После того, как я в 2017 году прочел книгу Роберта Нисбета об эволюции идей прогресса, меня не покидали ряд размышлений о его природе. И это напрямую касается фамильной теории, которую я развиваю уже больше десяти лет.

Я уверен, что прогресса не существует, иллюзию его существования поддерживают манипуляции с приоритетами. Чтобы запустить ракету в космос, надо отвлечь ресурсы от других сфер народного хозяйства, разорить полстраны. Так что да, полет ракеты выглядит прогрессом, но на деле это просто экстремум в графике распределения усилий, ресурсов и управления, который оборачивается таким же экстремумом в нижней части графика, где отражены уровень жизни или доступность сна.

Более того, мне кажется, что идеи прогресса популярны в тех социальных слоях, где выгоды от перераспределения видят, а откуда они перераспределены - нет. Или не хотят видеть. Например, видят достижения электроники, но не видят что мы теряем от этого в антропологических качествах. То, что мышление уже даже не клиповое, а фотографическое - не замечают. «Так всегда и было».

Теперь главное. Фамилия как институт появилась задолго до того, как мы разделили главенствующую концепцию прогресса. И они плохо между собой сочетаются. Настолько, что именно любая прогрессивная повестка (марксизм, расизм, ЛГБТ, экология) оказывается самыми эффективными для разрушения семей. И мышление фамильного человека должно быть не прогрессивным, а системным. То есть смотреть не только на то, куда расти и за счет кого, но и искать чем пожертвовать и как. То есть все эти win-win придется оставить всякому духовному пролетариату и жуликам от бизнес-коучинга.

В прогрессивном мышлении приучают жертвовать тем, что тебе и так не надо. Жертва носит гигиенический смысл. Но в системном это не прокатит. Ты должен зачерпнуть из жертвы ресурсы. Нельзя зачерпнуть ресурсы из мусора и отходов жизнедеятельности. Жертва должна носить ресурсный смысл. Так она не будет отвергнута.

Но многие думают о фамилии в прогрессивных терминах - как о «лучшей версии семьи». Как о чем-то улучшенном, проапгрейдженом. Нет, друзья, лорд - это не сверхэффективный работник. Это человек, занимающий другое место в системе распределения ресурсов власти.

Зана - легендарная женщина, которая, по преданиям, жила в Абхазии во второй половине XIX века. Она описывается как высокая и полностью волосатая, что придаёт ей сходство с мифическими существами, такими как дикий или снежный человек.

Согласно легенде, охотники поймали её в лесах Абхазии и держали в клетке. Позже она смогла адаптироваться и жить среди местных жителей, оставив после себя потомство. Жители села Тхина и криптозоологи до сих пор обсуждают её историю, рассматривая Зану как возможное свидетельство существования диких людей.

Как тебе такая фамильная легенда, Илон Маск?

Ичизоку, японская династия, как ее представляют японцы, включает в себя всех предков далекого прошлого и всех потомков далекого будущего. Поэтому понятие долга человека включает определенные обязательства как перед его потомками, так и перед предками.

Она прочно покоится на родовых устоях. Члены семьи, подобно струям воды, поддерживают поток генеалогии в его нескончаемом движении. Обычно японская семья в недалеком прошлом имела свиток-список своего клана, и эта реликвия передавалась от поколения к поколению. Концепция ичизоку в Японии подчеркивает непрерывность семейной линии, затухание которой воспринимается как страшное бедствие. Предки для японца являются неотъемлемой частью настоящего.

В Японии считают, что благополучие семьи зависит от того, насколько преданно каждое поколение выполняет ритуал благопочитания предков. Сыновняя почтительность выступает здесь как цементирующее средство. Согласно учению Конфуция, существуют три тысячи проступков, степень тяжести которых подпадает под пять категорий, но нет более тяжкого проступка или даже преступления, чем непочтительность детей по отношению к родителям.

Мы это воспринимаем как какую-то репрессивную традицию, которая себя изжила, а на самом деле это органичная часть протяженной стратегии, которая приносит свои плоды. И отказ от нее в нижнем и среднем социальном классе уже привел к страшной депопуляции Японии.

"Свобода- это всегда про смерть"
Миямото Мусаси.

Продолжительность жизни граждан развитых стран растёт, продолжительность жизни бизнесов — падает. Согласно исследованию Boston Consulting Group, ежегодно погибает около 10% публичных компаний — в четыре раза больше, чем 50 лет назад. Бывший топ-менеджер Shell Ари Де Гиус пишет в своём исследовании «Живая компания» (The Living Company. Growth, Learning and Longevity in Business), что в среднем современные компании живут всего 12 с половиной лет, постоянные участники рейтинга Fortune 500 — 40–50 лет.

В этой мрачной статистике есть и светлые пятна — в 2015 году в мире было 967 предприятий, основанных до 1700 года. При этом 517 таких "сверхдолгих" компаний работают в одной стране — Японии. Ещё довольно много долгожителей в Германии (19%), в других странах — значительно меньше (не более 5% на каждую).

Любой бизнес может прогореть. Так было всегда. Но почему именно в последние годы компании закрываются чаще? Ари Де Гиус в своей книге объясняет это тем, что в современном мире предприниматели и менеджеры сосредотачиваются на экономической деятельности, производстве товаров и услуг, забывая, что главная ценность любой организации, и не только экономической — люди. для многих бизнес это просто машина по производству денег, а не жизненный выбор.

Главный секрет долголетия японских компаний, некоторые из которых принадлежат одним и тем же семьям на протяжении многих поколений, как раз в устойчивом развитии, а не в максимизации прибыли. Если в такой семье нет сына, которому можно передать дела (или если он недостаточно профессионален), бизнес «усыновляет» взрослого мужчину и делает его управленцем. Распространённая практика — назначение на должность руководителя компании зятя владельца. Если «приёмный сын» не справится с управлением, семейный бизнес «усыновляет» другого человека. Один из самых ярких примеров — автомобильный гигант Suzuki, который в июне 2016 года расстался уже с четвёртым по счёту «приёмышем».

Значение этого феномена отмечают многие исследователи — не только Ари Де Гиус. Однако, по мнению заместителя руководителя Школы востоковедения НИУ ВШЭ Дениса Щербакова, феномен японских компаний-долгожителей обусловлен и другими факторами. Это, например, изоляционизм, особая предпринимательская среда (японским компаниям свойственно поддерживать между собой очень устойчивые связи) и политика государства в области поддержки малых и средних предприятий.