илья Мамаев-Найлз, Сергей Давыдов), интересна семейная история и работа с эгодокументами (Мария Ныркова), тело, конечно (Егана Джаббарова), и квир-опыт в текстах русскоязычных авторок (Света Лукьянова). Это то, что приходит в голову в первую очередь.
7. Есть старый анекдот, в котором герой, что-то написавший, признается, что он мало читает, потому что он «писатель, а не читатель». А еще есть всякие формулы, сколько книг или страниц текста должен прочитать начинающий писатель на каждую страницу написанного им самим текста. Насколько чтение или начитанность действительно нужны писателю? Как избежать ситуации, когда писателю некогда писать, потому что он все время читает, или, например, того, что, прочитав кучу всего по интересующей теме, он и вовсе передумает творить, потому что «до него уже все было написано»?
Меня чтение скорее вдохновляет, чем демотивирует в рамках письма. Чем больше мы читаем, тем больше собираем в голове разной фактуры, тем больше дверок открывается — тех самых, восприятия — за которыми новые пространства для своего собственного творческого исследования. Любая идея — это комбинация элементов, идея не случается в вакууме, поэтому важно эти элементы в себя собрать, жить жизнь, думать мысли, читать книги, смотреть по сторонам. Да, все уже было написано, но ведь написано не мной и не вами. У меня есть на такой случай иллюстрация того, что такое знание, генерируемое phd-исследователем — мне кажется, она применима и к новым художественным текстам.
8. После этого вопроса и в конце интервью логично будет попросить посоветовать подписчикам «Книжного гриба» книгу или несколько, необязательно по писательскому мастерству, можно просто для души.
Всегда сложный вопрос, сложно выбрать что-то без критериев, русскоязычных ребят я уже назвала в ответе выше, так что здесь пусть будут иностранные: Настасья Мартен, «Верю каждому зверю» — мощнейшая книжка-малышка страниц на сто-двести о том, как на Мартен во время антропологической экспедиции нападает медведь. Ольга Токарчук, «Веди свой плуг по костям мертвецов» — такая меланхоличная, сложная, но увлекательная проза про связь с природой. И Маргерит Дюрас, «Лошадки Тарквинии» — не книга, а сплошная жара и ожидание прилива, про природу брака и измены.
Огромное спасибо, Анна, это было не только интересно, но и очень полезно!
И напоминаю, что уже в октябре у Анны стартует курс в CWS и есть телеграм-канал «Шёл снег». А также совсем скоро можно будет прочитать ее новую книгу «Кафе смерти».
4/4 ▪️
Я хорошенечко задумалась над этим вопросом, перебрала мысленно все дебютные романы, которые я читала в этом году, подумала, что не готова говорить про такие широкие категории — современная молодая писательница или современный молодой писатель. Поэтому скажу про свой читательский опыт, но с прицелом на дебютные романы молодых авторов и авторок: за последние пару лет мне все так же было интересно читать автофикциональные женские тексты (Марина Кочан, Аня Федорова, Дарья Трайден), мне было интересно наблюдать за тем, как меняется мужской голос в современном тексте (Гриша Пророков, Илья Мамаев-Найлз, Сергей Давыдов), интересна семейная история и работа с эгодокументами (Мария Ныркова), тело, конечно (Егана Джаббарова), и квир-опыт в текстах русскоязычных авторок (Света Лукьянова). Это то, что приходит в голову в первую очередь.
7. Есть старый анекдот, в котором герой, что-то написавший, признается, что он мало читает, потому что он «писатель, а не читатель». А еще есть всякие формулы, сколько книг или страниц текста должен прочитать начинающий писатель на каждую страницу написанного им самим текста. Насколько чтение или начитанность действительно нужны писателю? Как избежать ситуации, когда писателю некогда писать, потому что он все время читает, или, например, того, что, прочитав кучу всего по интересующей теме, он и вовсе передумает творить, потому что «до него уже все было написано»?
Меня чтение скорее вдохновляет, чем демотивирует в рамках письма. Чем больше мы читаем, тем больше собираем в голове разной фактуры, тем больше дверок открывается — тех самых, восприятия — за которыми новые пространства для своего собственного творческого исследования. Любая идея — это комбинация элементов, идея не случается в вакууме, поэтому важно эти элементы в себя собрать, жить жизнь, думать мысли, читать книги, смотреть по сторонам. Да, все уже было написано, но ведь написано не мной и не вами. У меня есть на такой случай иллюстрация того, что такое знание, генерируемое phd-исследователем — мне кажется, она применима и к новым художественным текстам.
8. После этого вопроса и в конце интервью логично будет попросить посоветовать подписчикам «Книжного гриба» книгу или несколько, необязательно по писательскому мастерству, можно просто для души.
Всегда сложный вопрос, сложно выбрать что-то без критериев, русскоязычных ребят я уже назвала в ответе выше, так что здесь пусть будут иностранные: Настасья Мартен, «Верю каждому зверю» — мощнейшая книжка-малышка страниц на сто-двести о том, как на Мартен во время антропологической экспедиции нападает медведь. Ольга Токарчук, «Веди свой плуг по костям мертвецов» — такая меланхоличная, сложная, но увлекательная проза про связь с природой. И Маргерит Дюрас, «Лошадки Тарквинии» — не книга, а сплошная жара и ожидание прилива, про природу брака и измены.
Огромное спасибо, Анна, это было не только интересно, но и очень полезно!
И напоминаю, что уже в октябре у Анны стартует курс в CWS и есть телеграм-канал «Шёл снег». А также совсем скоро можно будет прочитать ее новую книгу «Кафе смерти».
4/4 ▪️
Начались двадцатые числа месяца, а это значит, что пора запускать рубрику “Архив”, в которой я вспоминаю, о чем “Книжный гриб” писал ровно год назад:
▪️Подборка из 10 книг об очень странных семьях в литературе;
▪️Продолжаем нагнетать и читаем список из 6 тру-крайм романов;
▪️В прошлом году я неожиданно прочитала свой самый теперь любимый роман Набокова — “Пнин”;
▪️Старый забытый набросок Винни-Пуха нашли завернутым в старое кухонное полотенце в подвале (сам рисунок к посту прилагается);
▪️Письма Эрнеста Хемингуэя о том, как он пережил крушения (во множественном числе) самолетов, были проданы почти за 240 000 долларов США.
Photo by Anastasiya Romanova on Unsplash
▪️Подборка из 10 книг об очень странных семьях в литературе;
▪️Продолжаем нагнетать и читаем список из 6 тру-крайм романов;
▪️В прошлом году я неожиданно прочитала свой самый теперь любимый роман Набокова — “Пнин”;
▪️Старый забытый набросок Винни-Пуха нашли завернутым в старое кухонное полотенце в подвале (сам рисунок к посту прилагается);
▪️Письма Эрнеста Хемингуэя о том, как он пережил крушения (во множественном числе) самолетов, были проданы почти за 240 000 долларов США.
Photo by Anastasiya Romanova on Unsplash
В понедельник я рассказала, как иногда перечитываю книги и что из этого получается. Теперь спрошу у вас: вы перечитываете книги?
Anonymous Poll
0%
Нет. Зачем, я же там и так все знаю?
13%
Нет, жалко времени, лучше новую почитаю.
81%
Да, есть несколько книг, к которым возвращаюсь.
6%
Да, часто перечитываю, потому что нового хорошего еще не написали.
1%
Свой вариант в комментариях
Кто в Москве и без планов на выходные?
28-29 сентября в Музее Москвы издательства «Livebook», «Синдбад», «Питер», «РИПОЛ Классик» и «Фантом Пресс» будут продавать книги по специальным ценам — от 100 рублей. А еще гостей ждут редкие издания и новинки, а также мерч, розыгрыши и подарки.
Встречаемся в оба дня с 12:00 до 20:00 по адресу: Зубовский бул., 2, стр. 1 (метро Парк Культуры). Вход свободный!
28-29 сентября в Музее Москвы издательства «Livebook», «Синдбад», «Питер», «РИПОЛ Классик» и «Фантом Пресс» будут продавать книги по специальным ценам — от 100 рублей. А еще гостей ждут редкие издания и новинки, а также мерч, розыгрыши и подарки.
Встречаемся в оба дня с 12:00 до 20:00 по адресу: Зубовский бул., 2, стр. 1 (метро Парк Культуры). Вход свободный!