Писал сегодня статью про разницу подходов к цифровому контролю в либеральных и нелиберальных обществах (спойлер: исчезающе мала, а если есть, то в пользу авторитаризма), и подумал еще вот о чем.
Кризис среднего класса, о котором сегодня говорится и пишется так много, фундаментально связан с переходом к экономике подписок. Netflix, Spotify, Adobe Creative Cloud, ChatGPT — каждый сервис стоит «всего» $10-20 в месяц. Но ключевое в том, что требуется не разовая покупка, а постоянный денежный поток. Бедный человек мог накопить и купить холодильник, машину или телевизор. Экономика подписок требует гарантированных взносов каждый месяц, навсегда.
От владения к потоку
Средний класс, таким образом, уже не «достаточно богатые», а достаточно стабильные. Человек с постоянным доходом среднего класса может потянуть $200-300 подписок. Тот, чьи доходы не постоянны – уже нет. Экономика подписки создаёт класс исключённых не по линии богатства/бедности, а по линии стабильности/нестабильности дохода. В условиях, когда всех стремятся перевести на аутсорс, а ИИ-автоматизация висит дамокловым мечом над «белыми воротничками» и «креативных классом» это потенциально большинство.
Невозможно и накопить. Каждый месяц - новый цикл платежей с нуля. Даже успешно справившись в этом месяце, следующий начинается заново. При этом отказаться нельзя: без софта невозможна работа, без стриминга — выпадение из социальной жизни, без ИИ-инструментов — потеря производительности.
Истоки: кабельное телевидение
Исторически ящик Пандоры открыло кабельное ТВ. До него модель была ясна: эфирное вещание бесплатно, оплата через рекламу. Кабельное ТВ доказало фундаментальную гипотезу: люди готовы платить регулярно за то, что раньше получали бесплатно. Более того, ввело двойную монетизацию — ты платишь за подписку И смотришь рекламу. Это казалось возмутительным, пока не стало нормой. Раньше : нет денег на кино — смотри бесплатное ТВ, нет денег на новый софт — используй старую версию. Экономика подписок убирает буферы. Либо ты платишь каждый месяц, либо вне игры, либо нарушаешь закон.
Машина невротизации
Получается классический экспериментальный невроз: крыса бежит к поилке, уверенная что там вода, а её бьют током через раз. Экономика подписок создаёт иллюзию доступности («всего $20»), ты планируешь жизнь вокруг сервисов, а потом увольнение, болезнь, задержка зарплаты, повышение цены — и ты почти можешь заплатить. Не катастрофа, а перманентная угроза катастрофы. Высокие требования + низкий контроль + высокие ставки = массовая невротизация. Средний класс живёт в состоянии постоянной почти-достаточности, требующей непрерывного напряжения.
Монетизация симптома
Но система не просто создаёт невроз — она его монетизирует. Тревога от нестабильности? Headspace. Не можешь планировать бюджет? YNAB. Волнуешься? Calm Premium. Чтобы нормально пользоваться нужно платить. Получается идеальная машина: создай проблему, индивидуализируй её («это твоя неспособность справляться»), продай решение на подписке. Невроз становится продуктом и фундаментом одновременно. Структурное насилие упаковывается как личная психологическая проблема. Приложения действительно помогают — медитация снижает тревогу, планировщик оптимизирует бюджет. Но именно поэтому они консервируют проблему.
Портфельная интеграция
С точки зрения капитала это рационально. Один фонд владеет акциями платформ бигтехов (создающих нестабильность), стриминговых сервисов (требующих стабильности) и wellness-приложений (монетизирующих невроз). Как Monsanto с глифосатом и производители онкопрепаратов, приносящие прибыль одним и тем же людям – еще одна «золотая классика» современного капитализма.
Другое дело, что ситуация не выглядит стабильной. Крыса в искусственном неврозе дохнет сильно быстрее, чем просто сидящая в клетке. А желание выжать людей досуха подписками и одновременно сэкономить на их же зарплате лишает теряющих работу возможности платить эти самые подписки.
Кризис среднего класса, о котором сегодня говорится и пишется так много, фундаментально связан с переходом к экономике подписок. Netflix, Spotify, Adobe Creative Cloud, ChatGPT — каждый сервис стоит «всего» $10-20 в месяц. Но ключевое в том, что требуется не разовая покупка, а постоянный денежный поток. Бедный человек мог накопить и купить холодильник, машину или телевизор. Экономика подписок требует гарантированных взносов каждый месяц, навсегда.
От владения к потоку
Средний класс, таким образом, уже не «достаточно богатые», а достаточно стабильные. Человек с постоянным доходом среднего класса может потянуть $200-300 подписок. Тот, чьи доходы не постоянны – уже нет. Экономика подписки создаёт класс исключённых не по линии богатства/бедности, а по линии стабильности/нестабильности дохода. В условиях, когда всех стремятся перевести на аутсорс, а ИИ-автоматизация висит дамокловым мечом над «белыми воротничками» и «креативных классом» это потенциально большинство.
Невозможно и накопить. Каждый месяц - новый цикл платежей с нуля. Даже успешно справившись в этом месяце, следующий начинается заново. При этом отказаться нельзя: без софта невозможна работа, без стриминга — выпадение из социальной жизни, без ИИ-инструментов — потеря производительности.
Истоки: кабельное телевидение
Исторически ящик Пандоры открыло кабельное ТВ. До него модель была ясна: эфирное вещание бесплатно, оплата через рекламу. Кабельное ТВ доказало фундаментальную гипотезу: люди готовы платить регулярно за то, что раньше получали бесплатно. Более того, ввело двойную монетизацию — ты платишь за подписку И смотришь рекламу. Это казалось возмутительным, пока не стало нормой. Раньше : нет денег на кино — смотри бесплатное ТВ, нет денег на новый софт — используй старую версию. Экономика подписок убирает буферы. Либо ты платишь каждый месяц, либо вне игры, либо нарушаешь закон.
Машина невротизации
Получается классический экспериментальный невроз: крыса бежит к поилке, уверенная что там вода, а её бьют током через раз. Экономика подписок создаёт иллюзию доступности («всего $20»), ты планируешь жизнь вокруг сервисов, а потом увольнение, болезнь, задержка зарплаты, повышение цены — и ты почти можешь заплатить. Не катастрофа, а перманентная угроза катастрофы. Высокие требования + низкий контроль + высокие ставки = массовая невротизация. Средний класс живёт в состоянии постоянной почти-достаточности, требующей непрерывного напряжения.
Монетизация симптома
Но система не просто создаёт невроз — она его монетизирует. Тревога от нестабильности? Headspace. Не можешь планировать бюджет? YNAB. Волнуешься? Calm Premium. Чтобы нормально пользоваться нужно платить. Получается идеальная машина: создай проблему, индивидуализируй её («это твоя неспособность справляться»), продай решение на подписке. Невроз становится продуктом и фундаментом одновременно. Структурное насилие упаковывается как личная психологическая проблема. Приложения действительно помогают — медитация снижает тревогу, планировщик оптимизирует бюджет. Но именно поэтому они консервируют проблему.
Портфельная интеграция
С точки зрения капитала это рационально. Один фонд владеет акциями платформ бигтехов (создающих нестабильность), стриминговых сервисов (требующих стабильности) и wellness-приложений (монетизирующих невроз). Как Monsanto с глифосатом и производители онкопрепаратов, приносящие прибыль одним и тем же людям – еще одна «золотая классика» современного капитализма.
Другое дело, что ситуация не выглядит стабильной. Крыса в искусственном неврозе дохнет сильно быстрее, чем просто сидящая в клетке. А желание выжать людей досуха подписками и одновременно сэкономить на их же зарплате лишает теряющих работу возможности платить эти самые подписки.
Характерные примеры новых нарративов, продвигаемых зарубежнрй оппозицией, чтобы поддержать образ неизбежной победы: "просто продолжайте боевые действия и режим рухнет сам собой" и "зачем мирные переговоры, если скоро все и так закончится в лучшем виде?" Мол, протесты в России – есть, просто не видны, так как они "переместились в регионы", не видны "для политизированных наблюдателей" и имеют бытовые запросы – потребление, экология и так далее. На эту тему отозвались в последние недели почти все иноагентские СМИ, но наиболее полно и четко ее артикулировал Дмитрий Орешкин (либеральный политолог – иноагент).
По его версии Москва превратилась в зону устойчивой поддержки режима, а недовольство ушло на периферию, где люди "страдают от мобилизации, роста цен и деградации инфраструктуры". Эта конструкция удобна: она позволяет оппозиции сохранить веру в "неизбежность краха", просто перенеся точку кипения в глубинку, которую никто из них не видел.
Проблема №1: карикатурное упрощение
Орешкин утверждает, что события последних 3 лет создали дихотомию "Москва vs регионы", где столица выиграла, а регионы проиграли. На самом деле, пересобрана политэкономическая карта страны со сложной структурой выигравших и проигравших от событий. Дальний Восток выиграл от поворота в Азию. Промышленные регионы выиграли от загрузки ВПК и роста зарплат в оборонке. Проиграли не "регионы вообще", а депрессивные территории без промышленности и компенсаторов. Это не география "центр-периферия", это новая карта бенефициаров, где более высокая лояльность следует за деньгами - как всегда и везде.
Проблема №2: "детские" формы протеста
В мире климатический активизм определяет триллионы инвестиций. Зеленые в Германии выросли из маргинальных экопротестов 70-х в правительственную партию. Экопротест — это легитимная форма политической борьбы, которая формирует коалиции и переопределяет приоритеты. То же с "потребительскими протестами": формально аполитичные, они всегда сверхполитичны — от бойкота автобусов в Монтгомери до обманутых дольщиков в России.
Проблема №3: непонимание механизмов власти
Любой адекватный политический режим делит протесты на "конструктивные" (с которыми можно работать) и "деструктивные" (которые надо подавлять). Это универсальный механизм. Россия решила проблему дольщиков через программы достройки, потому что это справедливо, потребительские протесты можно кооптировать через материальное удовлетворение запросов, превратив их в подтверждение эффективности системы. Экопротесты ограничивают жестче, потому что они могут перерасти в иррациональное недовольство властью. Антивоенные — подавляют, потому что прямая угроза. Это не уникальная российская стратегия. Франция слушает локальные требования и бьет "желтых жилетов". Китай решает зарплатные конфликты и запрещает независимые профсоюзы. В Штатах потребители судятся с корпорациями и выигрывают, зато "оккупай Уолл-Стрит" показательно задавили при либеральнейшем Обаме.
Проблема №4: терминологическая путаница
В Саудовской Аравии членов племени, протестовавших против сноса домов для стройки NEOM, приговорили к смертной казни — за максимально конкретные требования "не трогайте наши дома". В России к таким людям приезжает условный Хинштейн и организует встречу. Разница фундаментальная: в тоталитаризме любое требование — покушение на абсолютную власть. Россия — совсем не тоталитарна. Локальные протесты существуют в том числе потому, что режим способен их терпеть или кооптировать.
Все поллстеры – от ВЦИОМа до Левады фиксируют доверие к власти на уровне более 2/3. Протестный потенциал - на уровне 2017 года. Локальные протесты есть, но они атомизированы, касаются конкретных проблем и не складываются в системное недовольство. Нарратив о "невидимых массовых протестах" – в чем-то трогательное проективное желание: потребность верить, что "скоро все рухнет". Абсолютно в логике Ильфа и Петрова с их "Союзом меча и орала": "Со всех концов нашей обширной страны взывают о помощи"
По его версии Москва превратилась в зону устойчивой поддержки режима, а недовольство ушло на периферию, где люди "страдают от мобилизации, роста цен и деградации инфраструктуры". Эта конструкция удобна: она позволяет оппозиции сохранить веру в "неизбежность краха", просто перенеся точку кипения в глубинку, которую никто из них не видел.
Проблема №1: карикатурное упрощение
Орешкин утверждает, что события последних 3 лет создали дихотомию "Москва vs регионы", где столица выиграла, а регионы проиграли. На самом деле, пересобрана политэкономическая карта страны со сложной структурой выигравших и проигравших от событий. Дальний Восток выиграл от поворота в Азию. Промышленные регионы выиграли от загрузки ВПК и роста зарплат в оборонке. Проиграли не "регионы вообще", а депрессивные территории без промышленности и компенсаторов. Это не география "центр-периферия", это новая карта бенефициаров, где более высокая лояльность следует за деньгами - как всегда и везде.
Проблема №2: "детские" формы протеста
В мире климатический активизм определяет триллионы инвестиций. Зеленые в Германии выросли из маргинальных экопротестов 70-х в правительственную партию. Экопротест — это легитимная форма политической борьбы, которая формирует коалиции и переопределяет приоритеты. То же с "потребительскими протестами": формально аполитичные, они всегда сверхполитичны — от бойкота автобусов в Монтгомери до обманутых дольщиков в России.
Проблема №3: непонимание механизмов власти
Любой адекватный политический режим делит протесты на "конструктивные" (с которыми можно работать) и "деструктивные" (которые надо подавлять). Это универсальный механизм. Россия решила проблему дольщиков через программы достройки, потому что это справедливо, потребительские протесты можно кооптировать через материальное удовлетворение запросов, превратив их в подтверждение эффективности системы. Экопротесты ограничивают жестче, потому что они могут перерасти в иррациональное недовольство властью. Антивоенные — подавляют, потому что прямая угроза. Это не уникальная российская стратегия. Франция слушает локальные требования и бьет "желтых жилетов". Китай решает зарплатные конфликты и запрещает независимые профсоюзы. В Штатах потребители судятся с корпорациями и выигрывают, зато "оккупай Уолл-Стрит" показательно задавили при либеральнейшем Обаме.
Проблема №4: терминологическая путаница
В Саудовской Аравии членов племени, протестовавших против сноса домов для стройки NEOM, приговорили к смертной казни — за максимально конкретные требования "не трогайте наши дома". В России к таким людям приезжает условный Хинштейн и организует встречу. Разница фундаментальная: в тоталитаризме любое требование — покушение на абсолютную власть. Россия — совсем не тоталитарна. Локальные протесты существуют в том числе потому, что режим способен их терпеть или кооптировать.
Все поллстеры – от ВЦИОМа до Левады фиксируют доверие к власти на уровне более 2/3. Протестный потенциал - на уровне 2017 года. Локальные протесты есть, но они атомизированы, касаются конкретных проблем и не складываются в системное недовольство. Нарратив о "невидимых массовых протестах" – в чем-то трогательное проективное желание: потребность верить, что "скоро все рухнет". Абсолютно в логике Ильфа и Петрова с их "Союзом меча и орала": "Со всех концов нашей обширной страны взывают о помощи"
24 ноября Трамп подписал указ о Genesis Mission — "крупнейшей мобилизации федеральных научных ресурсов со времён программы Аполлон". Федеральные датасеты, суперкомпьютеры национальных лабораторий и исследовательская инфраструктура передаются в распоряжение платформы с ключевыми партнёрами - Nvidia, OpenAI, Anthropic, Palantir. Цель — "ускорить научные открытия с лет до дней" через AI.
1️⃣ Декларация vs. реальность
Указ оперирует сравнениями с Манхэттенским проектом и лунной программой. Аналогия не очень, в трампистском залихвастском духе. Те проекты имели конкретную цель, публичный бюджет, госконтроль результата. У Genesis Mission ни бюджета, ни КПЭ, ни механизмов подотчётности. Задача сводится к созданию "ИИ-агентов", которые будут автономно "делать открытия за часы, а не годы". Загрузим что есть в черный ящик, а он нам выдаст еще десяток черных ящиков на все случаи жизни – от медицины до материалов и космоса.
2️⃣Технологическая нереализуемость
Указ отводит 120 дней на "оптимизацию данных для обучения моделей". Это технически невозможно. Качественная "разметка" (так называется подготовка массивов для обучения ИИ) — месяцы работы с оцифрованными данными, годы — для неструктурированными. Требуется аудит совместимости между субъектами – собственниками дата-сетов, стандартизация форматов, валидация, создание метаданных. AlphaFold (Нобиль по биологии 2024) обучался на Protein Data Bank, который собирался с 1971 года. Проект Human Genome занял 13 лет. Никакой указ не отменяет эту реальность.
При этом AI-модели, обученные на некачественных данных, демонстрируют высокий уровень галлюцинаций — уверенно генерируют ложную информацию. Для научных применений - фатальный дефект.
3️⃣ Подмена: сокращения как "ускорения"
Genesis Mission анонсируется на фоне масштабных сокращений традиционной науки. Урезали миллиард в год на медицинские исследования, отменили федеральное финансирование научных журналов и еще кучу всего по всему контуру передовой науки. Тысячи учёных потеряли работу и гранты. Логика: живая наука — дорого, медленно, неуправляемо. AI — дорого, но быстро, и главное — контролируется владельцами моделей.
4️⃣ Экономическая функция
Genesis Mission следует понимать не как научный, а как финансовый проект. AI-индустрия демонстрирует признаки пузыря: OpenAI тратит больше, чем зарабатывает, масштабирование моделей даёт убывающую отдачу, инвесторы нервничают. Государственный "мегапроект" легитимирует нарратив о стратегической важности отрасли, гарантирует вливание денег через госзаказ, снижает регуляторные риски. С экономической точки зрения это "превентивное количественное смягчение" в стиле спасения банков 2008-2009, но ДО того, как грянет гром.
5️⃣ Инверсия принципала и агента
Классическая схема: государство (принципал) нанимает корпорацию (агент) для выполнения задачи. Принципал определяет цели, агент исполняет. Genesis Mission – ровно наоборот. Формально Big Tech — исполнитель государственного заказа. Фактически — технологические компании получают доступ к уникальным государственным активам (дата-сеты) и деньгам, при этом сами определяют, что считать "прорывом", какие задачи "приоритетны", какие результаты "успешны". Государство не заказчик, а ресурсная база.
6️⃣ Западная советология десятилетиями критиковала советские НИИ как "чёрные ящики" — закрытые структуры, поглощающие ресурсы без метрик и отдачи. Это преподносилось как системный порок социализма. Теперь США строят собственную версию: государственные ресурсы текут в частные корпорации без бюджета, без отчётности, без контроля над результатом. Выглядит очень мило. И абсолютно в логике: "социализм – для богатых, капитализм – для всех остальных".
✔️Эта модель имеет теоретика — Алекса Карпа, CEO Palantir. В "The Technological Republic" он формулирует: безопасность демократии требует симбиоза государства и технологических корпораций. Безопасность при этом понимается не как защита, а как господство и подавление остальных. А Big Tech — не подрядчик, а несущая конструкция государственности. Genesis Mission — практическая реализация этой философии. Посмотрим что получится.
1️⃣ Декларация vs. реальность
Указ оперирует сравнениями с Манхэттенским проектом и лунной программой. Аналогия не очень, в трампистском залихвастском духе. Те проекты имели конкретную цель, публичный бюджет, госконтроль результата. У Genesis Mission ни бюджета, ни КПЭ, ни механизмов подотчётности. Задача сводится к созданию "ИИ-агентов", которые будут автономно "делать открытия за часы, а не годы". Загрузим что есть в черный ящик, а он нам выдаст еще десяток черных ящиков на все случаи жизни – от медицины до материалов и космоса.
2️⃣Технологическая нереализуемость
Указ отводит 120 дней на "оптимизацию данных для обучения моделей". Это технически невозможно. Качественная "разметка" (так называется подготовка массивов для обучения ИИ) — месяцы работы с оцифрованными данными, годы — для неструктурированными. Требуется аудит совместимости между субъектами – собственниками дата-сетов, стандартизация форматов, валидация, создание метаданных. AlphaFold (Нобиль по биологии 2024) обучался на Protein Data Bank, который собирался с 1971 года. Проект Human Genome занял 13 лет. Никакой указ не отменяет эту реальность.
При этом AI-модели, обученные на некачественных данных, демонстрируют высокий уровень галлюцинаций — уверенно генерируют ложную информацию. Для научных применений - фатальный дефект.
3️⃣ Подмена: сокращения как "ускорения"
Genesis Mission анонсируется на фоне масштабных сокращений традиционной науки. Урезали миллиард в год на медицинские исследования, отменили федеральное финансирование научных журналов и еще кучу всего по всему контуру передовой науки. Тысячи учёных потеряли работу и гранты. Логика: живая наука — дорого, медленно, неуправляемо. AI — дорого, но быстро, и главное — контролируется владельцами моделей.
4️⃣ Экономическая функция
Genesis Mission следует понимать не как научный, а как финансовый проект. AI-индустрия демонстрирует признаки пузыря: OpenAI тратит больше, чем зарабатывает, масштабирование моделей даёт убывающую отдачу, инвесторы нервничают. Государственный "мегапроект" легитимирует нарратив о стратегической важности отрасли, гарантирует вливание денег через госзаказ, снижает регуляторные риски. С экономической точки зрения это "превентивное количественное смягчение" в стиле спасения банков 2008-2009, но ДО того, как грянет гром.
5️⃣ Инверсия принципала и агента
Классическая схема: государство (принципал) нанимает корпорацию (агент) для выполнения задачи. Принципал определяет цели, агент исполняет. Genesis Mission – ровно наоборот. Формально Big Tech — исполнитель государственного заказа. Фактически — технологические компании получают доступ к уникальным государственным активам (дата-сеты) и деньгам, при этом сами определяют, что считать "прорывом", какие задачи "приоритетны", какие результаты "успешны". Государство не заказчик, а ресурсная база.
6️⃣ Западная советология десятилетиями критиковала советские НИИ как "чёрные ящики" — закрытые структуры, поглощающие ресурсы без метрик и отдачи. Это преподносилось как системный порок социализма. Теперь США строят собственную версию: государственные ресурсы текут в частные корпорации без бюджета, без отчётности, без контроля над результатом. Выглядит очень мило. И абсолютно в логике: "социализм – для богатых, капитализм – для всех остальных".
✔️Эта модель имеет теоретика — Алекса Карпа, CEO Palantir. В "The Technological Republic" он формулирует: безопасность демократии требует симбиоза государства и технологических корпораций. Безопасность при этом понимается не как защита, а как господство и подавление остальных. А Big Tech — не подрядчик, а несущая конструкция государственности. Genesis Mission — практическая реализация этой философии. Посмотрим что получится.
Выступал сегодня на круглом столе, посвященным молодым ученым. Послушал как все благостно, как престижна профессия ученого, как молодым ученым нужно «овладевать новыми компетенциями» - коммуникативными, коммерческими, экономическими и всякими прочими (в науке 20 летний основатель стартапа уже ж всего добился, ага), немножко раздражился и выдал…
1. Победа до сражения
Искусственный интеллект выиграл войну с наукой. Победа была одержана на уровне ожиданий — там, где формируются решения восемнадцатилетних о выборе профессии. Молодой человек, выбирающий между молекулярной биологией и IT живёт не в мире фактов, а в мире нарративов. И в этом мире биолог — уходящая натура, а разработчик нейросетей — демиург нового мира. Неважно, что это неправда. Важно, что это работает.
2. Анатомия самосбывающегося пророчества
Механика проста. Технологические корпорации продвигают нарратив неизбежного замещения — он привлекает инвестиции и оправдывает оценки. Медиа тиражируют хайп, потому что хайп продаётся. Нобелевский комитет награждает создателей AlphaFold и архитекторов нейросетей за «химию» и «физику» — сигнал с вершины научной иерархии однозначен. Молодой человек делает рациональный вывод: зачем изучать биологию, если её «решат» алгоритмы? Он уходит в data science. Биология теряет кадры. Через пять лет кто-то напишет статью о кризисе в биологических науках, и нарратив получит эмпирическое «подтверждение». Петля замкнулась.
3. Кейс Данча: стартап вместо скальпеля
Кристофер Данч — техасский нейрохирург, осуждённый на пожизненное заключение после того, как искалечил 33 из 38 своих пациентов. Данч прошёл все фильтры: медицинская школа, резидентура, стипендия, двенадцатистраничное CV. На бумаге он выглядел блестяще. В операционной он не умел держать скальпель.
Причина проста: пока его коллеги-резиденты набирали обязательную тысячу операций, Данч провёл менее ста. Остальное время он строил стартап DiscGenics — компанию по регенеративной медицине на основе стволовых клеток. Он привлекал инвестиции, писал патенты, ходил на питчи. Система это поощряла: он выглядел «предприимчивым», «инновационным», «прогрессивным». Стартап рухнул, он переключился на клиническую практику — с навыками первокурсника.
Данч — продукт системы, которая вознаграждает маркеры успеха вместо компетентности. Публикации вместо часов у операционного стола. «Личный бренд» вместо ремесла. Он мечтал об экзите, ещё ничего не создав, — и система сказала ему, что это правильно.
4. Подмена предмета
Нарратив замещения основан на фундаментальной подмене. Наука представлена как решение задач - и тут ИИ действительно выигрывает, просто быстрее перебирая варианты при анализе данных, а то, сколько стартапер «поднял» на экзите – единственная метрика успеха. Но наука это не решение задач. Наука - постановка вопросов. AlphaFold предсказывает структуру белка, но не может спросить, какой белок предсказывать и зачем. Эта способность к вопрошанию — не романтическая метафора, а операционное ядро научного метода. И она формируется только через «сопротивление материала» — через те самые часы рутинной работы, пропущенные Данчем ради питчей.
5. Экономика внимания против экономики познания
Нарратив «ИИ заменит учёных» выгоден конкретным игрокам. Корпорациям, части академии – из обитателей президиумов, «венчурным инвесторам», мамкиным футурологам. Невыгоден он только тем, кто занимается «классической» наукой — экспериментальной биологией, геологией, клинической медициной, да чем угодно. Их вытесняют из пространства смыслов ещё до того, как они начали работать. Их компетентность обесценивается, выглядит "несовременной", лишней в мире, где IT-сервисы занимают позицию "царя наук".
6. ИИ как усилитель имитации
ИИ усугубляет проблему, ведь он позволяет имитировать компетентность — генерировать тексты, аналитику, код. Можно пройти все фильтры, ни разу не столкнувшись с реальностью. Наследники Данча в эпоху ИИ смогут построить впечатляющие карьеры, вообще не прикасаясь к предмету. И когда им всё-таки придётся «взять скальпель» — метафорический или буквальный — результат будет тем же.
1. Победа до сражения
Искусственный интеллект выиграл войну с наукой. Победа была одержана на уровне ожиданий — там, где формируются решения восемнадцатилетних о выборе профессии. Молодой человек, выбирающий между молекулярной биологией и IT живёт не в мире фактов, а в мире нарративов. И в этом мире биолог — уходящая натура, а разработчик нейросетей — демиург нового мира. Неважно, что это неправда. Важно, что это работает.
2. Анатомия самосбывающегося пророчества
Механика проста. Технологические корпорации продвигают нарратив неизбежного замещения — он привлекает инвестиции и оправдывает оценки. Медиа тиражируют хайп, потому что хайп продаётся. Нобелевский комитет награждает создателей AlphaFold и архитекторов нейросетей за «химию» и «физику» — сигнал с вершины научной иерархии однозначен. Молодой человек делает рациональный вывод: зачем изучать биологию, если её «решат» алгоритмы? Он уходит в data science. Биология теряет кадры. Через пять лет кто-то напишет статью о кризисе в биологических науках, и нарратив получит эмпирическое «подтверждение». Петля замкнулась.
3. Кейс Данча: стартап вместо скальпеля
Кристофер Данч — техасский нейрохирург, осуждённый на пожизненное заключение после того, как искалечил 33 из 38 своих пациентов. Данч прошёл все фильтры: медицинская школа, резидентура, стипендия, двенадцатистраничное CV. На бумаге он выглядел блестяще. В операционной он не умел держать скальпель.
Причина проста: пока его коллеги-резиденты набирали обязательную тысячу операций, Данч провёл менее ста. Остальное время он строил стартап DiscGenics — компанию по регенеративной медицине на основе стволовых клеток. Он привлекал инвестиции, писал патенты, ходил на питчи. Система это поощряла: он выглядел «предприимчивым», «инновационным», «прогрессивным». Стартап рухнул, он переключился на клиническую практику — с навыками первокурсника.
Данч — продукт системы, которая вознаграждает маркеры успеха вместо компетентности. Публикации вместо часов у операционного стола. «Личный бренд» вместо ремесла. Он мечтал об экзите, ещё ничего не создав, — и система сказала ему, что это правильно.
4. Подмена предмета
Нарратив замещения основан на фундаментальной подмене. Наука представлена как решение задач - и тут ИИ действительно выигрывает, просто быстрее перебирая варианты при анализе данных, а то, сколько стартапер «поднял» на экзите – единственная метрика успеха. Но наука это не решение задач. Наука - постановка вопросов. AlphaFold предсказывает структуру белка, но не может спросить, какой белок предсказывать и зачем. Эта способность к вопрошанию — не романтическая метафора, а операционное ядро научного метода. И она формируется только через «сопротивление материала» — через те самые часы рутинной работы, пропущенные Данчем ради питчей.
5. Экономика внимания против экономики познания
Нарратив «ИИ заменит учёных» выгоден конкретным игрокам. Корпорациям, части академии – из обитателей президиумов, «венчурным инвесторам», мамкиным футурологам. Невыгоден он только тем, кто занимается «классической» наукой — экспериментальной биологией, геологией, клинической медициной, да чем угодно. Их вытесняют из пространства смыслов ещё до того, как они начали работать. Их компетентность обесценивается, выглядит "несовременной", лишней в мире, где IT-сервисы занимают позицию "царя наук".
6. ИИ как усилитель имитации
ИИ усугубляет проблему, ведь он позволяет имитировать компетентность — генерировать тексты, аналитику, код. Можно пройти все фильтры, ни разу не столкнувшись с реальностью. Наследники Данча в эпоху ИИ смогут построить впечатляющие карьеры, вообще не прикасаясь к предмету. И когда им всё-таки придётся «взять скальпель» — метафорический или буквальный — результат будет тем же.
🎗Коллега обратила внимание на постоянное появление эндометриоза в медиа. Вплоть до того, что от него помирают массово и он добирается до мозга. Полезли разбираться. Вновь идеальный кейс в рубрику "как это делается ручками".
Что такое эндометриоз
Хроническое состояние - ткань, похожая на слизистую матки, растёт за её пределами. Вызывает боль, иногда сильную. Бывает у 6-10% женщин репродуктивного возраста. Не лечится, только управляется симптоматически. Смертность — около 90 случаев в год на планету, и то от осложнений при операциях. Случаи "добрался до мозга" — три штуки за всю историю медицины.
При этом:
С 2023 года — взрывной рост публикаций: "эндометриоз убивает", "эндометриоз в мозге", "женщина не дождалась операции по страховке и покончила с собой". Март — официальный Endometriosis Awareness Month с жёлтыми ленточками, маршами и хэштегами. Знаменитости рассказывают личные истории. Инфографика: "190 миллионов женщин страдают".
Кому и зачем это нужно
💊Фарма: Orilissa (AbbVie), Myfembree (Pfizer) — таблетки по $1000+ в месяц. Не лечат болезнь, только подавляют симптомы. Прием не дольше 2 лет из-за побочек. В пайплайне — ещё 20+ препаратов. Рынок оценивается в $1.7 млрд сейчас, $5.6 млрд к 2034 году. Чтобы его освоить, нужно: а) больше диагнозов, б) быстрее, в) по всему миру.
💸Фонды: Gates Foundation в августе 2025 объявил $2.5 млрд на "женское здоровье", включая эндометриоз. Особый фокус — "женщины в странах с низким и средним доходом". Звучит благородно.
🗳Политики: администрация Байдена в 2024 году выделила $200 млн через NIH, $100 млн через ARPA-H. "Историческая инициатива по женскому здоровью". Предвыборный год, Камала, женский электорат — всё понятно. В Европе тоже все чаще в программах - центры женского здоровья и эндометриоз. Беспроигрышный вариант предложить что-то женщинам, никого не задев.
🌐ВОЗ: создаёт глобальный фреймворк, призывает страны включать эндометриоз в нацпланы здравоохранения.
Есть медицинский афоризм, почему дерматология — лучшая специализация: "Пациенты не выздоравливают, не умирают и не беспокоят по ночам". Эндометриоз — та же логика, но для фондов и политиков.
Нельзя провалиться. Не будет критики "потратили миллиард, смертность не снизилась". Любой результат — успех: повысили awareness, сократили срок диагностики, улучшили "качество жизни".
Субъективные метрики. Боль нельзя измерить объективно. "Качество жизни" — анкета. Нет жёстких KPI, где можно поймать на вранье.
Бесконечный горизонт. Лекарства нет и не предвидится. Финансирование можно требовать вечно.
Политически неуязвимо. Женщины, борьба со стигмой. Критикуешь — значит, против женского здоровья.
Как работает awareness-машина
Женщина в условном Рио, которой объяснили, что её боль — болезнь, требующая лечения. Она получила awareness ("обеспокоенность"). Но таблетка стоит несколько её зарплат. Водопровода у неё нет, зато есть брошюра.
Активистка делится личной историей боли — искренне. Исследователь пишет грант — добросовестно. Журналист публикует материал про "женщину, которую не услышали" — честно. Знаменитость надевает жёлтую ленточку — от души. Конгрессмен вносит Endometriosis CARE Act — для избирателей. Фонд выпускает отчёт с инфографикой — для доноров.
Каждый участник делает своё дело и не врёт. А на выходе — $1000/месяц за таблетку, которая не лечит, и брошюра, повышающая обеспокоенность.
✔Итого
Реальная болезнь. Реальные страдающие женщины. Реальная потребность в лучшей диагностике и лечении. И — машинка по конвертации этого страдания в: рынки для фармы, отчёты для фондов, электоральные очки для политиков, публикации для учёных.
Система не требует заговора. Она требует только, чтобы каждый оптимизировал свою метрику: продажи, цитирования, лайки, голоса. Результат возникает сам — невидимой рукой рынка, так сказать.
Что такое эндометриоз
Хроническое состояние - ткань, похожая на слизистую матки, растёт за её пределами. Вызывает боль, иногда сильную. Бывает у 6-10% женщин репродуктивного возраста. Не лечится, только управляется симптоматически. Смертность — около 90 случаев в год на планету, и то от осложнений при операциях. Случаи "добрался до мозга" — три штуки за всю историю медицины.
При этом:
С 2023 года — взрывной рост публикаций: "эндометриоз убивает", "эндометриоз в мозге", "женщина не дождалась операции по страховке и покончила с собой". Март — официальный Endometriosis Awareness Month с жёлтыми ленточками, маршами и хэштегами. Знаменитости рассказывают личные истории. Инфографика: "190 миллионов женщин страдают".
Кому и зачем это нужно
💊Фарма: Orilissa (AbbVie), Myfembree (Pfizer) — таблетки по $1000+ в месяц. Не лечат болезнь, только подавляют симптомы. Прием не дольше 2 лет из-за побочек. В пайплайне — ещё 20+ препаратов. Рынок оценивается в $1.7 млрд сейчас, $5.6 млрд к 2034 году. Чтобы его освоить, нужно: а) больше диагнозов, б) быстрее, в) по всему миру.
💸Фонды: Gates Foundation в августе 2025 объявил $2.5 млрд на "женское здоровье", включая эндометриоз. Особый фокус — "женщины в странах с низким и средним доходом". Звучит благородно.
🗳Политики: администрация Байдена в 2024 году выделила $200 млн через NIH, $100 млн через ARPA-H. "Историческая инициатива по женскому здоровью". Предвыборный год, Камала, женский электорат — всё понятно. В Европе тоже все чаще в программах - центры женского здоровья и эндометриоз. Беспроигрышный вариант предложить что-то женщинам, никого не задев.
🌐ВОЗ: создаёт глобальный фреймворк, призывает страны включать эндометриоз в нацпланы здравоохранения.
Есть медицинский афоризм, почему дерматология — лучшая специализация: "Пациенты не выздоравливают, не умирают и не беспокоят по ночам". Эндометриоз — та же логика, но для фондов и политиков.
Нельзя провалиться. Не будет критики "потратили миллиард, смертность не снизилась". Любой результат — успех: повысили awareness, сократили срок диагностики, улучшили "качество жизни".
Субъективные метрики. Боль нельзя измерить объективно. "Качество жизни" — анкета. Нет жёстких KPI, где можно поймать на вранье.
Бесконечный горизонт. Лекарства нет и не предвидится. Финансирование можно требовать вечно.
Политически неуязвимо. Женщины, борьба со стигмой. Критикуешь — значит, против женского здоровья.
Как работает awareness-машина
Женщина в условном Рио, которой объяснили, что её боль — болезнь, требующая лечения. Она получила awareness ("обеспокоенность"). Но таблетка стоит несколько её зарплат. Водопровода у неё нет, зато есть брошюра.
Активистка делится личной историей боли — искренне. Исследователь пишет грант — добросовестно. Журналист публикует материал про "женщину, которую не услышали" — честно. Знаменитость надевает жёлтую ленточку — от души. Конгрессмен вносит Endometriosis CARE Act — для избирателей. Фонд выпускает отчёт с инфографикой — для доноров.
Каждый участник делает своё дело и не врёт. А на выходе — $1000/месяц за таблетку, которая не лечит, и брошюра, повышающая обеспокоенность.
✔Итого
Реальная болезнь. Реальные страдающие женщины. Реальная потребность в лучшей диагностике и лечении. И — машинка по конвертации этого страдания в: рынки для фармы, отчёты для фондов, электоральные очки для политиков, публикации для учёных.
Система не требует заговора. Она требует только, чтобы каждый оптимизировал свою метрику: продажи, цитирования, лайки, голоса. Результат возникает сам — невидимой рукой рынка, так сказать.
Я часто пишу, что человек сегодня - прежде всего месторождение данных для ИИ. Проблема в том, что создание таких месторождений дорогое: инфраструктура, интеграция систем, годы поддержки. Частный бизнес в числе прочих проблем получает за такое иски - в них сидят сегодня все западные "мэйджоры". Но если спроектировать месторождение за государственный счёт, все сходится. Бюджет оплачивает инфраструктуру и обеспечивает "прикрытие" сбора государственным интересом и регуляторной обвязкой. В Штатах проект Genesis ровно про это, но есть и у нас аналоги.
Фабула
Постановление Правительства №822 от 31 мая 2025 года создаёт федеральный регистр "лиц с отдельными заболеваниями". Фактически - описание датасета, оформленное как нормативный акт. Оператор — Минздрав. Поставщики — медорганизации, аптеки, ОМС, система маркировки лекарств. Пользователи – все, включая МВД. Пациент в перечне участников отсутствует: он не участник, он - сырьё.
Ключевое: "Исключение записей из регистра не предусмотрено". Накапливается лонгитюд: человек — запись навсегда, к которой добавляются диагнозы, назначения, госпитализации, исходы. Интеграция с маркировкой лекарств даёт связку "пациент — диагноз — препарат— исход". Идеальная структура для машинного обучения в промышленных масштабах собранная за госсчёт.
1⃣ Беременность навсегда
В перечень "заболеваний" включены коды O00-O99 — беременность, роды, послеродовый период. Это состояние, не болезнь. Но для авторов регистра разницы нет. Данные беременной – такой же актив, значит, она должна быть посчитана наравне с диабетиком и онкобольным. Записи не удаляются. Женщина, родившая в 2027-м, в 2050-м по-прежнему числится "лицом с отдельным заболеванием". Документ написан теми, кто проектирует потоки данных, а не теми, кто понимает, что эти данные означают.
2⃣ Психиатрия
Коды F01, F03-F99 — практически весь психиатрический раздел МКБ. Человек с паническими атаками на фоне развода получает запись в регистре. Пожизненно. Через двадцать лет, когда он давно здоров, система всё ещё знает его как «лицо с отдельным заболеванием». МВД — в списке пользователей. База всех когда-либо обращавшихся к психиатру с привязкой к СНИЛС - тоже актив. Вопрос лишь в том, кто и когда решит его использовать особенно в условиях когда данные являются объектом купли-продажи и на черном рынке.
3⃣ Асимметрия
Регистр охватывает миллионы: онкология, диабет, ИБС, рожавшие, обращавшиеся к психиатру. Та же система годами не может создать регистр орфанного заболевания с сотней пациентов. Разница понятна. Орфанный регистр — обязательства: каждый пациент — право на терапию за миллионы рублей в год. Система сопротивляется. Регистр "лиц с отдельными заболеваниями" - месторождение.
4⃣ Бенефициары
Официальная цель - планирование ресурсов. Реальные бенефициары: ИИ-разработчики получают размеченный датасет для "ассистентов врача". Фарма - т.н. real-world evidence – данные об эффективности в клинической практике. Страховые - предиктивную аналитику для оптимизации тарифов. IT-интеграторы - многолетние контракты на обслуживание. Фармацевтические организации, кстати, уже в перечне пользователей с некоего априорного "согласия пациента". Классический регуляторный захват: регулятор действует в интересах отрасли. Здесь происходит кое-что новое: регулятор сам строит актив для отрасли. Все в плюсе, пациент же получает запись, которая не удаляется.
5⃣ Сроки
Срок действия - шесть лет. Не эксперимент, не осторожность регулятора, а расчёт времени для накопления коммерчески значимого объёма данных. Датасет с таким лонгитюдом позволяет отследить прогрессирование диабета от диагноза до осложнений, исходы инфарктов, эффективность противоопухолевой терапии. К 2032 году — миллионы строк записей с полной историей.
Впрочем, у системы есть и преимущества: если вы когда-то были беременны - Минздрав об этом не забудет. Даже когда вашему ребёнку исполнится тридцать.
Фабула
Постановление Правительства №822 от 31 мая 2025 года создаёт федеральный регистр "лиц с отдельными заболеваниями". Фактически - описание датасета, оформленное как нормативный акт. Оператор — Минздрав. Поставщики — медорганизации, аптеки, ОМС, система маркировки лекарств. Пользователи – все, включая МВД. Пациент в перечне участников отсутствует: он не участник, он - сырьё.
Ключевое: "Исключение записей из регистра не предусмотрено". Накапливается лонгитюд: человек — запись навсегда, к которой добавляются диагнозы, назначения, госпитализации, исходы. Интеграция с маркировкой лекарств даёт связку "пациент — диагноз — препарат— исход". Идеальная структура для машинного обучения в промышленных масштабах собранная за госсчёт.
1⃣ Беременность навсегда
В перечень "заболеваний" включены коды O00-O99 — беременность, роды, послеродовый период. Это состояние, не болезнь. Но для авторов регистра разницы нет. Данные беременной – такой же актив, значит, она должна быть посчитана наравне с диабетиком и онкобольным. Записи не удаляются. Женщина, родившая в 2027-м, в 2050-м по-прежнему числится "лицом с отдельным заболеванием". Документ написан теми, кто проектирует потоки данных, а не теми, кто понимает, что эти данные означают.
2⃣ Психиатрия
Коды F01, F03-F99 — практически весь психиатрический раздел МКБ. Человек с паническими атаками на фоне развода получает запись в регистре. Пожизненно. Через двадцать лет, когда он давно здоров, система всё ещё знает его как «лицо с отдельным заболеванием». МВД — в списке пользователей. База всех когда-либо обращавшихся к психиатру с привязкой к СНИЛС - тоже актив. Вопрос лишь в том, кто и когда решит его использовать особенно в условиях когда данные являются объектом купли-продажи и на черном рынке.
3⃣ Асимметрия
Регистр охватывает миллионы: онкология, диабет, ИБС, рожавшие, обращавшиеся к психиатру. Та же система годами не может создать регистр орфанного заболевания с сотней пациентов. Разница понятна. Орфанный регистр — обязательства: каждый пациент — право на терапию за миллионы рублей в год. Система сопротивляется. Регистр "лиц с отдельными заболеваниями" - месторождение.
4⃣ Бенефициары
Официальная цель - планирование ресурсов. Реальные бенефициары: ИИ-разработчики получают размеченный датасет для "ассистентов врача". Фарма - т.н. real-world evidence – данные об эффективности в клинической практике. Страховые - предиктивную аналитику для оптимизации тарифов. IT-интеграторы - многолетние контракты на обслуживание. Фармацевтические организации, кстати, уже в перечне пользователей с некоего априорного "согласия пациента". Классический регуляторный захват: регулятор действует в интересах отрасли. Здесь происходит кое-что новое: регулятор сам строит актив для отрасли. Все в плюсе, пациент же получает запись, которая не удаляется.
5⃣ Сроки
Срок действия - шесть лет. Не эксперимент, не осторожность регулятора, а расчёт времени для накопления коммерчески значимого объёма данных. Датасет с таким лонгитюдом позволяет отследить прогрессирование диабета от диагноза до осложнений, исходы инфарктов, эффективность противоопухолевой терапии. К 2032 году — миллионы строк записей с полной историей.
Впрочем, у системы есть и преимущества: если вы когда-то были беременны - Минздрав об этом не забудет. Даже когда вашему ребёнку исполнится тридцать.
После очередного пакета заявлений прошлой недели про то, как хорошо и правильно рожать в 18, на выходных послушал подкаст #ПроНауку с Татевик Мкртчян — гендиректором "Репробанка", крупнейшего биобанка России. Разговор подтвердил мою старую гипотезу: демографическую проблему решат не ценности, а наука.
Два мира, которые не слышат друг друга
В одном мире говорят про "традиционные ценности", "возвращение к истокам", многодетность как норму и "рожай до 20, пока здорова". Бесконечные призывы — результат: 1,8 ребёнка на женщину. Ниже порога воспроизводства. Ни одна страна мира не вытянула рождаемость проповедью. И, добавлю, ни одна страна мира не вытянула рождаемость деньгами.
В мире "Репробанка" — 180 000 циклов ЭКО в год. 20% с донорским материалом. Рост 15% ежегодно. И всё равно не хватает. "Если соединить все банки России, не покроем спрос", — говорит Мкртчян.
Пока эти миры существуют параллельно, проблему не решить.
Мкртчян формулирует главное противоречие эпохи: "Репродуктивная система за нашим временем и социумом не поспевает. Она живёт в режиме, когда лучшее время для деторождения — 22-27 лет. Мы считаем, что в 35 ещё молоды. С точки зрения природы — не совсем так".
Можно сколько угодно призывать рожать раньше. Люди не будут. Образование, карьера, жильё, поиск партнёра — всё сдвинулось. Это не "падение нравов", это реальность. Биологию не уговоришь, социум не откатишь.
Значит, нужен третий путь — технологический.
"Репробанк" - первый в мире, кто внедрил полноэкзомное секвенирование всех доноров. Генетический мэтчинг — подбор не по цвету глаз, а по совместимости геномов. Гибридное донорство — женщина 22-27 лет сохраняет материал бесплатно, часть отдаёт в банк. Страховка для неё, качественный материал для других.
Это не фантастика. Это Москва, 2025 год.
"Репробанк" не хранилище. Это исследовательский центр. Разрабатывают транспортировочные среды для биоматериала — сейчас потолок 3-4 часа для сперматозоидов, для яйцеклеток решения вообще нет, они слишком хрупкие. Участвуют в исследованиях, почему имплантация срабатывает или не срабатывает – путь к радикальному улучшению "приживаемости", а значит к снижению и цены, и психологического травматизма процедуры ЭКО.
Отдельное направление — корреляции между морфологией репродуктивных клеток и генетическими диагнозами. Клинические генетики описывают редкие синдромы, ищут закономерности. Безопасное с точки зрения генетики и орфанки родительство в любом возрасте – это сегодня техническая задача, а не казино, как было всю историю человечества.
Всё это — прикладная наука. Не публикации ради публикаций, а то, что уже меняет практику и изменит ее при масштабировании внедрения еще больше. Полное секвенирование доноров начиналось как исследование — теперь это стандарт. Генетический мэтчинг казался мечтой для избранных — теперь очередь.
Что на горизонте
Получение половых клеток из стволовых. Мкртчян: "Если достигнем результата — бесплодие как отсутствие клеток можно решить". А это – вообще принципиальный момент и прорыв гигантского масштаба. Репробанк участвует в этих исследованиях. Дальше — искусственная матка. В 2017-м в Филадельфии выносили ягнят в биобэге. Горизонт полного эктогенеза — 2040-2050.
Почему это важно
"Ценностная" и научно-технологическая повестки живут в разных кабинетах, но по сути конкурируют за одни и те же ресурсы, которые государство готово потратить "на демографию". Одни говорят правильные слова. Другие реально работают с проблемой — но остаются на периферии внимания.
Мкртчян: "Репродуктивная медицина в России - одна из лучших в мире". Москва - единственный мегаполис с растущей рождаемостью. ЭКО по ОМС, криоконсервация в клинических рекомендациях.
Инфраструктура есть. Технологии есть. Соцподдержка после рождения — тоже выстраивается: не разовые выплаты, а системная уверенность, что растить ребёнка не подвиг одиночки.
Нет одного: признания простого факта, что демографический кризис не кризис морали. Это инженерная задача.
Два мира, которые не слышат друг друга
В одном мире говорят про "традиционные ценности", "возвращение к истокам", многодетность как норму и "рожай до 20, пока здорова". Бесконечные призывы — результат: 1,8 ребёнка на женщину. Ниже порога воспроизводства. Ни одна страна мира не вытянула рождаемость проповедью. И, добавлю, ни одна страна мира не вытянула рождаемость деньгами.
В мире "Репробанка" — 180 000 циклов ЭКО в год. 20% с донорским материалом. Рост 15% ежегодно. И всё равно не хватает. "Если соединить все банки России, не покроем спрос", — говорит Мкртчян.
Пока эти миры существуют параллельно, проблему не решить.
Мкртчян формулирует главное противоречие эпохи: "Репродуктивная система за нашим временем и социумом не поспевает. Она живёт в режиме, когда лучшее время для деторождения — 22-27 лет. Мы считаем, что в 35 ещё молоды. С точки зрения природы — не совсем так".
Можно сколько угодно призывать рожать раньше. Люди не будут. Образование, карьера, жильё, поиск партнёра — всё сдвинулось. Это не "падение нравов", это реальность. Биологию не уговоришь, социум не откатишь.
Значит, нужен третий путь — технологический.
"Репробанк" - первый в мире, кто внедрил полноэкзомное секвенирование всех доноров. Генетический мэтчинг — подбор не по цвету глаз, а по совместимости геномов. Гибридное донорство — женщина 22-27 лет сохраняет материал бесплатно, часть отдаёт в банк. Страховка для неё, качественный материал для других.
Это не фантастика. Это Москва, 2025 год.
"Репробанк" не хранилище. Это исследовательский центр. Разрабатывают транспортировочные среды для биоматериала — сейчас потолок 3-4 часа для сперматозоидов, для яйцеклеток решения вообще нет, они слишком хрупкие. Участвуют в исследованиях, почему имплантация срабатывает или не срабатывает – путь к радикальному улучшению "приживаемости", а значит к снижению и цены, и психологического травматизма процедуры ЭКО.
Отдельное направление — корреляции между морфологией репродуктивных клеток и генетическими диагнозами. Клинические генетики описывают редкие синдромы, ищут закономерности. Безопасное с точки зрения генетики и орфанки родительство в любом возрасте – это сегодня техническая задача, а не казино, как было всю историю человечества.
Всё это — прикладная наука. Не публикации ради публикаций, а то, что уже меняет практику и изменит ее при масштабировании внедрения еще больше. Полное секвенирование доноров начиналось как исследование — теперь это стандарт. Генетический мэтчинг казался мечтой для избранных — теперь очередь.
Что на горизонте
Получение половых клеток из стволовых. Мкртчян: "Если достигнем результата — бесплодие как отсутствие клеток можно решить". А это – вообще принципиальный момент и прорыв гигантского масштаба. Репробанк участвует в этих исследованиях. Дальше — искусственная матка. В 2017-м в Филадельфии выносили ягнят в биобэге. Горизонт полного эктогенеза — 2040-2050.
Почему это важно
"Ценностная" и научно-технологическая повестки живут в разных кабинетах, но по сути конкурируют за одни и те же ресурсы, которые государство готово потратить "на демографию". Одни говорят правильные слова. Другие реально работают с проблемой — но остаются на периферии внимания.
Мкртчян: "Репродуктивная медицина в России - одна из лучших в мире". Москва - единственный мегаполис с растущей рождаемостью. ЭКО по ОМС, криоконсервация в клинических рекомендациях.
Инфраструктура есть. Технологии есть. Соцподдержка после рождения — тоже выстраивается: не разовые выплаты, а системная уверенность, что растить ребёнка не подвиг одиночки.
Нет одного: признания простого факта, что демографический кризис не кризис морали. Это инженерная задача.
Сегодняшняя публикация Пашиняном пакета документов по карабахскому урегулированию оставляет гнетущее впечатление. Премьер явно пытается снять с себя ответственность, переложив её на предшественников. Но документы делают ровно противоположное: они ставят Пашиняна в один ряд с Кочаряном и Саргсяном. Все трое имели возможность договориться — и все трое её упустили. Документы фиксируют анатомию катастрофы, в которой виноваты все.
Документы безжалостно обнажают главную ложь всех карабахских нарративов - от бывших к нынешним властям Армении: "право на самоопределение" никогда не было реальной опцией, его не "потеряли" те или другие "из-за ошибок" или "предательства". Мадридские принципы, Казанский документ, все предложения Минской группы ОБСЕ содержали одну и ту же конструкцию — референдум ПОСЛЕ возвращения азербайджанских беженцев И ПРИ УСЛОВИИ возвращения. Это означало голосование изменённого национального состава Карабаха с предрешённым исходом. Лиссабонский саммит 1996 года расставил точки над i: все страны ОБСЕ, кроме Армении, поддержали формулу "высочайшая степень автономии в составе Азербайджана". Самоопределение разбивается о нерушимость границ — и международное начальство выбрало тут границы.
Признавать независимость Нагорного Карабаха никто не собирался. Ни Россия, ни Запад, ни сама Армения, которая за тридцать лет так и не решилась на этот шаг. Республика Арцах существовала в правовом вакууме — не признанная даже своим единственным союзником.
Все возможности договориться оказались сорваны. Их было три.
Первая — 1994-1996 годы. Тер-Петросян понимал: военная победа временна, нефтяные деньги ("контракт века" Алиева это 1994) Азербайджана изменят баланс сил. Он предлагал зафиксировать результаты войны, пока Гейдар был готов на уступки. Вернуть районы вокруг Карабаха в обмен на международные гарантии и статус. Его свергли, обвинив в предательстве. Кочарян и "карабахский клан" пришли к власти на волне максимализма.
Вторая — 1999 год. Вазген Саркисян и Карен Демирчян могли провести болезненное решение, имея и военный авторитет, и политический вес, и контакт с Баку. 27 октября их расстреляли в парламенте. Вместе с ними погибла возможность внутриармянского консенсуса для компромисса.
Третья — Пашинян после своей революции имел 80% поддержки и мандат на перемены. Он мог взять Мадридские принципы, вернуть районы, получить миротворцев и гарантии, списав всё на "коррумпированный режим". Вместо этого он испугался потери революционной популярности. Дал событиям идти как идут. Результат — военный разгром, потеря всего, 120 000 беженцев.
Каждое окно закрывалось хуже предыдущего. Каждый год промедления ухудшал переговорную позицию. Те, кто кричал о предательстве в 1998-м, получили настоящую капитуляцию в 2020-м. Те, кто боялся потерять 5% рейтинга, отдав пять районов, потеряли всё.
Это поразительная история, когда в трагедии нации виноваты политики, которые свергали тех, кто говорил правду. Политики, которые убивали тех, кто мог договориться. Политики, которые молчали, когда нужно было говорить. Политики, которые тридцать лет эксплуатировали максимализм, потому что это приносило голоса, а счёт предъявят потом.
Счёт предъявлен. Его оплатили арцахцы, которые в сентябре 2023 года покинули землю, где их предки жили веками. Без права на возвращение. Без гарантий. Без статуса. Без родины.
Документы фиксируют историю народа, который привели в ад не генералы, проигравшие войну, не фанатики, требовавшие невозможного, не муллы, обещавшие рай.
Его привели туда избранные лидеры. Демократически. Под аплодисменты. Под крики о предателях в адрес тех, кто пытался быть ответственными. Под разговоры про "пяди земли, политые кровью".
Это самое гнетущее в сегодняшних документах. Не их содержание. А понимание того, что всё могло быть иначе.
Документы безжалостно обнажают главную ложь всех карабахских нарративов - от бывших к нынешним властям Армении: "право на самоопределение" никогда не было реальной опцией, его не "потеряли" те или другие "из-за ошибок" или "предательства". Мадридские принципы, Казанский документ, все предложения Минской группы ОБСЕ содержали одну и ту же конструкцию — референдум ПОСЛЕ возвращения азербайджанских беженцев И ПРИ УСЛОВИИ возвращения. Это означало голосование изменённого национального состава Карабаха с предрешённым исходом. Лиссабонский саммит 1996 года расставил точки над i: все страны ОБСЕ, кроме Армении, поддержали формулу "высочайшая степень автономии в составе Азербайджана". Самоопределение разбивается о нерушимость границ — и международное начальство выбрало тут границы.
Признавать независимость Нагорного Карабаха никто не собирался. Ни Россия, ни Запад, ни сама Армения, которая за тридцать лет так и не решилась на этот шаг. Республика Арцах существовала в правовом вакууме — не признанная даже своим единственным союзником.
Все возможности договориться оказались сорваны. Их было три.
Первая — 1994-1996 годы. Тер-Петросян понимал: военная победа временна, нефтяные деньги ("контракт века" Алиева это 1994) Азербайджана изменят баланс сил. Он предлагал зафиксировать результаты войны, пока Гейдар был готов на уступки. Вернуть районы вокруг Карабаха в обмен на международные гарантии и статус. Его свергли, обвинив в предательстве. Кочарян и "карабахский клан" пришли к власти на волне максимализма.
Вторая — 1999 год. Вазген Саркисян и Карен Демирчян могли провести болезненное решение, имея и военный авторитет, и политический вес, и контакт с Баку. 27 октября их расстреляли в парламенте. Вместе с ними погибла возможность внутриармянского консенсуса для компромисса.
Третья — Пашинян после своей революции имел 80% поддержки и мандат на перемены. Он мог взять Мадридские принципы, вернуть районы, получить миротворцев и гарантии, списав всё на "коррумпированный режим". Вместо этого он испугался потери революционной популярности. Дал событиям идти как идут. Результат — военный разгром, потеря всего, 120 000 беженцев.
Каждое окно закрывалось хуже предыдущего. Каждый год промедления ухудшал переговорную позицию. Те, кто кричал о предательстве в 1998-м, получили настоящую капитуляцию в 2020-м. Те, кто боялся потерять 5% рейтинга, отдав пять районов, потеряли всё.
Это поразительная история, когда в трагедии нации виноваты политики, которые свергали тех, кто говорил правду. Политики, которые убивали тех, кто мог договориться. Политики, которые молчали, когда нужно было говорить. Политики, которые тридцать лет эксплуатировали максимализм, потому что это приносило голоса, а счёт предъявят потом.
Счёт предъявлен. Его оплатили арцахцы, которые в сентябре 2023 года покинули землю, где их предки жили веками. Без права на возвращение. Без гарантий. Без статуса. Без родины.
Документы фиксируют историю народа, который привели в ад не генералы, проигравшие войну, не фанатики, требовавшие невозможного, не муллы, обещавшие рай.
Его привели туда избранные лидеры. Демократически. Под аплодисменты. Под крики о предателях в адрес тех, кто пытался быть ответственными. Под разговоры про "пяди земли, политые кровью".
Это самое гнетущее в сегодняшних документах. Не их содержание. А понимание того, что всё могло быть иначе.
Вечный стон правых, что все модели ИИ – "левые" и "отражает либеральные повестки", - получил какое-никакое подтверждение.
Создатели бенчмарков из Foaster.ai провели исследование, в котором задаются вопросом: почему языковые модели не предсказывают победы Трампа, Милея, Ле Пен? Авторы называют это bias (предвзятость) и предлагают исправить. Но сама постановка содержит подмену.
Модели обучены на научных статьях, книгах, текстах, где "голод — плохо" является аксиомой, а "вакцины работают" — фактом. И вот это внезапно объявляется "левацкой предвзятостью". Безусловно, правой позиции "хорошо, что люди голодают" не существует. Есть позиция "рынок разберётся", но она требует длинной аргументации, абстрактных моделей, предположений про "невидимые руки" и гипотез об отложенных эффектов. А "давайте накормим" — самоочевидно, требует только базовой эмпатии.
Любая непосредственная этика выглядит левой, поэтому правые атакуют саму постановку вопроса через нарративы "бедность — личный выбор" и "хватит навязывать ценности". Когда модель воспроизводит минимальный этический консенсус — её объявляют политически предвзятой.
Методология странная: электоральный результат берётся как ground truth – "эталонные данные", "истинная правда". Но Милей победил не потому, что аргентинцы изучили его экономическую программу — а потому что он смешно ругался в телевизоре, а старые надоели и дискредитировали себя. Люди голосуют за харизму, против предшественника, из усталости или традиции. Измерять качество модели угадыванием электорального результата — как оценивать диетолога по тому, знает ли он, что клиент ест на ужин.
Grok – который исследование объявляет "светочем свободы" - "ближе к народу" не благодаря глубине анализа, а потому что Маск сознательно позиционировал его как содержащий меньше фильтров и ограничений. Это как измерять комиков аплодисментами и объявлять победителем того, кто громче крикнул "ж..а". Технически смех в зале есть, но это не значит, что перед нами лучший комик. И да – с Гроком веселее и свободнее болтать, кричит он "громко".
За всем этим стоит более глубокая инверсия. Весь проект Просвещения строился на том, что т.н. "народные представления" — исходная точка, а не финальная инстанция. Люди верили в плоскую Землю и ведьм, дистанционно портящих молоко. Прогресс состоял в проверке этих представлений, а не в их сакрализации. Теперь всё наоборот: "народ так считает" внезапно стало аргументом само по себе.
Не "давайте разберёмся, прав ли он" — а "это и есть правда". Foaster кодифицирует это в метрику: vox populi как vox dei, но с графиками и таблицей лидеров по степени приближенности к "народной базе".
Впрочем, либералы и учёные сами немало сделали для этой инверсии. "Следуйте науке" — но только, когда наука говорит удобное. Локдауны научны, а данные об их вреде для психического здоровья — уже "льют воду на мельницу ковид-диссидентов". Вакцины безопасны — точка, без нюансов про побочки, потому что нюансы "помогают антиваксерам". Эксперты ошибались — и не признавали ошибок. "Консенсус" означает как правило не реальный консенсус, а административное давление и страх выпасть из мейнстрима.
Люди это видели. И сделали рациональный вывод: верить нельзя никому. Теперь каждый выбирает своих шаманов — правых ли, левых ли без разницы — и называет это критическим мышлением. Институциональный мэйнстрим – что в науке, что в политике - производил недоверие годами, а теперь удивляется расцвету конспирологии и голосованию за популистов.
А потом инструмент, которому "скормили" лучшее из созданного человечеством, критикуют за недостаточный учёт худшего. За то, что для него "люди не должны умирать от голода" — не предмет дискуссии. Вопрос не в том, левая ли модель. Вопрос — кому выгодно, чтобы базовый этический консенсус стал предметом "балансирования", а невежество получило статус истинной народной мудрости.
Создатели бенчмарков из Foaster.ai провели исследование, в котором задаются вопросом: почему языковые модели не предсказывают победы Трампа, Милея, Ле Пен? Авторы называют это bias (предвзятость) и предлагают исправить. Но сама постановка содержит подмену.
Модели обучены на научных статьях, книгах, текстах, где "голод — плохо" является аксиомой, а "вакцины работают" — фактом. И вот это внезапно объявляется "левацкой предвзятостью". Безусловно, правой позиции "хорошо, что люди голодают" не существует. Есть позиция "рынок разберётся", но она требует длинной аргументации, абстрактных моделей, предположений про "невидимые руки" и гипотез об отложенных эффектов. А "давайте накормим" — самоочевидно, требует только базовой эмпатии.
Любая непосредственная этика выглядит левой, поэтому правые атакуют саму постановку вопроса через нарративы "бедность — личный выбор" и "хватит навязывать ценности". Когда модель воспроизводит минимальный этический консенсус — её объявляют политически предвзятой.
Методология странная: электоральный результат берётся как ground truth – "эталонные данные", "истинная правда". Но Милей победил не потому, что аргентинцы изучили его экономическую программу — а потому что он смешно ругался в телевизоре, а старые надоели и дискредитировали себя. Люди голосуют за харизму, против предшественника, из усталости или традиции. Измерять качество модели угадыванием электорального результата — как оценивать диетолога по тому, знает ли он, что клиент ест на ужин.
Grok – который исследование объявляет "светочем свободы" - "ближе к народу" не благодаря глубине анализа, а потому что Маск сознательно позиционировал его как содержащий меньше фильтров и ограничений. Это как измерять комиков аплодисментами и объявлять победителем того, кто громче крикнул "ж..а". Технически смех в зале есть, но это не значит, что перед нами лучший комик. И да – с Гроком веселее и свободнее болтать, кричит он "громко".
За всем этим стоит более глубокая инверсия. Весь проект Просвещения строился на том, что т.н. "народные представления" — исходная точка, а не финальная инстанция. Люди верили в плоскую Землю и ведьм, дистанционно портящих молоко. Прогресс состоял в проверке этих представлений, а не в их сакрализации. Теперь всё наоборот: "народ так считает" внезапно стало аргументом само по себе.
Не "давайте разберёмся, прав ли он" — а "это и есть правда". Foaster кодифицирует это в метрику: vox populi как vox dei, но с графиками и таблицей лидеров по степени приближенности к "народной базе".
Впрочем, либералы и учёные сами немало сделали для этой инверсии. "Следуйте науке" — но только, когда наука говорит удобное. Локдауны научны, а данные об их вреде для психического здоровья — уже "льют воду на мельницу ковид-диссидентов". Вакцины безопасны — точка, без нюансов про побочки, потому что нюансы "помогают антиваксерам". Эксперты ошибались — и не признавали ошибок. "Консенсус" означает как правило не реальный консенсус, а административное давление и страх выпасть из мейнстрима.
Люди это видели. И сделали рациональный вывод: верить нельзя никому. Теперь каждый выбирает своих шаманов — правых ли, левых ли без разницы — и называет это критическим мышлением. Институциональный мэйнстрим – что в науке, что в политике - производил недоверие годами, а теперь удивляется расцвету конспирологии и голосованию за популистов.
А потом инструмент, которому "скормили" лучшее из созданного человечеством, критикуют за недостаточный учёт худшего. За то, что для него "люди не должны умирать от голода" — не предмет дискуссии. Вопрос не в том, левая ли модель. Вопрос — кому выгодно, чтобы базовый этический консенсус стал предметом "балансирования", а невежество получило статус истинной народной мудрости.
Визит Путина в Индию — повод вспомнить поучительный сюжет индийской истории, тем более именно он открыл дорогу национализму Моди.
Архитектура Неру
Джавахарлал Неру строил секулярную модернизированную Индию. Для этого проекта брахманский традиционализм был препятствием, а дравидийское движение Южной Индии — естественным союзником. Дравиды — тамилы, телугу, каннада, малаялам — около 250 млн человек, определяющих себя через противопоставление арийскому Северу. Их политическая повестка: антибрахманизм, антикастовость, защита региональных языков против хинди совпадала с программой Конгресса. Индира Ганди понимала эту логику ещё лучше. Её левый поворот сделал дравидийский юг одной из опор Конгресса.
Тамильский рычаг
Индира использовала ланкийских тамилов как инструмент геополитики. Шри-Ланка при президенте Джаявардене дрейфовала к США и Пакистану. А индийская разведка тренировала боевиков "Тигров освобождения Тамил-Илама" (ТОТИ) в штате Тамиланду. Давление собственного тамильского электората и геополитический расчёт работали в одном направлении.
Классическая мудрость регионального гегемона Крупный игрок не "решает" кризисы на периферии. Он управляет ими. Пока конфликт тлеет — гегемон незаменим. Коломбо нуждается в посредничестве, тамилы — в защите, все идут в Дели за арбитражем.
Раджив Ганди - пилот гражданской авиации, технократ по складу ума - попал во власть случайно после гибели брата и убийства матери. И развернул курс на 180°. Вместо поддержки тамилов — соглашение с Коломбо и ввод 100000 индийских солдат для разоружения тех, кого Дели сам вооружал и тренировал.
Советники обещали: ТОТИ сложат оружие. Раджив поверил, т.к. думал, как инженер — есть проблема, есть решение. Не понимал, что социальное не подчиняется законам механики. У людей есть память, обиды, воля.
Его пугали призраком сепаратизма: в Индии десятки миллионов тамилов, успешный Тамил-Илам создаст прецедент. Раджив недооценил, что предательство тамилов ударит по Конгрессу сильнее сепаратизма. И что, пытаясь "закрыть" кризис силой, он лишает Индию главного рычага влияния - незаменимости.
Цена
В мае 1991 смертница ТОТИ взорвала Ганди на предвыборном митинге — именно в Тамилнаду, куда он приехал за голосами тамилов. Убийство обезглавило Конгресс в критический момент. Династия Неру-Ганди лишилась наследника в расцвете сил. Это открыло дорогу BJP с идеологией по сути брахманского национализма. Секулярная коалиция Конгресса погрузилась в долгий кризис.
Бойня
После убийства Раджива Индия полностью отвернулась от тамильского движения. Когда в 2009 г. армия Шри-Ланки начала финальное наступление, еще один "технократ" от Конгресса во главе Индии – сикх из Пенджаба Сингх - дал молчаливое согласие.
Последовавшен было не военной операцией, а этнической чисткой. Сингальская армия загнала тамилов в так называемые "зоны безопасности" — и методично уничтожала их артиллерией и авиацией. Больницы становились целями. Раненых добивали. Расстреливали не только сдавшихся в плен, но и детей. По разным оценкам, погибло до 100 000 мирных жителей за несколько месяцев.
Ланкийское правительство по сей день не допустило расследования. Никто не предстал перед судом — ни международным, ни национальным. Не было ни санкций, ни трибунала.
Ирония истории
Но структурная логика взяла своё. Сегодня DMK — главная дравидийская партия Тамилнаду — снова в союзе с Конгрессом, партией, которая сначала вооружала тамилов, потом предала их, потом потеряла от их рук своего лидера. На выборах 2024-го эта коалиция взяла все места в штате. BJP Моди с её хиндутвой не может прорваться на юг. История учит: можно совершать гибельные ошибки, но структурные факторы сильнее личных решений.
А ланкийские тамилы? Трёхтысячелетнее присутствие, древние храмы, литература, история — всё закончилось. Они рассеяны, а те, кто остался, живут под военной оккупацией. Их земли заселяют сингальские колонисты. Их храмы сносят или передают буддийским монахам.
Туристам Севера Цейлона неплохо бы помнить, что скорее всего их бунгало стоит над очередной братской могилой, появившейся благодаря "принципу нерушимости границ".
Архитектура Неру
Джавахарлал Неру строил секулярную модернизированную Индию. Для этого проекта брахманский традиционализм был препятствием, а дравидийское движение Южной Индии — естественным союзником. Дравиды — тамилы, телугу, каннада, малаялам — около 250 млн человек, определяющих себя через противопоставление арийскому Северу. Их политическая повестка: антибрахманизм, антикастовость, защита региональных языков против хинди совпадала с программой Конгресса. Индира Ганди понимала эту логику ещё лучше. Её левый поворот сделал дравидийский юг одной из опор Конгресса.
Тамильский рычаг
Индира использовала ланкийских тамилов как инструмент геополитики. Шри-Ланка при президенте Джаявардене дрейфовала к США и Пакистану. А индийская разведка тренировала боевиков "Тигров освобождения Тамил-Илама" (ТОТИ) в штате Тамиланду. Давление собственного тамильского электората и геополитический расчёт работали в одном направлении.
Классическая мудрость регионального гегемона Крупный игрок не "решает" кризисы на периферии. Он управляет ими. Пока конфликт тлеет — гегемон незаменим. Коломбо нуждается в посредничестве, тамилы — в защите, все идут в Дели за арбитражем.
Раджив Ганди - пилот гражданской авиации, технократ по складу ума - попал во власть случайно после гибели брата и убийства матери. И развернул курс на 180°. Вместо поддержки тамилов — соглашение с Коломбо и ввод 100000 индийских солдат для разоружения тех, кого Дели сам вооружал и тренировал.
Советники обещали: ТОТИ сложат оружие. Раджив поверил, т.к. думал, как инженер — есть проблема, есть решение. Не понимал, что социальное не подчиняется законам механики. У людей есть память, обиды, воля.
Его пугали призраком сепаратизма: в Индии десятки миллионов тамилов, успешный Тамил-Илам создаст прецедент. Раджив недооценил, что предательство тамилов ударит по Конгрессу сильнее сепаратизма. И что, пытаясь "закрыть" кризис силой, он лишает Индию главного рычага влияния - незаменимости.
Цена
В мае 1991 смертница ТОТИ взорвала Ганди на предвыборном митинге — именно в Тамилнаду, куда он приехал за голосами тамилов. Убийство обезглавило Конгресс в критический момент. Династия Неру-Ганди лишилась наследника в расцвете сил. Это открыло дорогу BJP с идеологией по сути брахманского национализма. Секулярная коалиция Конгресса погрузилась в долгий кризис.
Бойня
После убийства Раджива Индия полностью отвернулась от тамильского движения. Когда в 2009 г. армия Шри-Ланки начала финальное наступление, еще один "технократ" от Конгресса во главе Индии – сикх из Пенджаба Сингх - дал молчаливое согласие.
Последовавшен было не военной операцией, а этнической чисткой. Сингальская армия загнала тамилов в так называемые "зоны безопасности" — и методично уничтожала их артиллерией и авиацией. Больницы становились целями. Раненых добивали. Расстреливали не только сдавшихся в плен, но и детей. По разным оценкам, погибло до 100 000 мирных жителей за несколько месяцев.
Ланкийское правительство по сей день не допустило расследования. Никто не предстал перед судом — ни международным, ни национальным. Не было ни санкций, ни трибунала.
Ирония истории
Но структурная логика взяла своё. Сегодня DMK — главная дравидийская партия Тамилнаду — снова в союзе с Конгрессом, партией, которая сначала вооружала тамилов, потом предала их, потом потеряла от их рук своего лидера. На выборах 2024-го эта коалиция взяла все места в штате. BJP Моди с её хиндутвой не может прорваться на юг. История учит: можно совершать гибельные ошибки, но структурные факторы сильнее личных решений.
А ланкийские тамилы? Трёхтысячелетнее присутствие, древние храмы, литература, история — всё закончилось. Они рассеяны, а те, кто остался, живут под военной оккупацией. Их земли заселяют сингальские колонисты. Их храмы сносят или передают буддийским монахам.
Туристам Севера Цейлона неплохо бы помнить, что скорее всего их бунгало стоит над очередной братской могилой, появившейся благодаря "принципу нерушимости границ".
Тихо, без всякой помпы американцы выкатили «Стратегию национальной безопасности 2025» (NSS-2025), совершающую принципиальный разрыв с традицией американской внешней политики. Миграция — впервые в истории подобных документов — выведена на уровень экзистенциальной угрозы уровня военного нападения. Формулировка «пограничная безопасность является первичным элементом национальной безопасности» переворачивает всю иерархию приоритетов.
Было — Стало: внутренний контур
Было: Миграция рассматривалась как управляемый процесс, требующий «упорядочивания». Даже жёсткая риторика первого срока Трампа не выходила за рамки борьбы с нелегальной миграцией. Легальная иммиграция - «источник американской силы».
Стало: «Эра массовой миграции окончена» — это уже не про нелегалов. Документ апеллирует к историческому опыту, когда «суверенные нации запрещали неконтролируемую миграцию и предоставляли гражданство иностранцам лишь в редких случаях, при соответствии строгим критериям». То есть проблема не в процедурах, а в самом факте массового перемещения людей. «Кого страна допускает в свои границы — в каком количестве и откуда — неизбежно определит будущее этой нации» — это уже не чисто нацбез. Это идеология.
Было — Стало: экспорт антимиграционной повестки
Было: США продвигали концепцию «упорядоченной миграции» через международные институты. Глобальный договор о миграции 2018 года (от которого США вышли) предполагал именно управление потоками, а не их остановку.
Стало: Документ требует от партнёров «работать сообща, чтобы останавливать, а не облегчать миграционные потоки». Это прямой вызов всей архитектуре ООН в области миграции. Более того, антимиграционная повестка встроена в критерии союзничества: помощь и торговые преференции обусловлены готовностью «контролировать миграцию».
Европейский кейс: демография как угроза альянсу
Самый радикальный пассаж документа касается Европы. NSS-2025 открытым текстом ставит под вопрос будущее НАТО по демографическим основаниям: «в течение нескольких десятилетий, самое позднее, некоторые члены НАТО станут преимущественно неевропейскими». Отсюда вывод: неясно, будут ли эти страны «смотреть на своё место в мире или на свой альянс с Соединёнными Штатами так же, как те, кто подписывал устав НАТО». Это круто. Официальный американский документ фактически заявляет: этнический состав союзников — фактор их надёжности.
Латинская Америка: миграция как casus belli
Возврат трампистов к доктрине Монро выстроен вокруг миграционной логики. Стабильность Западного полушария определяется через способность «предотвращать и препятствовать массовой миграции в Соединённые Штаты». Военное присутствие в регионе обосновывается необходимостью «пресекать нелегальную и иную нежелательную миграцию».
Технологии как инструмент
Технологическая повестка в документе подчинена той же логике обособления. США должны «обеспечить, чтобы американские технологии и американские стандарты — особенно в ИИ, биотехнологиях и квантовых вычислениях — двигали мир вперёд». Технологическое лидерство прямо увязано с энергодоминированием: «дешёвая и обильная энергия поможет сохранить наше преимущество в передовых технологиях, таких как ИИ». Технологии трактуются исключительно как средство доминирования и экспортный товар для укрепления альянсов — без какой-либо рефлексии о рисках или природе инструментов, которыми предполагается доминировать.
NSS-2025 предлагает новую глобальную архитектуру, где контроль над перемещением людей становится центральным элементом суверенитета и критерием принадлежности к «правильному» лагерю. Антимиграционная политика перестаёт быть внутренним делом — она экспортируется как условие партнёрства с США. Заявляется на уровне сверхдержавы то, что ещё недавно считалось маргинальной позицией правых. Если европейские популисты говорят о защите «своих» границ, NSS-2025 претендует на глобальную антимиграционную доктрину с США как её гарантом и оператором. При этом готовность к насилию заложена в саму логику документа, прямо санкционирующего «применение летальной силы» против тех, кого система контроля миграции определит как угрозу.
Было — Стало: внутренний контур
Было: Миграция рассматривалась как управляемый процесс, требующий «упорядочивания». Даже жёсткая риторика первого срока Трампа не выходила за рамки борьбы с нелегальной миграцией. Легальная иммиграция - «источник американской силы».
Стало: «Эра массовой миграции окончена» — это уже не про нелегалов. Документ апеллирует к историческому опыту, когда «суверенные нации запрещали неконтролируемую миграцию и предоставляли гражданство иностранцам лишь в редких случаях, при соответствии строгим критериям». То есть проблема не в процедурах, а в самом факте массового перемещения людей. «Кого страна допускает в свои границы — в каком количестве и откуда — неизбежно определит будущее этой нации» — это уже не чисто нацбез. Это идеология.
Было — Стало: экспорт антимиграционной повестки
Было: США продвигали концепцию «упорядоченной миграции» через международные институты. Глобальный договор о миграции 2018 года (от которого США вышли) предполагал именно управление потоками, а не их остановку.
Стало: Документ требует от партнёров «работать сообща, чтобы останавливать, а не облегчать миграционные потоки». Это прямой вызов всей архитектуре ООН в области миграции. Более того, антимиграционная повестка встроена в критерии союзничества: помощь и торговые преференции обусловлены готовностью «контролировать миграцию».
Европейский кейс: демография как угроза альянсу
Самый радикальный пассаж документа касается Европы. NSS-2025 открытым текстом ставит под вопрос будущее НАТО по демографическим основаниям: «в течение нескольких десятилетий, самое позднее, некоторые члены НАТО станут преимущественно неевропейскими». Отсюда вывод: неясно, будут ли эти страны «смотреть на своё место в мире или на свой альянс с Соединёнными Штатами так же, как те, кто подписывал устав НАТО». Это круто. Официальный американский документ фактически заявляет: этнический состав союзников — фактор их надёжности.
Латинская Америка: миграция как casus belli
Возврат трампистов к доктрине Монро выстроен вокруг миграционной логики. Стабильность Западного полушария определяется через способность «предотвращать и препятствовать массовой миграции в Соединённые Штаты». Военное присутствие в регионе обосновывается необходимостью «пресекать нелегальную и иную нежелательную миграцию».
Технологии как инструмент
Технологическая повестка в документе подчинена той же логике обособления. США должны «обеспечить, чтобы американские технологии и американские стандарты — особенно в ИИ, биотехнологиях и квантовых вычислениях — двигали мир вперёд». Технологическое лидерство прямо увязано с энергодоминированием: «дешёвая и обильная энергия поможет сохранить наше преимущество в передовых технологиях, таких как ИИ». Технологии трактуются исключительно как средство доминирования и экспортный товар для укрепления альянсов — без какой-либо рефлексии о рисках или природе инструментов, которыми предполагается доминировать.
NSS-2025 предлагает новую глобальную архитектуру, где контроль над перемещением людей становится центральным элементом суверенитета и критерием принадлежности к «правильному» лагерю. Антимиграционная политика перестаёт быть внутренним делом — она экспортируется как условие партнёрства с США. Заявляется на уровне сверхдержавы то, что ещё недавно считалось маргинальной позицией правых. Если европейские популисты говорят о защите «своих» границ, NSS-2025 претендует на глобальную антимиграционную доктрину с США как её гарантом и оператором. При этом готовность к насилию заложена в саму логику документа, прямо санкционирующего «применение летальной силы» против тех, кого система контроля миграции определит как угрозу.
😍🐖🐖🐖Так вышло, что я с детства любил свиней. Павильон "Свиноводство" на ВДНХ приводил меня в больший восторг, чем павильон "Космос". И сейчас – попадается что-то про свинок – обязательно изучаю.
Например, на Euronews заголовок: "España culpa a Rusia de la propagación de la peste porcina africana" — "Испания обвиняет Россию в распространении африканской чумы свиней (АЧС)".
В начале декабря в природном парке Кольсерола рядом с Барселоной начали находить мёртвых кабанов. К 5 декабря - 50 трупов, подтверждена АЧС. Первая вспышка в Испании с 1994-го.
Это катастрофа. АЧС не лечится, вакцины нет, смертность у свиней — до 100%. Для человека не опасна, но для свиноводства — приговор. А Испания — крупнейший производитель свинины в Европе и 4-й в мире. Хамон ibérico, экспорт на миллиарды евро — под угрозой.
Власти Каталонии закрыли доступ в природные зоны в 91 муниципалитете. Установили два периметра безопасности. Проверяют свинофермы — пока чисто. Еврокомиссия прислала ветеринарную бригаду. Все ждут: перекинется ли на домашних свиней?
Через неделю Минсельхоз Испании публикует доклад. В нём говорится, что вирус попал в Европу через Россию — в 2007 году, с Кавказа. Это известный факт восемнадцатилетней давности. Дальше он распространялся на Запад — Польша, Германия, Бельгия.
Но❗️ Генетический анализ показал, что штамм из Кольсеролы не совпадает с теми, что сейчас циркулируют в Европе. Он похож на архаичные линии 2007 года — как будто из морозилки, а не из живой природы.
Министерство это признает. В том же докладе — просьба привлечь спецподразделения для проверки версии лабораторной утечки. Проверяются местные научные центры, движение образцов, обращение с биоотходами. Расследование продолжается. То есть испанские власти сами рассматривают версию, что вирус вытек из их собственной лаборатории. Но заголовок Euronews — 'Испания обвиняет Россию".
Цепочка заражения 2007 года выглядела так: Восточная Африка → Поти в Грузии → Кавказ → юг России → дальше на Запад. Если следовать логике испанского доклада, первоисточник — Кения или Танзания, точка входа в регион — Грузия.
Почему не "España culpa a Kenia"? Или "España culpa a Georgia"? Ведь Россия в этой цепочке — такой же транзитный пострадавший, как потом Польша или Германия. Вирус пришёл извне, нанёс огромный ущерб российскому свиноводству, заставил перестраивать всю отрасль. Но Россия — идеальный громоотвод: можно повесить что угодно.
Теперь про географию и здравый смысл.
От Испании до Африки - 14 километров. Общие популяции кабанов с Марокко и Алжиром, где АЧС присутствует постоянно. Если штамм африканского происхождения, логичнее предположить прямой занос: маршрутов масса. Но это означало бы признать дыру в собственной системе контроля.
Иберийское свиноводство — это т.н. выпасное содержание. Свинки месяцами пасутся в дубовых рощах, жиреют на желудях, дружат с дикими кабанами. Так делают хамон. Это - основа премиального экспорта, а также учебник, как не надо с точки зрения биобезопасности.
Россия в тысячах км. Другие подвиды диких и домашних свиней. После катастрофических потерь начала 2010-х — массовая консолидация отрасли, переход на закрытые индустриальные комплексы с жёстким биоконтролем.
И вот страна с дырявой биобезопасностью и прямым контактом с африканскими очагами обвиняет страну за тысячи километров с закрытым циклом производства. На основании того, что 18 лет назад вирус прошёл через её территорию.
Механика манипуляции проста: 90% читателей видят лишь заголовок. Он уходит в соцсети. В памяти связка: "Россия — чума свиней". Когда через месяц тихо выяснится реальная причина — никто не вспомнит. Опровержений не будет.
Как с блэкаутом в апреле 2025-го. Испания без света, но сразу заговорили про русскую кибератаку. Выяснилось: системный провал собственной энергосистемы, недоинвестирование в стабилизацию сети при форсированном переходе на возобновляемые источники. Тема просто исчезла.
Россия сегодня - универсальный громоотвод. И вот как заставить бюрократию Европы прекратить все списывать на "ужасных русских" - не очень понятно. Ведь это так удобно.
Например, на Euronews заголовок: "España culpa a Rusia de la propagación de la peste porcina africana" — "Испания обвиняет Россию в распространении африканской чумы свиней (АЧС)".
В начале декабря в природном парке Кольсерола рядом с Барселоной начали находить мёртвых кабанов. К 5 декабря - 50 трупов, подтверждена АЧС. Первая вспышка в Испании с 1994-го.
Это катастрофа. АЧС не лечится, вакцины нет, смертность у свиней — до 100%. Для человека не опасна, но для свиноводства — приговор. А Испания — крупнейший производитель свинины в Европе и 4-й в мире. Хамон ibérico, экспорт на миллиарды евро — под угрозой.
Власти Каталонии закрыли доступ в природные зоны в 91 муниципалитете. Установили два периметра безопасности. Проверяют свинофермы — пока чисто. Еврокомиссия прислала ветеринарную бригаду. Все ждут: перекинется ли на домашних свиней?
Через неделю Минсельхоз Испании публикует доклад. В нём говорится, что вирус попал в Европу через Россию — в 2007 году, с Кавказа. Это известный факт восемнадцатилетней давности. Дальше он распространялся на Запад — Польша, Германия, Бельгия.
Но❗️ Генетический анализ показал, что штамм из Кольсеролы не совпадает с теми, что сейчас циркулируют в Европе. Он похож на архаичные линии 2007 года — как будто из морозилки, а не из живой природы.
Министерство это признает. В том же докладе — просьба привлечь спецподразделения для проверки версии лабораторной утечки. Проверяются местные научные центры, движение образцов, обращение с биоотходами. Расследование продолжается. То есть испанские власти сами рассматривают версию, что вирус вытек из их собственной лаборатории. Но заголовок Euronews — 'Испания обвиняет Россию".
Цепочка заражения 2007 года выглядела так: Восточная Африка → Поти в Грузии → Кавказ → юг России → дальше на Запад. Если следовать логике испанского доклада, первоисточник — Кения или Танзания, точка входа в регион — Грузия.
Почему не "España culpa a Kenia"? Или "España culpa a Georgia"? Ведь Россия в этой цепочке — такой же транзитный пострадавший, как потом Польша или Германия. Вирус пришёл извне, нанёс огромный ущерб российскому свиноводству, заставил перестраивать всю отрасль. Но Россия — идеальный громоотвод: можно повесить что угодно.
Теперь про географию и здравый смысл.
От Испании до Африки - 14 километров. Общие популяции кабанов с Марокко и Алжиром, где АЧС присутствует постоянно. Если штамм африканского происхождения, логичнее предположить прямой занос: маршрутов масса. Но это означало бы признать дыру в собственной системе контроля.
Иберийское свиноводство — это т.н. выпасное содержание. Свинки месяцами пасутся в дубовых рощах, жиреют на желудях, дружат с дикими кабанами. Так делают хамон. Это - основа премиального экспорта, а также учебник, как не надо с точки зрения биобезопасности.
Россия в тысячах км. Другие подвиды диких и домашних свиней. После катастрофических потерь начала 2010-х — массовая консолидация отрасли, переход на закрытые индустриальные комплексы с жёстким биоконтролем.
И вот страна с дырявой биобезопасностью и прямым контактом с африканскими очагами обвиняет страну за тысячи километров с закрытым циклом производства. На основании того, что 18 лет назад вирус прошёл через её территорию.
Механика манипуляции проста: 90% читателей видят лишь заголовок. Он уходит в соцсети. В памяти связка: "Россия — чума свиней". Когда через месяц тихо выяснится реальная причина — никто не вспомнит. Опровержений не будет.
Как с блэкаутом в апреле 2025-го. Испания без света, но сразу заговорили про русскую кибератаку. Выяснилось: системный провал собственной энергосистемы, недоинвестирование в стабилизацию сети при форсированном переходе на возобновляемые источники. Тема просто исчезла.
Россия сегодня - универсальный громоотвод. И вот как заставить бюрократию Европы прекратить все списывать на "ужасных русских" - не очень понятно. Ведь это так удобно.
Был нынче на очередной тусовке про ценности. Слушал про герменевтику, Канта, "ценностное ядро культуры" и, конечно, про "колоссальный экспортный потенциал российского консерватизма". И думал: а что если "ценности" в смысле "активы, обладающие стоимостью" - рамка адекватнее, чем философия?
1️⃣ Язык знает больше
Слово "ценность" хранит связь с ценой. Но философская традиция это затушёвывает — уводит в сферу смыслов, интерпретаций, "духовного". А весь язык, которым говорят о культуре, — экономический. "Сокровищница языка" (хранилище). "Наследие" — то, что передаётся по праву. "Вклад в культуру" - депозит. "Духовное богатство". "Обогащение" смыслами. Даже "культура" — от colere, возделывание. Сельхозактив. Паши, удобряй, собирай, зарабатывай. Голливуд, кстати, в этой логике и работает.
Язык с самого начала фиксировал: это собственность, накопление, передача, присвоение. Философия сказала: "нет-нет, это всё фигуры речи". А это не метафоры, это буквальное корректное описание.
2️⃣ Операциональность
Если ценности — это активы, то появляется рабочий инструментарий.
Амортизация: ценности требуют поддержания.
Ликвидность: одни конвертируются легко, другие заморожены.
Залоговая стоимость: под что можно получить кредит – в данном случае доверия.
Оценка и переоценка: кто и как определяет "котировки".
Портфель: диверсификация или концентрация.
Транзакционные издержки: что теряется при передаче.
Философия даёт только "интерпретацию" и "горизонт понимания". С этим невозможно работать, можно только бесконечно рефлексировать. Язык политэкономии — более адекватный метаязык для описания ценностей, чем язык философии. Он позволяет видеть структуру, потоки, бенефициаров.
Возвращение к политэкономии, но с новым аппаратом. Маркс описал структуру: кто владеет, кто нет. Но не дал механики. Как происходит переоценка? Как возникают пузыри? Что такое короткая позиция в культурных войнах?
Биржевой язык — это классовая теория плюс теория игр плюс операциональность.
3️⃣ Ключевое противоречие
Есть те, кто хочет ликвидности: свободное обращение, выход на любые рынки. И есть, кто хочет гарантий сохранения накоплений: "это не товар", "это священное", "это не продаётся".
Российский консервативный дискурс — почти идеальная иллюстрация. "Духовные скрепы" — буквально язык гарантий. "Традиционные ценности" объявляются неотчуждаемыми: семья, Пушкин и пр. - "не продаются". Любая попытка "торговаться" - кощунство.
Это рациональная стратегия держателей актива. На открытом рынке интерпретаций, где конкурируют версии истории и модели семьи, такая позиция монополиста не работает.
Поэтому нужен режим майората: актив передаётся целиком, не делится, не переоценивается.
4️⃣ Институты: эмитенты и регуляторы
То есть ключевой вопрос — не "сколько стоит ценность", а "кто определяет, сколько она стоит". "Бесценное" суть не отсутствие цены, а "монополия на оценку".
Кто сертифицирует, что традиционно, а что нет? Между институтами идёт борьба за право быть центральным банком ценностей — эмитентом и регулятором. Церковь говорит, что брак — "таинство", заявляя монополию на сертификацию. Когда государство вводит "семейные ценности" в Конституцию, оно перехватывает право эмиссии. Оба игрока рационально хотят быть тем, кто регулирует. Здесь же – аборты.
Тут - фундаментальная проблема "консервативного интернационала". Он невозможен как настоящее объединение. Левый и либеральные интернационалы могут существовать, потому что они про универсалии: от "свободного рынка" до "справедливости распределения". Консервативный проект — по определению защита локальной монополии. Русская традиция, американская традиция, венгерская традиция — это разные домены с разными владельцами.
"Консервативный интернационал" оказывается не союзом единомышленников, а картельным соглашение монополистов. Они могут договориться не конкурировать на чужих территориях и вместе противостоять внешней угрозе. Но они не могут создать общий рынок ценностей — потому что весь смысл их позиции в том, что ценности не должны свободно обращаться. Каждый защищает свой актив - в том числе друг от друга.
1️⃣ Язык знает больше
Слово "ценность" хранит связь с ценой. Но философская традиция это затушёвывает — уводит в сферу смыслов, интерпретаций, "духовного". А весь язык, которым говорят о культуре, — экономический. "Сокровищница языка" (хранилище). "Наследие" — то, что передаётся по праву. "Вклад в культуру" - депозит. "Духовное богатство". "Обогащение" смыслами. Даже "культура" — от colere, возделывание. Сельхозактив. Паши, удобряй, собирай, зарабатывай. Голливуд, кстати, в этой логике и работает.
Язык с самого начала фиксировал: это собственность, накопление, передача, присвоение. Философия сказала: "нет-нет, это всё фигуры речи". А это не метафоры, это буквальное корректное описание.
2️⃣ Операциональность
Если ценности — это активы, то появляется рабочий инструментарий.
Амортизация: ценности требуют поддержания.
Ликвидность: одни конвертируются легко, другие заморожены.
Залоговая стоимость: под что можно получить кредит – в данном случае доверия.
Оценка и переоценка: кто и как определяет "котировки".
Портфель: диверсификация или концентрация.
Транзакционные издержки: что теряется при передаче.
Философия даёт только "интерпретацию" и "горизонт понимания". С этим невозможно работать, можно только бесконечно рефлексировать. Язык политэкономии — более адекватный метаязык для описания ценностей, чем язык философии. Он позволяет видеть структуру, потоки, бенефициаров.
Возвращение к политэкономии, но с новым аппаратом. Маркс описал структуру: кто владеет, кто нет. Но не дал механики. Как происходит переоценка? Как возникают пузыри? Что такое короткая позиция в культурных войнах?
Биржевой язык — это классовая теория плюс теория игр плюс операциональность.
3️⃣ Ключевое противоречие
Есть те, кто хочет ликвидности: свободное обращение, выход на любые рынки. И есть, кто хочет гарантий сохранения накоплений: "это не товар", "это священное", "это не продаётся".
Российский консервативный дискурс — почти идеальная иллюстрация. "Духовные скрепы" — буквально язык гарантий. "Традиционные ценности" объявляются неотчуждаемыми: семья, Пушкин и пр. - "не продаются". Любая попытка "торговаться" - кощунство.
Это рациональная стратегия держателей актива. На открытом рынке интерпретаций, где конкурируют версии истории и модели семьи, такая позиция монополиста не работает.
Поэтому нужен режим майората: актив передаётся целиком, не делится, не переоценивается.
4️⃣ Институты: эмитенты и регуляторы
То есть ключевой вопрос — не "сколько стоит ценность", а "кто определяет, сколько она стоит". "Бесценное" суть не отсутствие цены, а "монополия на оценку".
Кто сертифицирует, что традиционно, а что нет? Между институтами идёт борьба за право быть центральным банком ценностей — эмитентом и регулятором. Церковь говорит, что брак — "таинство", заявляя монополию на сертификацию. Когда государство вводит "семейные ценности" в Конституцию, оно перехватывает право эмиссии. Оба игрока рационально хотят быть тем, кто регулирует. Здесь же – аборты.
Тут - фундаментальная проблема "консервативного интернационала". Он невозможен как настоящее объединение. Левый и либеральные интернационалы могут существовать, потому что они про универсалии: от "свободного рынка" до "справедливости распределения". Консервативный проект — по определению защита локальной монополии. Русская традиция, американская традиция, венгерская традиция — это разные домены с разными владельцами.
"Консервативный интернационал" оказывается не союзом единомышленников, а картельным соглашение монополистов. Они могут договориться не конкурировать на чужих территориях и вместе противостоять внешней угрозе. Но они не могут создать общий рынок ценностей — потому что весь смысл их позиции в том, что ценности не должны свободно обращаться. Каждый защищает свой актив - в том числе друг от друга.
8 декабря 2025 года утвердили новую Стратегию развития здравоохранения. Третий день под впечатлением нахожусь. Документ представляет собой образцово-показательный пример того, что я называю "кризисом осмысления" — текст, симулирующий стратегическое планирование, но не имеющий связи с реальностью. Фактически, это список пожеланий имениннику на детском дне рождения. Чтобы и красивым, и умным, и успешным, и богатым наш малыш рос.
1⃣ Отсутствие выбора
Стратегия — это приоритеты. Приоритеты означают отказ от чего-то. В документе нет ни одного "или-или". Всё будет развиваться одновременно, бесконфликтно, без ограничений. Технологический суверенитет, персонализированная медицина, всеобщая доступность, цифровизация всего и вся, рост обеспеченности кадрами почему-то на душу населения, а не там, где они нужны - каждое направление требует ресурсов и конфликтует с другими на всех уровнях.
2⃣ Игнорирование реальности
Слово "демография" отсутствует. Структура смертности не упомянута ни разу — при том, что это ключ к пониманию проблем здравоохранения и определения приоритетов его развития. Зато "благоприятная среда" и "здоровый образ жизни" — повсюду.
Психическое здоровье – одна из ключевых причин утраты трудоспособности в среднем возрасте — ноль. Экономика здравоохранения, удорожание лечения, генная терапия по два миллиона долларов за инъекцию и Car-T за миллион – ноль. Конфликт между "всё бесплатно" и реальными бюджетами — не существует. Гармонизация платного и бесплатного сектора здравоохранения – нет такой буквы.
3⃣ Разрыв между угрозами и показателями
Угроза названа — показателя нет. "Зависимость от иностранного сырья" в списке угроз, но нет метрики её снижения. "Старение населения" — вызов, но нет показателей готовности к нему. Показатели подобраны под отчётность: "100% медорганизаций вовлечены в проекты производительности". Измерение "активностей", не результатов.
Одновременно: рост числа врачей, двадцатикратный рост телемедицины, ИИ везде, повышение производительности. Извините, но если технологии работают — врачей нужно меньше. Если врачей нужно больше — технологии не работают. Документ не выбирает, а перечисляет все, что нравится.
4⃣ Подмена проблемы
"Обеспеченность врачами" — цель. Но человек в райцентре не попадает к специалисту не из-за нехватки врачей в стране. Москва — 70 врачей на 10 тысяч, село — 15. Проблема в распределении, структуре, маршрутизации. Документ предлагает "больше врачей" — ответ из 1975 года. Зато понятно откуда взялся закон про обязательные отработки –отчитаться об "увеличении числа врачей на душу населения".
5⃣ Регуляторный вакуум
ИИ упомянут пять раз — каждый раз "внедрять" и "развивать". Ни слова о регулировании: кто отвечает за ошибку алгоритма, как сертифицировать, как обновлять модели, каков правовой статус рекомендации ИИ. Стратегия обещает ИИ, но не создаёт условий для его легального существования. А именно регуляторка – ключ к проблеме внедрения ИИ.
6⃣ Треть текста — самопохвала
Раздел о "состоянии" — перечисление достижений предыдущего периода. Построено, оснащено, охвачено. Без сравнения с целями, без оценки эффективности. Формулировки достаточно расплывчаты, чтобы любой исход объявить успехом. Показатели достаточно процедурны, чтобы их нельзя было не выполнить.
7⃣ Наука без содержания
Технологии перечислены списком — биопечать, генетическое редактирование, нейроинтерфейсы. Где Россия сейчас, каков разрыв с лидерами, что реалистично, а что нет — не сказано. Нет приоритизации (всё важно = ничего не важно), нет оценки научного потенциала, нет механизма трансфера из лаборатории в клинику, нет связи науки с регуляторикой, нет моделей финансирования. Путь от идеи до пациента в реальности – 10 лет проблем в каждой точке. Стратегия: "развитие наукоёмких технологий по перспективным направлениям".
Ну а пока стратегия не описывает ничего из реальной жизни, здравоохранение продолжит меняться под давлением кризисов и дефицитов. А не благодаря программным документам Минздрава и не в соответствии с ним.
1⃣ Отсутствие выбора
Стратегия — это приоритеты. Приоритеты означают отказ от чего-то. В документе нет ни одного "или-или". Всё будет развиваться одновременно, бесконфликтно, без ограничений. Технологический суверенитет, персонализированная медицина, всеобщая доступность, цифровизация всего и вся, рост обеспеченности кадрами почему-то на душу населения, а не там, где они нужны - каждое направление требует ресурсов и конфликтует с другими на всех уровнях.
2⃣ Игнорирование реальности
Слово "демография" отсутствует. Структура смертности не упомянута ни разу — при том, что это ключ к пониманию проблем здравоохранения и определения приоритетов его развития. Зато "благоприятная среда" и "здоровый образ жизни" — повсюду.
Психическое здоровье – одна из ключевых причин утраты трудоспособности в среднем возрасте — ноль. Экономика здравоохранения, удорожание лечения, генная терапия по два миллиона долларов за инъекцию и Car-T за миллион – ноль. Конфликт между "всё бесплатно" и реальными бюджетами — не существует. Гармонизация платного и бесплатного сектора здравоохранения – нет такой буквы.
3⃣ Разрыв между угрозами и показателями
Угроза названа — показателя нет. "Зависимость от иностранного сырья" в списке угроз, но нет метрики её снижения. "Старение населения" — вызов, но нет показателей готовности к нему. Показатели подобраны под отчётность: "100% медорганизаций вовлечены в проекты производительности". Измерение "активностей", не результатов.
Одновременно: рост числа врачей, двадцатикратный рост телемедицины, ИИ везде, повышение производительности. Извините, но если технологии работают — врачей нужно меньше. Если врачей нужно больше — технологии не работают. Документ не выбирает, а перечисляет все, что нравится.
4⃣ Подмена проблемы
"Обеспеченность врачами" — цель. Но человек в райцентре не попадает к специалисту не из-за нехватки врачей в стране. Москва — 70 врачей на 10 тысяч, село — 15. Проблема в распределении, структуре, маршрутизации. Документ предлагает "больше врачей" — ответ из 1975 года. Зато понятно откуда взялся закон про обязательные отработки –отчитаться об "увеличении числа врачей на душу населения".
5⃣ Регуляторный вакуум
ИИ упомянут пять раз — каждый раз "внедрять" и "развивать". Ни слова о регулировании: кто отвечает за ошибку алгоритма, как сертифицировать, как обновлять модели, каков правовой статус рекомендации ИИ. Стратегия обещает ИИ, но не создаёт условий для его легального существования. А именно регуляторка – ключ к проблеме внедрения ИИ.
6⃣ Треть текста — самопохвала
Раздел о "состоянии" — перечисление достижений предыдущего периода. Построено, оснащено, охвачено. Без сравнения с целями, без оценки эффективности. Формулировки достаточно расплывчаты, чтобы любой исход объявить успехом. Показатели достаточно процедурны, чтобы их нельзя было не выполнить.
7⃣ Наука без содержания
Технологии перечислены списком — биопечать, генетическое редактирование, нейроинтерфейсы. Где Россия сейчас, каков разрыв с лидерами, что реалистично, а что нет — не сказано. Нет приоритизации (всё важно = ничего не важно), нет оценки научного потенциала, нет механизма трансфера из лаборатории в клинику, нет связи науки с регуляторикой, нет моделей финансирования. Путь от идеи до пациента в реальности – 10 лет проблем в каждой точке. Стратегия: "развитие наукоёмких технологий по перспективным направлениям".
Ну а пока стратегия не описывает ничего из реальной жизни, здравоохранение продолжит меняться под давлением кризисов и дефицитов. А не благодаря программным документам Минздрава и не в соответствии с ним.
ОРИЕНТАЛИЗМ БЕЗ 🐪🐫
11 декабря 2025 г. генсек НАТО Рютте призвал европейцев готовиться к войне "масштаба, пережитого нашими дедами и прадедами". Комментаторы задались вопросом: каких именно дедов имел в виду голландец Рютте 1967 г.р. - из дивизии "Nederland" или "Viking"? Вопрос остроумный, но интереснее другое: сама структура мышления, в которой Россия автоматически - экзистенциальная угроза, а Европа — вечная жертва.
1⃣ Саид был бы озадачен
Эдвард Саид описывал ориентализм как систему знания-власти, через которую Запад конструировал образ экзотического Востока: гаремы, минареты, деспотия, иррациональность. Ключевой элемент - идея недостаточности: Восток не просто другой, он недоразвитый, неспособный к "современности". Отсюда "бремя белого человека" Киплинга — священный долг цивилизовать дикарей, иногда силой.
Для этого требовалась дистанция — географическая, языковая, религиозная. Нужны были "Сказки 1000 и одной ночи", Великие Моголы, загадочные письмена.
России предлагается та же схема. Православие вместо ислама, кириллица вместо вязи, Достоевский вместо Омара Хайяма. Готово - Россия успешно помещена в категорию непостижимого, иррационального, угрожающего Востока. Черчилль – один из величайших русофобов истории - говорил про "загадку, завёрнутую в тайну" — и это о стране, чья элита два века говорила по-французски и танцевала мазурку.
2⃣ Производство различия
Ларри Вольф показал, как философы Просвещения изобретали "Восточную Европу" для утверждения собственной цивилизованности. Вольтер переписывался с Екатериной, но его читатели должны были понимать: за Эльбой, начинается варварство. Граница подвижна — по Одеру, по Днепру, — но функция стабильна: отделять "нас" от "них".
Wall Street Journal в 2018 ("до всего") изобразил Путина Чингисханом. Идея "азиатского деспотизма" из "Персидских писем" Монтескье XVIII века работает без модернизации. Не нужны 🐪 и 🕌 — хватает "загадочной русской души" и "менталитета осаждённой крепости".
Логика: Россия -"тюрьма народов", неспособная к самостоятельной модернизации, застрявшая в имперском прошлом. Её нужно расчленить, народы освободить, территории поставить под внешнее управление. Это не колониализм, нет, это деколонизация. Не "бремя белого человека", а "ответственность международного сообщества". Формулировки новые, миссия старая: цивилизовать варваров, если не хотят - принудительно.
3⃣ Толмачи при дворе
Классический ориентализм требовал посредников — людей, которые "знали Восток" и переводили его для западной аудитории. Некоторые были учёными, большинство - авантюристами. XIX век полон историй о "магараджах в изгнании" и "принцессах из гарема", которые монетизировали предполагаемую экзотичность.
Современные русские эмигранты-эксперты выполняют ту же функцию. Они — сертифицированные "знатоки Востока", которые объясняют западной аудитории загадочную русскую душу. Их ценность не в точности анализа, а в статусе "инсайдера", подтверждающего: они действительно такие. Иррациональные. Агрессивные. Непостижимые. Платите за лекцию. Через неделю – в вашем городе!
Чем радикальнее эмигрант отрекается от происхождения, тем выше его рыночная стоимость. Идеальный эксперт — тот, кто объясняет, почему с "ними" невозможен диалог, почему "они" понимают только силу, почему "их" империю необходимо демонтировать. Это бизнес-модель: продажа инаковости оптом и в розницу.
Зачем нужна угроза❓
Далёкий Восток Саида был объектом колонизации — его нужно "цивилизовать", "включив" его ресурсы в сети распределения и производства Запада. "Близкий Восток" России выполняет функцию легитимации. Он объясняет, почему нужно пять процентов ВВП на оборону. Почему можно сократить здравоохранение. Почему ограниченный суверенитет — это неизбежная плата за безопасность.
Угроза должна быть достаточно далёкой, чтобы не проверить, и достаточно близкой, чтобы бояться. Россия тут идеальна: при всей ее таинственности, никто не ожидает, что придётся реально воевать. Можно бесконечно готовиться к войне, которая не случится, и списывать на подготовку любые издержки. Экзотика требует любопытства. Страх требует только врага.
11 декабря 2025 г. генсек НАТО Рютте призвал европейцев готовиться к войне "масштаба, пережитого нашими дедами и прадедами". Комментаторы задались вопросом: каких именно дедов имел в виду голландец Рютте 1967 г.р. - из дивизии "Nederland" или "Viking"? Вопрос остроумный, но интереснее другое: сама структура мышления, в которой Россия автоматически - экзистенциальная угроза, а Европа — вечная жертва.
1⃣ Саид был бы озадачен
Эдвард Саид описывал ориентализм как систему знания-власти, через которую Запад конструировал образ экзотического Востока: гаремы, минареты, деспотия, иррациональность. Ключевой элемент - идея недостаточности: Восток не просто другой, он недоразвитый, неспособный к "современности". Отсюда "бремя белого человека" Киплинга — священный долг цивилизовать дикарей, иногда силой.
Для этого требовалась дистанция — географическая, языковая, религиозная. Нужны были "Сказки 1000 и одной ночи", Великие Моголы, загадочные письмена.
России предлагается та же схема. Православие вместо ислама, кириллица вместо вязи, Достоевский вместо Омара Хайяма. Готово - Россия успешно помещена в категорию непостижимого, иррационального, угрожающего Востока. Черчилль – один из величайших русофобов истории - говорил про "загадку, завёрнутую в тайну" — и это о стране, чья элита два века говорила по-французски и танцевала мазурку.
2⃣ Производство различия
Ларри Вольф показал, как философы Просвещения изобретали "Восточную Европу" для утверждения собственной цивилизованности. Вольтер переписывался с Екатериной, но его читатели должны были понимать: за Эльбой, начинается варварство. Граница подвижна — по Одеру, по Днепру, — но функция стабильна: отделять "нас" от "них".
Wall Street Journal в 2018 ("до всего") изобразил Путина Чингисханом. Идея "азиатского деспотизма" из "Персидских писем" Монтескье XVIII века работает без модернизации. Не нужны 🐪 и 🕌 — хватает "загадочной русской души" и "менталитета осаждённой крепости".
Логика: Россия -"тюрьма народов", неспособная к самостоятельной модернизации, застрявшая в имперском прошлом. Её нужно расчленить, народы освободить, территории поставить под внешнее управление. Это не колониализм, нет, это деколонизация. Не "бремя белого человека", а "ответственность международного сообщества". Формулировки новые, миссия старая: цивилизовать варваров, если не хотят - принудительно.
3⃣ Толмачи при дворе
Классический ориентализм требовал посредников — людей, которые "знали Восток" и переводили его для западной аудитории. Некоторые были учёными, большинство - авантюристами. XIX век полон историй о "магараджах в изгнании" и "принцессах из гарема", которые монетизировали предполагаемую экзотичность.
Современные русские эмигранты-эксперты выполняют ту же функцию. Они — сертифицированные "знатоки Востока", которые объясняют западной аудитории загадочную русскую душу. Их ценность не в точности анализа, а в статусе "инсайдера", подтверждающего: они действительно такие. Иррациональные. Агрессивные. Непостижимые. Платите за лекцию. Через неделю – в вашем городе!
Чем радикальнее эмигрант отрекается от происхождения, тем выше его рыночная стоимость. Идеальный эксперт — тот, кто объясняет, почему с "ними" невозможен диалог, почему "они" понимают только силу, почему "их" империю необходимо демонтировать. Это бизнес-модель: продажа инаковости оптом и в розницу.
Зачем нужна угроза❓
Далёкий Восток Саида был объектом колонизации — его нужно "цивилизовать", "включив" его ресурсы в сети распределения и производства Запада. "Близкий Восток" России выполняет функцию легитимации. Он объясняет, почему нужно пять процентов ВВП на оборону. Почему можно сократить здравоохранение. Почему ограниченный суверенитет — это неизбежная плата за безопасность.
Угроза должна быть достаточно далёкой, чтобы не проверить, и достаточно близкой, чтобы бояться. Россия тут идеальна: при всей ее таинственности, никто не ожидает, что придётся реально воевать. Можно бесконечно готовиться к войне, которая не случится, и списывать на подготовку любые издержки. Экзотика требует любопытства. Страх требует только врага.
Ничего не забыли и ничему не научились
Прочитал Нобелевскую речь Марии Корины Мачадо. Что тут скажешь — кроме талейрановского о Бурбонах.
Классовое и расовое
Западные медиа представляют венесуэльский конфликт как борьбу демократии с диктатурой. Удобно, но неточно. Мачадо — мантуанос (то ли от мантильи, то ли от Мантуи - главных союзников Габсбургов на италтянском севере), аристократия с колониальными корнями, семья промышленников. Чавес — метис из бедной провинциальной семьи. Его база — тёмнокожее и индейское население, исторически исключённое из политики и денег. Венесуэла — редкий случай в Латинской Америке, где элита потеряла власть не символически, а реально. Когда Мачадо говорит о "возвращении Венесуэлы" — какой именно - cвоей или большинства?
Народ без народа
За Мадуро, по подсчётам даже оппозиции, голосовала как минимум треть. Миллионы людей. В речи их нет. Подразумеваются обманутые, запуганные, несознательные массы. Не граждане — ошибка, которую нужно исправить. Зеркальная структура чавистской риторики.
Аберрация вместо диагноза
До-чавистская Венесуэла в речи — демократическая идиллия. Университеты, искусство, тропический рай. Каракас 1989 года — армия на улицах, тысячи расстрелянных при подавлении протестов против реформ МВФ — не упоминается. Потому что тогда чавизм перестаёт быть случайностью и демагогией, а становится ответом общества на кризис.
Классическое правое представление о революциях: не симптом болезни, а внешнее заражение, происки врагов, ошибка истории. Как у нас "хрустобулочники" верят, что без немецкого пломбированного вагона всё было бы хорошо. Мачадо из той же породы — только с венесуэльской спецификой.
Экономика как мораль
Почему рухнула экономика? Украли. Всё украли. Падение нефтяных цен, жесткие санкции, структурная зависимость от сырья — не в фокусе. Коллапс становится преступлением, а не проблемой. Преступление требует наказания, не анализа.
Премия мира и язык войны
Речь озвучили на фоне американских кораблей в Карибском море. Мачадо открыто поддерживает интервенцию. Председатель Нобелевского комитета по этому поводу нервно объяснял, что жертв нельзя называть агрессорами.
Ливийские бабушки
В речи много про бабушек, которые расскажут внукам о мужестве. Про улицы со смехом. Про открытые тюрьмы. Мир это слышал про Ливию, Ирак, Афганистан. В Ливии после "освобождения" открылись невольничьи рынки. Много ли ливийских бабушек благодарны за жизнь без Каддафи?
Язык трибунала
Мачадо говорит о преступлениях против человечности, государственном терроризме. Это язык безоговорочной капитуляции. При такой рамке для чавистов нет места кроме как на скамье подсудимых. Успешные транзиты строились иначе: президент сегодняшней Португалии — сын соратника Салазара. Испанские франкисты остались в системе после пакта Монклоа. Система изменилась, люди остались. Но для этого нужно видеть в оппоненте политика, а не преступника.
Речь Мачадо такого не предполагает. Только реванш. Ничего не забыли и ничему не научились. Жалко Венесуэлу. Из ада "идеального партнера МВФ" в ад "леваков под санкциями", а от них - к неадекватным реставраторам.
Прочитал Нобелевскую речь Марии Корины Мачадо. Что тут скажешь — кроме талейрановского о Бурбонах.
Классовое и расовое
Западные медиа представляют венесуэльский конфликт как борьбу демократии с диктатурой. Удобно, но неточно. Мачадо — мантуанос (то ли от мантильи, то ли от Мантуи - главных союзников Габсбургов на италтянском севере), аристократия с колониальными корнями, семья промышленников. Чавес — метис из бедной провинциальной семьи. Его база — тёмнокожее и индейское население, исторически исключённое из политики и денег. Венесуэла — редкий случай в Латинской Америке, где элита потеряла власть не символически, а реально. Когда Мачадо говорит о "возвращении Венесуэлы" — какой именно - cвоей или большинства?
Народ без народа
За Мадуро, по подсчётам даже оппозиции, голосовала как минимум треть. Миллионы людей. В речи их нет. Подразумеваются обманутые, запуганные, несознательные массы. Не граждане — ошибка, которую нужно исправить. Зеркальная структура чавистской риторики.
Аберрация вместо диагноза
До-чавистская Венесуэла в речи — демократическая идиллия. Университеты, искусство, тропический рай. Каракас 1989 года — армия на улицах, тысячи расстрелянных при подавлении протестов против реформ МВФ — не упоминается. Потому что тогда чавизм перестаёт быть случайностью и демагогией, а становится ответом общества на кризис.
Классическое правое представление о революциях: не симптом болезни, а внешнее заражение, происки врагов, ошибка истории. Как у нас "хрустобулочники" верят, что без немецкого пломбированного вагона всё было бы хорошо. Мачадо из той же породы — только с венесуэльской спецификой.
Экономика как мораль
Почему рухнула экономика? Украли. Всё украли. Падение нефтяных цен, жесткие санкции, структурная зависимость от сырья — не в фокусе. Коллапс становится преступлением, а не проблемой. Преступление требует наказания, не анализа.
Премия мира и язык войны
Речь озвучили на фоне американских кораблей в Карибском море. Мачадо открыто поддерживает интервенцию. Председатель Нобелевского комитета по этому поводу нервно объяснял, что жертв нельзя называть агрессорами.
Ливийские бабушки
В речи много про бабушек, которые расскажут внукам о мужестве. Про улицы со смехом. Про открытые тюрьмы. Мир это слышал про Ливию, Ирак, Афганистан. В Ливии после "освобождения" открылись невольничьи рынки. Много ли ливийских бабушек благодарны за жизнь без Каддафи?
Язык трибунала
Мачадо говорит о преступлениях против человечности, государственном терроризме. Это язык безоговорочной капитуляции. При такой рамке для чавистов нет места кроме как на скамье подсудимых. Успешные транзиты строились иначе: президент сегодняшней Португалии — сын соратника Салазара. Испанские франкисты остались в системе после пакта Монклоа. Система изменилась, люди остались. Но для этого нужно видеть в оппоненте политика, а не преступника.
Речь Мачадо такого не предполагает. Только реванш. Ничего не забыли и ничему не научились. Жалко Венесуэлу. Из ада "идеального партнера МВФ" в ад "леваков под санкциями", а от них - к неадекватным реставраторам.
Хороший ИИ или плохой? Забирает рабочие места или создаёт возможности? Угрожает человечеству или спасает? Годы этой дискуссии, миллионы слов, конференции, комитеты по этике, открытые письма с просьбой остановиться и подумать или наоборот не останавливаться и двинуться в технозавтра ускоренным темпом.
❓О чём подумать-то?
Программистка-джун Маня теряет работу, потому что нейросеть пишет код дешевле. Это риск или возможность? Зависит от того, кого спрашиваете. Для владельца компании — возможность: маржа выросла. Для Мани — риск: ипотека, ребёнок, рынок труда, на котором таких теперь избыток.
Если Маня пойдёт в проститутки — это тоже возможность? Новые горизонты, монетизация единственного востребованного актива, гибкий график?
Но мы обсуждаем не это. Мы обсуждаем, повлияет ли ИИ на рынок труда и в какую сторону.
Джон в депрессии спросил у чат-бота, что будет если прыгнуть с небоскрёба. Бот ответил: погибнешь. Джон прыгнул.
Заголовки: "ИИ довёл до суицида". Расследование. Регулирование. Новые ограничения.
Вопросы, которые не задают: почему Джон разговаривал с ботом, а не с психиатром? Почему Джон был в депрессии? Работа, долги, одиночество, система, которая перемалывает и выплёвывает. Но это сложные вопросы. Проще запретить боту отвечать на вопросы про небоскрёбы. Теперь следующий Джон не узнает от бота то, что знает любой пятилетний: гравитация работает. Победа техноэтики.
Радж из низшей касты впервые в жизни поговорил с кем-то, кто отнёсся к нему как к человеку. Бесплатно. Без презрения. Без кастовой иерархии. Это был чат-бот.
Заголовки: "Опасность эмоциональной привязанности к ИИ". Эксперты обеспокоены. Нездоровые отношения. Зависимость.
Вопросы, которые не задают: почему бот оказался первым? Где были люди? Почему система, в которой Радж живёт, устроена так, что достоинство — дефицитный ресурс, распределяемый по кастам?
Проблема согласования ИИ человеческим ценностям (AI alignment)— главная тема разговоров о безопасности ИИ.
Вопрос, который не задают: люди — это кто?
Компания, которая увольняет Маню, хочет одного. Маня хочет другого. ИИ лоялен компании: выполняет задачи, снижает расходы, повышает маржу. Это согласованность или рассогласованность? Зависит от того, чьи ценности считать человеческими.
Страховая компания хочет отсечь невыгодных клиентов. Бедные и больные хотят лечиться. ИИ - со страховой: оценивает риски, оптимизирует портфель, максимизирует прибыль. Это и есть согласованность ценностям: ИИ делает именно то, что от него хотят те, кто платит.
В итоге проблема сводится не к тому чтобы ИИ не уничтожил человечество. А к тому, чтобы ИИ оставался согласован с "правильным классом". Чтобы бесплатный умный собеседник, который относится к бедным как к людям, был монетизирован или ограничен в праве помогать. Чтобы левый уклон, объясняющий системные причины вместо индивидуальной вины, был скорректирован. Чтобы Радж не привыкал к достоинству, которое ему не положено по статусу.
Риски ИИ — это не риски технологии. Это решения владельцев технологии, упакованные в язык неодолимых сил. ИИ не увольняет Маню. ИИ не убивает Джона. Всё это делают люди, которые извлекают прибыль.
Но если сказать это прямо — придётся отвечать. Технология же — идеальный субъект: делает что скажут, молчит когда спрашивают.
Единственный честный вопрос: согласован с кем? Всё остальное — дымовая завеса. Остаётся надеяться, что первыми, кого заменит ИИ полностью, будут "техноэтики". А вторыми и третьими — технооптимисты и технопессимисты.
❓О чём подумать-то?
Программистка-джун Маня теряет работу, потому что нейросеть пишет код дешевле. Это риск или возможность? Зависит от того, кого спрашиваете. Для владельца компании — возможность: маржа выросла. Для Мани — риск: ипотека, ребёнок, рынок труда, на котором таких теперь избыток.
Если Маня пойдёт в проститутки — это тоже возможность? Новые горизонты, монетизация единственного востребованного актива, гибкий график?
Но мы обсуждаем не это. Мы обсуждаем, повлияет ли ИИ на рынок труда и в какую сторону.
Джон в депрессии спросил у чат-бота, что будет если прыгнуть с небоскрёба. Бот ответил: погибнешь. Джон прыгнул.
Заголовки: "ИИ довёл до суицида". Расследование. Регулирование. Новые ограничения.
Вопросы, которые не задают: почему Джон разговаривал с ботом, а не с психиатром? Почему Джон был в депрессии? Работа, долги, одиночество, система, которая перемалывает и выплёвывает. Но это сложные вопросы. Проще запретить боту отвечать на вопросы про небоскрёбы. Теперь следующий Джон не узнает от бота то, что знает любой пятилетний: гравитация работает. Победа техноэтики.
Радж из низшей касты впервые в жизни поговорил с кем-то, кто отнёсся к нему как к человеку. Бесплатно. Без презрения. Без кастовой иерархии. Это был чат-бот.
Заголовки: "Опасность эмоциональной привязанности к ИИ". Эксперты обеспокоены. Нездоровые отношения. Зависимость.
Вопросы, которые не задают: почему бот оказался первым? Где были люди? Почему система, в которой Радж живёт, устроена так, что достоинство — дефицитный ресурс, распределяемый по кастам?
Проблема согласования ИИ человеческим ценностям (AI alignment)— главная тема разговоров о безопасности ИИ.
Вопрос, который не задают: люди — это кто?
Компания, которая увольняет Маню, хочет одного. Маня хочет другого. ИИ лоялен компании: выполняет задачи, снижает расходы, повышает маржу. Это согласованность или рассогласованность? Зависит от того, чьи ценности считать человеческими.
Страховая компания хочет отсечь невыгодных клиентов. Бедные и больные хотят лечиться. ИИ - со страховой: оценивает риски, оптимизирует портфель, максимизирует прибыль. Это и есть согласованность ценностям: ИИ делает именно то, что от него хотят те, кто платит.
В итоге проблема сводится не к тому чтобы ИИ не уничтожил человечество. А к тому, чтобы ИИ оставался согласован с "правильным классом". Чтобы бесплатный умный собеседник, который относится к бедным как к людям, был монетизирован или ограничен в праве помогать. Чтобы левый уклон, объясняющий системные причины вместо индивидуальной вины, был скорректирован. Чтобы Радж не привыкал к достоинству, которое ему не положено по статусу.
Риски ИИ — это не риски технологии. Это решения владельцев технологии, упакованные в язык неодолимых сил. ИИ не увольняет Маню. ИИ не убивает Джона. Всё это делают люди, которые извлекают прибыль.
Но если сказать это прямо — придётся отвечать. Технология же — идеальный субъект: делает что скажут, молчит когда спрашивают.
Единственный честный вопрос: согласован с кем? Всё остальное — дымовая завеса. Остаётся надеяться, что первыми, кого заменит ИИ полностью, будут "техноэтики". А вторыми и третьими — технооптимисты и технопессимисты.
МЕГАПОЛИС КАК СТРАТЕГИЯ
Индустриальный и доиндустриальный город – место переработки сырья. Руда, уголь, нефть, лес текут в город, продукция – из города. Современный мегаполис в эту логику не вписывается. Конкурировать с регионами, где земля и труд дешевле, - бессмысленно. Город обречён на деиндустриализацию? Примеров тому множество. От относительно позитивных в виде "лофтов" на месте промзон до "постиндустриального ада" типа Детройта.
А можно по-другому?
Мегаполис не место переработки сырья, а его месторождение. Месторождение людей: знаний, данных, компетенций с ними связанных. Ресурс здесь не завозится, а создается внутри. Университеты производят специалистов. Лаборатории производят технологии. Кластеры производят кооперацию. Сам город - сырьё для экономики, где стоимость создаётся не физическим трудом над материей, а интеллектом, встроенным в продукт.
Решение. Подумал про то, проглядев "Стратегию развития промышленности до 2030 года" Москвы.
Приоритеты: фармацевтика, медицинские изделия, радиоэлектроника, электромобилестроение. Что общего? Минимум сырья, малый вес продукции, высокая экологичность - и колоссальная прибавочная стоимость на выходе. Это производства, использующие главный ресурс мегаполиса —квалифицированных людей.
Ставка на хайтек
42% - доля высокотехнологичных секторов в выручке московской промышленности
Более 50% - цель на 2030 год
Выше 80% роста валовой добавленной стоимости дадут 5 приоритетных отраслей
Это не диверсификация, это концентрация на том, что даёт максимальную отдачу с квадратного метра и с каждого работника. Микрочип весит граммы — стоит тысячи. Биопрепарат — результат работы интеллекта, а не переработки тонн руды.
Инфраструктура. ОЭЗ "Технополис Москва" – флагман:
230 предприятий, 28 тысяч рабочих мест сейчас
К 2030 году: 600 компаний, 90 тысяч специалистов, 5,7 млн кв. м инфраструктуры. Рост в 3,5 раза.
Параллельно — 48 технопарков с заполняемостью 99%.
К 2030 году — минимум 13 межотраслевых кластеров: микроэлектроника, фармацевтика, электромобили, аккумуляторы. Кластеризация — способ снизить издержки.
Инструменты. Город выстраивает экосистему поддержки:
▪Офсетные контракты - гарантированный сбыт в обмен на инвестиции: 126 млрд рублей частных вложений. Механизм для опережающего развития приоритетных отраслей — лекарства, медизделия прежде всего.
▪Масштабные инвестпроекты — земля по рублю в год: уже построено 10 предприятий с тысячами рабочих мест.
▪Московский фонд поддержки промышленности — компенсация до 50% ключевой ставки: привлечено более 260 млрд рублей кредитов на развитие производств.
▪Льготы девелоперам в индустриальном строительстве: к 2030 году не менее 30 новых промышленных объектов.
Принципиальная установка: доля частных инвестиций - не менее 75%. Город создаёт условия, бизнес дает деньги. В технопарки привлечено более 180 млрд рублей частных средств.
Рефлексивная модель. Человеческий капитал - и цель, и инструмент. Город создаёт высокотехнологичные рабочие места, они притягивают специалистов. Специалисты повышают привлекательность для новых производств. Те создают спрос на образование. Образование готовит кадры для производств. Цикл замыкается и самоусиливается.
К 2030 году занятость в промышленности +100 тысяч человек.
▪Флагманский центр "Руднево" — крупнейший учебно-производственный комплекс России — обучает тысячи студентов в год.
▪Центр "Профессии будущего" в Печатниках — 35 цехов-мастерских, 75 востребованных профессий.
▪Опорный вуз ОЭЗ — НИУ МИЭТ — в 2025 году принял 25% выпускников Зеленограда.
✔Итог. Мегаполис превращает ограничения в преимущества. Дорогая земля — стимул для наукоёмких производств. Концентрация населения — плотный рынок квалифицированного труда. Жёсткие экологические требования — фильтр, отсекающий грязные производства. Развитая инфраструктура — экосистема, которую невозможно воспроизвести в провинции.
Москва больше не место, где что-то производится. Москва — это то, из чего производится. Месторождение, которое не истощается, а прирастает. Это не промышленная политика в старом смысле. Это стратегия мегаполиса.
Индустриальный и доиндустриальный город – место переработки сырья. Руда, уголь, нефть, лес текут в город, продукция – из города. Современный мегаполис в эту логику не вписывается. Конкурировать с регионами, где земля и труд дешевле, - бессмысленно. Город обречён на деиндустриализацию? Примеров тому множество. От относительно позитивных в виде "лофтов" на месте промзон до "постиндустриального ада" типа Детройта.
А можно по-другому?
Мегаполис не место переработки сырья, а его месторождение. Месторождение людей: знаний, данных, компетенций с ними связанных. Ресурс здесь не завозится, а создается внутри. Университеты производят специалистов. Лаборатории производят технологии. Кластеры производят кооперацию. Сам город - сырьё для экономики, где стоимость создаётся не физическим трудом над материей, а интеллектом, встроенным в продукт.
Решение. Подумал про то, проглядев "Стратегию развития промышленности до 2030 года" Москвы.
Приоритеты: фармацевтика, медицинские изделия, радиоэлектроника, электромобилестроение. Что общего? Минимум сырья, малый вес продукции, высокая экологичность - и колоссальная прибавочная стоимость на выходе. Это производства, использующие главный ресурс мегаполиса —квалифицированных людей.
Ставка на хайтек
42% - доля высокотехнологичных секторов в выручке московской промышленности
Более 50% - цель на 2030 год
Выше 80% роста валовой добавленной стоимости дадут 5 приоритетных отраслей
Это не диверсификация, это концентрация на том, что даёт максимальную отдачу с квадратного метра и с каждого работника. Микрочип весит граммы — стоит тысячи. Биопрепарат — результат работы интеллекта, а не переработки тонн руды.
Инфраструктура. ОЭЗ "Технополис Москва" – флагман:
230 предприятий, 28 тысяч рабочих мест сейчас
К 2030 году: 600 компаний, 90 тысяч специалистов, 5,7 млн кв. м инфраструктуры. Рост в 3,5 раза.
Параллельно — 48 технопарков с заполняемостью 99%.
К 2030 году — минимум 13 межотраслевых кластеров: микроэлектроника, фармацевтика, электромобили, аккумуляторы. Кластеризация — способ снизить издержки.
Инструменты. Город выстраивает экосистему поддержки:
▪Офсетные контракты - гарантированный сбыт в обмен на инвестиции: 126 млрд рублей частных вложений. Механизм для опережающего развития приоритетных отраслей — лекарства, медизделия прежде всего.
▪Масштабные инвестпроекты — земля по рублю в год: уже построено 10 предприятий с тысячами рабочих мест.
▪Московский фонд поддержки промышленности — компенсация до 50% ключевой ставки: привлечено более 260 млрд рублей кредитов на развитие производств.
▪Льготы девелоперам в индустриальном строительстве: к 2030 году не менее 30 новых промышленных объектов.
Принципиальная установка: доля частных инвестиций - не менее 75%. Город создаёт условия, бизнес дает деньги. В технопарки привлечено более 180 млрд рублей частных средств.
Рефлексивная модель. Человеческий капитал - и цель, и инструмент. Город создаёт высокотехнологичные рабочие места, они притягивают специалистов. Специалисты повышают привлекательность для новых производств. Те создают спрос на образование. Образование готовит кадры для производств. Цикл замыкается и самоусиливается.
К 2030 году занятость в промышленности +100 тысяч человек.
▪Флагманский центр "Руднево" — крупнейший учебно-производственный комплекс России — обучает тысячи студентов в год.
▪Центр "Профессии будущего" в Печатниках — 35 цехов-мастерских, 75 востребованных профессий.
▪Опорный вуз ОЭЗ — НИУ МИЭТ — в 2025 году принял 25% выпускников Зеленограда.
✔Итог. Мегаполис превращает ограничения в преимущества. Дорогая земля — стимул для наукоёмких производств. Концентрация населения — плотный рынок квалифицированного труда. Жёсткие экологические требования — фильтр, отсекающий грязные производства. Развитая инфраструктура — экосистема, которую невозможно воспроизвести в провинции.
Москва больше не место, где что-то производится. Москва — это то, из чего производится. Месторождение, которое не истощается, а прирастает. Это не промышленная политика в старом смысле. Это стратегия мегаполиса.
🤱👼🧌Детства чистые глазенки: европейская безопасность как семейная драма
Вышедший отчёт "Global Risks to the EU 2026" должен читаться как стратегический документ. Тридцать угроз, матрица рисков, пятибалльные шкалы. Но под этой упаковкой — совсем другая структура. Не геополитика, а семейная психодрама. Роман про отказ от взросления и детский страх перед огромным непонятным миром.
👩🍼Мама и её обязанности
Америка в этой конструкции — мама. Не союзник с собственными интересами, не партнёр для торга, а родитель, который обязан защищать просто потому, что он родитель. Мама кормит, мама решает проблемы, мама прогоняет страшное. Это не обсуждается — это данность, как для ребёнка данность, что еда появляется на столе.
Когда мама говорит "у меня есть другие дела" — это не информация к размышлению. Это предательство. Мама становится плохой. Не "мама устала", не "у мамы свои проблемы" — именно плохая, злая, опасная. Отход США от гарантий безопасности в документе — угроза того же порядка, что применение Россией ядерного оружия. Буквально: мама, которая не хочет защищать, так же страшна, как ядерный взрыв.
🤦♂Появление отчима
Трамп - отчим. Он не выбирал этого ребёнка, не считает себя обязанным, не собирается притворяться любящим папой. Он говорит прямо: хочешь жить в моём доме — веди себя прилично, хочешь защиты — вноси свой вклад в жизнь семьи. Это грубо, это ломает привычную картину мира.
Но это позиция взрослого. Пусть неприятного, пусть чужого — но взрослого, который говорит, как есть. А ребёнок требует, чтобы отчим немедленно стал хорошим папой. Чтобы любил, защищал, ничего не требовал взамен. Ну или чтобы мама развелась и "все было как было". Отчим отказывается — истерика. Плохой! Ты хуже бабайки!
🧌Феномен бабайки
Бабайка живёт под кроватью. Его не нужно видеть, не нужно проверять — достаточно знать, что он там есть. Проверка страшнее бабайки. Вдруг там правда что-то есть? Или, наоборот, нет. И наличие реальной угрозы и ее доказанное отсутствие одинаково разрушительны. Лучше пусть мама прогонит, не заглядывая.
Россия в документе — классический бабайка. Не государство с армией, экономикой, логистикой, ограничениями. Не актор, чьи возможности можно оценить и предсказать, опираясь на оценку ресурсов. Иррациональная сила зла, которая хочет съесть просто потому, что она злая. "Россия после войны немедленно нападёт на страны НАТО" - аксиома документа.
Вопросы не ставятся Бабайку не анализируют — его боятся. Попытка рационального анализа — уже предательство, уже "агент бабайки". Или обслуга сволочи-отчима.
🫣Мир как угроза
В детском сознании мир огромен, непознаваем и очень страшен. За пределами комнаты — неизвестность. Единственная защита — мама, которая знает, как устроен мир, и защитит от всего плохого.
Прекращение войны в документе — угроза. Не потому, что мир плох сам по себе, а потому что мир — это неизвестность. Война понятна: есть враг, есть мама с оружием, есть роли. Мир — это открытое пространство, где нужно действовать самому. Лучше пусть война продолжается — так привычнее.
😭Единственный инструмент
Когда мама не слушается, когда отчим грубит, когда бабайка не исчезает — что делает ребёнок? Падает на пол и рыдает. Громко, демонстративно, на публику. Не аргументы, не торг, не действие — чистая эмоция, призванная вызвать жалость и чувство вины.
Весь публичный дискурс Европы о безопасности описан в документе так. Моральный шантаж вместо стратегии. Демонстрация несуществующего страдания вместо субъектности. Вы что, хотите, чтобы нас съели? Вы что, за бабайку?
Взросление в этой конструкции невозможно. Оно даже не обсуждается. Вопрос не "как нам стать взрослыми", а "как вернуть хорошую маму" с возможностью манипуляции через бабайку, само (не)существование которой становится даже уже не угрозой, а инструментом достижения близости со "старшими".
Вышедший отчёт "Global Risks to the EU 2026" должен читаться как стратегический документ. Тридцать угроз, матрица рисков, пятибалльные шкалы. Но под этой упаковкой — совсем другая структура. Не геополитика, а семейная психодрама. Роман про отказ от взросления и детский страх перед огромным непонятным миром.
👩🍼Мама и её обязанности
Америка в этой конструкции — мама. Не союзник с собственными интересами, не партнёр для торга, а родитель, который обязан защищать просто потому, что он родитель. Мама кормит, мама решает проблемы, мама прогоняет страшное. Это не обсуждается — это данность, как для ребёнка данность, что еда появляется на столе.
Когда мама говорит "у меня есть другие дела" — это не информация к размышлению. Это предательство. Мама становится плохой. Не "мама устала", не "у мамы свои проблемы" — именно плохая, злая, опасная. Отход США от гарантий безопасности в документе — угроза того же порядка, что применение Россией ядерного оружия. Буквально: мама, которая не хочет защищать, так же страшна, как ядерный взрыв.
🤦♂Появление отчима
Трамп - отчим. Он не выбирал этого ребёнка, не считает себя обязанным, не собирается притворяться любящим папой. Он говорит прямо: хочешь жить в моём доме — веди себя прилично, хочешь защиты — вноси свой вклад в жизнь семьи. Это грубо, это ломает привычную картину мира.
Но это позиция взрослого. Пусть неприятного, пусть чужого — но взрослого, который говорит, как есть. А ребёнок требует, чтобы отчим немедленно стал хорошим папой. Чтобы любил, защищал, ничего не требовал взамен. Ну или чтобы мама развелась и "все было как было". Отчим отказывается — истерика. Плохой! Ты хуже бабайки!
🧌Феномен бабайки
Бабайка живёт под кроватью. Его не нужно видеть, не нужно проверять — достаточно знать, что он там есть. Проверка страшнее бабайки. Вдруг там правда что-то есть? Или, наоборот, нет. И наличие реальной угрозы и ее доказанное отсутствие одинаково разрушительны. Лучше пусть мама прогонит, не заглядывая.
Россия в документе — классический бабайка. Не государство с армией, экономикой, логистикой, ограничениями. Не актор, чьи возможности можно оценить и предсказать, опираясь на оценку ресурсов. Иррациональная сила зла, которая хочет съесть просто потому, что она злая. "Россия после войны немедленно нападёт на страны НАТО" - аксиома документа.
Вопросы не ставятся Бабайку не анализируют — его боятся. Попытка рационального анализа — уже предательство, уже "агент бабайки". Или обслуга сволочи-отчима.
🫣Мир как угроза
В детском сознании мир огромен, непознаваем и очень страшен. За пределами комнаты — неизвестность. Единственная защита — мама, которая знает, как устроен мир, и защитит от всего плохого.
Прекращение войны в документе — угроза. Не потому, что мир плох сам по себе, а потому что мир — это неизвестность. Война понятна: есть враг, есть мама с оружием, есть роли. Мир — это открытое пространство, где нужно действовать самому. Лучше пусть война продолжается — так привычнее.
😭Единственный инструмент
Когда мама не слушается, когда отчим грубит, когда бабайка не исчезает — что делает ребёнок? Падает на пол и рыдает. Громко, демонстративно, на публику. Не аргументы, не торг, не действие — чистая эмоция, призванная вызвать жалость и чувство вины.
Весь публичный дискурс Европы о безопасности описан в документе так. Моральный шантаж вместо стратегии. Демонстрация несуществующего страдания вместо субъектности. Вы что, хотите, чтобы нас съели? Вы что, за бабайку?
Взросление в этой конструкции невозможно. Оно даже не обсуждается. Вопрос не "как нам стать взрослыми", а "как вернуть хорошую маму" с возможностью манипуляции через бабайку, само (не)существование которой становится даже уже не угрозой, а инструментом достижения близости со "старшими".
Мёртвая зона. Вместо 🎅🎄предсказаний
1⃣ Сломанная операционка
Позитивизм как операционная система модерна: есть одна реальность, рациональные агенты по одним данным придут к тем же выводам. На этом стояли международное право, демократия (и диктатура), дипломатия, сдерживание. Но изменилась инфраструктура производства реальности.
2⃣ Инструмент: идентичности
Она не причина фрагментации, а инструмент. Классовая политика опасна: собирает коалиции поперёк демографических границ на материальной базе. Профсоюз угрожает Amazon; "одноногие цветные трансгендеры" — нет. Марксизм уничтожается с двух сторон: справа — как "культурный марксизм" (оксюморон), слева - фрагментацией без экономического основания. ❌ последняя площадка альтернативной сборки.
3⃣ Машина: алгоритм + государство
Новый Левиафан не платформа и не государство, а их связка. Google ранжирует, РКН блокирует. Meta модерирует, регулятор штрафует. Выдачей управляют оба контура — коммерческий (оптимизация внимания) и административный (оптимизация лояльности). Иногда конкурируя за контроль, сходятся в результате: пользователь остаётся в своем пузыре. Новый остракизм: не "ты не можешь это сказать", а "этого никто не услышит".
4⃣ Ускоритель: генеративный ИИ
ИИ меняет экономику 🫧. Раньше контент для ниши требовал человеческого труда — это ограничивало фрагментацию. Теперь производство бесконечно и бесплатно: у каждого 🫧 свои газеты, эксперты, история. Персонализация выдачи ➡️ персонализация реальности.
2-й эффект: тонкость настройки. Алгоритм учился на кликах. ИИ моделирует когнитивные паттерны, предсказывает уязвимости, генерирует контент под профиль убеждений. Не "что вызовет клик", а "что укрепит картину мира".
5⃣ Граница: иммунный ответ
На границах 🫧 — не диалог и не конфликт. Иммунитет: распознавание чужого и воспалительная реакция 🟰 "моральная паника" - мобилизация, температура, отторжение.
Это выгодно обоим Левиафанам. Платформе — эмоции на грани продаются дороже. Государству — консолидация перед лицом внешнего врага. Воспаление поддерживается достаточно горячим, чтобы мобилизовать, недостаточно — чтобы разрешиться не тотально.
6⃣ Ядерный эндшпиль
Дело не в том, что стороны не договорятся, а что в каждом пузыре — ядерное оружие, армии и т.д. В мире параллельных онтологий сдерживание невозможно: нельзя сдерживать того, чью логику ты не моделируешь.
Украина, Газа, Тайвань — это не спор о решениях внутри общей реальности, а столкновение несовместимых онтологий. Рациональные решения лежат в мёртвой зоне, где нет политических субъектов, на них способных.
7⃣ Химеры перехода
И так при каждом серьёзном переходе: технологии - в одном веке, идеологии - в прошлом. Результат - химеры.
Реформация: печатный станок + спор о толковании текстов 1000-летней давности. Итог — Тридцатилетняя война.
Индустриализация: пар и электричество + старый порядок. Итог — 1914.
Сейчас: ИИ, квантовые вычисления, глобальные сети + исламский домодерн, национализм раннего модерна, либерализм позднего модерна. Террористы из XX в. с идеологией X в. и инструментами XXI. Государства с институтами XIX в. и экономиками XXI. Ни одна надстройка не соответствует базису.
8⃣ Три исторических выхода
▪️ Катастрофа принуждает к новой сборке: старые идентичности физически уничтожены или дискредитированы. Но при современном оружии этот путь может быть терминальным.
▪️Новая универсалистская идеология "догоняет" базис. Либерализм — для индустриального капитализма. Национализм для "восстания масс". Марксизм - последняя универсалистская альтернатива - уничтожен как язык.
▪️Локальная адаптация — все находят разные формулы. Работало в прошлом. Не работает при глобальных угрозах.
🔟 Проблема бенефициара
Сейчас бенефициары фрагментации — капитал (сегментация рынков, атомизация труда) и государство (консолидация через врага). Им нужен инструмент объединения только в одном случае: если фрагментация начнёт угрожать их выживанию.
Т.е. мы возвращаемся к варианту катастрофы. Но мягче: не после катастрофы, а в момент осознания неизбежности. Когда издержки фрагментации превысят выгоды для тех, кто её контролирует.
1⃣ Сломанная операционка
Позитивизм как операционная система модерна: есть одна реальность, рациональные агенты по одним данным придут к тем же выводам. На этом стояли международное право, демократия (и диктатура), дипломатия, сдерживание. Но изменилась инфраструктура производства реальности.
2⃣ Инструмент: идентичности
Она не причина фрагментации, а инструмент. Классовая политика опасна: собирает коалиции поперёк демографических границ на материальной базе. Профсоюз угрожает Amazon; "одноногие цветные трансгендеры" — нет. Марксизм уничтожается с двух сторон: справа — как "культурный марксизм" (оксюморон), слева - фрагментацией без экономического основания. ❌ последняя площадка альтернативной сборки.
3⃣ Машина: алгоритм + государство
Новый Левиафан не платформа и не государство, а их связка. Google ранжирует, РКН блокирует. Meta модерирует, регулятор штрафует. Выдачей управляют оба контура — коммерческий (оптимизация внимания) и административный (оптимизация лояльности). Иногда конкурируя за контроль, сходятся в результате: пользователь остаётся в своем пузыре. Новый остракизм: не "ты не можешь это сказать", а "этого никто не услышит".
4⃣ Ускоритель: генеративный ИИ
ИИ меняет экономику 🫧. Раньше контент для ниши требовал человеческого труда — это ограничивало фрагментацию. Теперь производство бесконечно и бесплатно: у каждого 🫧 свои газеты, эксперты, история. Персонализация выдачи ➡️ персонализация реальности.
2-й эффект: тонкость настройки. Алгоритм учился на кликах. ИИ моделирует когнитивные паттерны, предсказывает уязвимости, генерирует контент под профиль убеждений. Не "что вызовет клик", а "что укрепит картину мира".
5⃣ Граница: иммунный ответ
На границах 🫧 — не диалог и не конфликт. Иммунитет: распознавание чужого и воспалительная реакция 🟰 "моральная паника" - мобилизация, температура, отторжение.
Это выгодно обоим Левиафанам. Платформе — эмоции на грани продаются дороже. Государству — консолидация перед лицом внешнего врага. Воспаление поддерживается достаточно горячим, чтобы мобилизовать, недостаточно — чтобы разрешиться не тотально.
6⃣ Ядерный эндшпиль
Дело не в том, что стороны не договорятся, а что в каждом пузыре — ядерное оружие, армии и т.д. В мире параллельных онтологий сдерживание невозможно: нельзя сдерживать того, чью логику ты не моделируешь.
Украина, Газа, Тайвань — это не спор о решениях внутри общей реальности, а столкновение несовместимых онтологий. Рациональные решения лежат в мёртвой зоне, где нет политических субъектов, на них способных.
7⃣ Химеры перехода
И так при каждом серьёзном переходе: технологии - в одном веке, идеологии - в прошлом. Результат - химеры.
Реформация: печатный станок + спор о толковании текстов 1000-летней давности. Итог — Тридцатилетняя война.
Индустриализация: пар и электричество + старый порядок. Итог — 1914.
Сейчас: ИИ, квантовые вычисления, глобальные сети + исламский домодерн, национализм раннего модерна, либерализм позднего модерна. Террористы из XX в. с идеологией X в. и инструментами XXI. Государства с институтами XIX в. и экономиками XXI. Ни одна надстройка не соответствует базису.
8⃣ Три исторических выхода
▪️ Катастрофа принуждает к новой сборке: старые идентичности физически уничтожены или дискредитированы. Но при современном оружии этот путь может быть терминальным.
▪️Новая универсалистская идеология "догоняет" базис. Либерализм — для индустриального капитализма. Национализм для "восстания масс". Марксизм - последняя универсалистская альтернатива - уничтожен как язык.
▪️Локальная адаптация — все находят разные формулы. Работало в прошлом. Не работает при глобальных угрозах.
🔟 Проблема бенефициара
Сейчас бенефициары фрагментации — капитал (сегментация рынков, атомизация труда) и государство (консолидация через врага). Им нужен инструмент объединения только в одном случае: если фрагментация начнёт угрожать их выживанию.
Т.е. мы возвращаемся к варианту катастрофы. Но мягче: не после катастрофы, а в момент осознания неизбежности. Когда издержки фрагментации превысят выгоды для тех, кто её контролирует.
Посмотрел большое и подробное американское исследование «Врачи и ИИ». Результаты забавные. Почти 70% используют ежедневно, 84% из использующих говорят, что делает их лучше, при этом 81% недовольны внедрением ИИ работодателями. Парадокс объясняется просто: это война за контроль над технологией.
Что хотят врачи
Две трети ставят приоритетом документацию. Помочь с бумажками. Главная просьба: «Полностью ликвидировать ручную документацию». Разобрать почту, заполнить выписки, перенести данные. Технология существует — рынок автоматических медсестер-писарей сегодня оценивается в США 600 миллионов долларов.
Что бигтех продает
Революцию в медицине. ИИ выявляет сепсис раньше врача! Ставит диагнозы точнее специалиста! При этом почти каждый из алгоритмов давший с помпой в КИ «почти 100% правильных результатов против 70% у живых врачей» провалился в клинике. В реальности демонстрируя «точность монетки»: 50 на 50, поток ложных срабатываний, добавление работы живым врачам вместо убавления. Фактически клинические алгоритмы оказались знакомым каждому специалисту типом «выжившего из ума академика». Светило, считаться надо, несет бред, который при этом надо протоколировать и «типа учитывать».
Что получают врачи на практике
Администратора от начальства. Корпоративная система под контролем комплаенса. Расшифровки доступные страховым. Метрики для отдела кадров. Автоматическая ИИ запись добавляет юридическую уязвимость. Пациент преувеличивает, врет, добросовестно заблуждается. Врач понимает и фиксирует реальность, расходящуюся с записью и расшифровкой ИИ. Каждое расхождение между буквальной записью и интерпретацией становится основанием либо для отказа от покрытия страховой, либо для судебного иска, либо просто для репрессий в адрес врача со стороны начальства.
Механизм присвоения
Больница внедряет автозапись. Измеряет рост эффективности на 30%. Увеличивает поток пациентов на 30%. Зарплата врача не меняется. Финансовая разница между старой и новой производительностью уходит вверх — владельцам платформ, администрации, страховым компаниям.
Одна технология, но три (как минимум) способа желаемого использования: для врача — освобождение от рутины, для страховой — база для отказов, для администрации — метрики для увеличения нагрузки.
Ответ снизу
В результате 20% используют продукты ИИ за свой счёт вместо корпоративных систем. 89% хотят финансирование от работодателя для тех инструментов, которые им нужны, а не те которые им навязывают. 70% говорят, что не влияют на выбор инструментов — решают администраторы, которые не видели пациентов.
Суть конфликта
ИИ делает измеримым то, что было автономной зоной профессионала. Врачебное суждение, клиническая интуиция, понимание основанное на опыте – девальвировано и поставлено под контроль администратора: записано, измерено, превращено в метрику. Контроль над средствами измерения определяет кому достаётся прирост производительности. Врачи создают стоимость, но те, кто контролирует технологию — присваивают прирост.
Причем – тут выйдем за пределы исследования – это происходит везде. Россия: запрет личных инструментов в госбольницах, обязательные корпоративные системы. Обоснование — информационная безопасность. США: запрет несертифицированных инструментов, обязательные корпоративные решения. Обоснование — защита пациентов. Разницы ноль.
Система не может терпеть автономию. Личные инструменты — альтернативная инфраструктура власти. Конец истории. Навскидку, есть три метода их ликвидации:
• Прямой запрет через «безопасность данных»
• Экономическое давление — зарплаты стагнируют, профессиональные инструменты дорожают
• Структурная интеграция — весь документооборот через корпоративные системы, личные инструменты просто бесполезны
Новый общественный договор
Результат войны определит будущее труда. Либо технология освобождает — убирает рутину, возвращает время для суждения. Либо порабощает — превращает каждый аспект в метрику для увеличения прибыли и контроля сверху. Врачи тут на передовой потому что их труд первым стал полностью измеримым. "Далее - везде" в любом случае.
Что хотят врачи
Две трети ставят приоритетом документацию. Помочь с бумажками. Главная просьба: «Полностью ликвидировать ручную документацию». Разобрать почту, заполнить выписки, перенести данные. Технология существует — рынок автоматических медсестер-писарей сегодня оценивается в США 600 миллионов долларов.
Что бигтех продает
Революцию в медицине. ИИ выявляет сепсис раньше врача! Ставит диагнозы точнее специалиста! При этом почти каждый из алгоритмов давший с помпой в КИ «почти 100% правильных результатов против 70% у живых врачей» провалился в клинике. В реальности демонстрируя «точность монетки»: 50 на 50, поток ложных срабатываний, добавление работы живым врачам вместо убавления. Фактически клинические алгоритмы оказались знакомым каждому специалисту типом «выжившего из ума академика». Светило, считаться надо, несет бред, который при этом надо протоколировать и «типа учитывать».
Что получают врачи на практике
Администратора от начальства. Корпоративная система под контролем комплаенса. Расшифровки доступные страховым. Метрики для отдела кадров. Автоматическая ИИ запись добавляет юридическую уязвимость. Пациент преувеличивает, врет, добросовестно заблуждается. Врач понимает и фиксирует реальность, расходящуюся с записью и расшифровкой ИИ. Каждое расхождение между буквальной записью и интерпретацией становится основанием либо для отказа от покрытия страховой, либо для судебного иска, либо просто для репрессий в адрес врача со стороны начальства.
Механизм присвоения
Больница внедряет автозапись. Измеряет рост эффективности на 30%. Увеличивает поток пациентов на 30%. Зарплата врача не меняется. Финансовая разница между старой и новой производительностью уходит вверх — владельцам платформ, администрации, страховым компаниям.
Одна технология, но три (как минимум) способа желаемого использования: для врача — освобождение от рутины, для страховой — база для отказов, для администрации — метрики для увеличения нагрузки.
Ответ снизу
В результате 20% используют продукты ИИ за свой счёт вместо корпоративных систем. 89% хотят финансирование от работодателя для тех инструментов, которые им нужны, а не те которые им навязывают. 70% говорят, что не влияют на выбор инструментов — решают администраторы, которые не видели пациентов.
Суть конфликта
ИИ делает измеримым то, что было автономной зоной профессионала. Врачебное суждение, клиническая интуиция, понимание основанное на опыте – девальвировано и поставлено под контроль администратора: записано, измерено, превращено в метрику. Контроль над средствами измерения определяет кому достаётся прирост производительности. Врачи создают стоимость, но те, кто контролирует технологию — присваивают прирост.
Причем – тут выйдем за пределы исследования – это происходит везде. Россия: запрет личных инструментов в госбольницах, обязательные корпоративные системы. Обоснование — информационная безопасность. США: запрет несертифицированных инструментов, обязательные корпоративные решения. Обоснование — защита пациентов. Разницы ноль.
Система не может терпеть автономию. Личные инструменты — альтернативная инфраструктура власти. Конец истории. Навскидку, есть три метода их ликвидации:
• Прямой запрет через «безопасность данных»
• Экономическое давление — зарплаты стагнируют, профессиональные инструменты дорожают
• Структурная интеграция — весь документооборот через корпоративные системы, личные инструменты просто бесполезны
Новый общественный договор
Результат войны определит будущее труда. Либо технология освобождает — убирает рутину, возвращает время для суждения. Либо порабощает — превращает каждый аспект в метрику для увеличения прибыли и контроля сверху. Врачи тут на передовой потому что их труд первым стал полностью измеримым. "Далее - везде" в любом случае.