К сожалению, хороших научно-популярных книг по экономике написано чуть меньше, чем хотелось бы. Я сейчас говорю не про бизнес-литературу, которой существует даже слишком много, а про грамотное и простое изложение экономических теорий и моделей, понятное людям, которые занимаются совершенно другими вещами. Если такая книга еще и изменяет восприятие людей, объясняет феномены, её можно считать не только хорошей, но и важной. И, конечно, она должна быть интересной – впрочем, экономика вообще интересная штука, просто не все об этом знают.
О хороших, важных и интересных книгах я буду рассказывать под хэштегом #econooks (не ecobooks – eco все-таки для экологии, а не для экономики). Одной из таких книг является “Фрикономика” под авторством Стивена Левитта и Стивена Дабнера.
Главная претензия к “Фрикономике”, высказываемая повсеместно, – это книга не об экономике, а о социологии, о демографии, о статистике, короче, о чем угодно, но точно не об экономике. Возможно, это и так, если под экономикой понимать макро и микро, однако я сомневаюсь, что вы будете в свободное время читать лекции Фридмана, которые, хоть и прекрасно объясняют макроэкономику, остаются исключительно образовательным продуктом (с людьми, которые в свободное время читают микроэкономику, например, Вэриана, я бы вообще не рискнул контактировать). Только не подумайте, что я ругаю эти книги – просто они предназначены для усердной учебы, а не для расслабленного чтения после тяжелого рабочего дня.
(Кстати, русский перевод Вэриана почему-то выложен на сайте freakonomics.ru. Какая-то странная ирония.)
О хороших, важных и интересных книгах я буду рассказывать под хэштегом #econooks (не ecobooks – eco все-таки для экологии, а не для экономики). Одной из таких книг является “Фрикономика” под авторством Стивена Левитта и Стивена Дабнера.
Главная претензия к “Фрикономике”, высказываемая повсеместно, – это книга не об экономике, а о социологии, о демографии, о статистике, короче, о чем угодно, но точно не об экономике. Возможно, это и так, если под экономикой понимать макро и микро, однако я сомневаюсь, что вы будете в свободное время читать лекции Фридмана, которые, хоть и прекрасно объясняют макроэкономику, остаются исключительно образовательным продуктом (с людьми, которые в свободное время читают микроэкономику, например, Вэриана, я бы вообще не рискнул контактировать). Только не подумайте, что я ругаю эти книги – просто они предназначены для усердной учебы, а не для расслабленного чтения после тяжелого рабочего дня.
(Кстати, русский перевод Вэриана почему-то выложен на сайте freakonomics.ru. Какая-то странная ирония.)
#econooks
Книга, о которой я расскажу сегодня, стала одним из немногих экономических бестселлеров в жанре non-fiction – и не просто так. Дело в том, что она объясняет фундаментальную экономическую концепцию, которая на глазах становится одной из основополагающих, но делает это не на сухом языке цифр и статистики, а через калейдоскоп примеров мировых цивилизаций, в то же время опираясь на обширную научную базу. Why Nations Fail, или “Почему одни страны богатые, а другие бедные” в русском переводе, написанная двумя прекрасными учеными – Дароном Аджемоглу и Джеймсом Робинсоном – это труд, который со временем будет стоять на одном уровне с работами Адама Смита, Давида Рикардо и Пола Самуэльсона, и который уже сейчас стоит на книжных стеллажах в аэропортах (важнейший показатель популярности и доступности).
После столь пафосного начала вы можете ожидать какой-то мозгодробительной идеи, вложенной в книгу. Это не совсем так. Как утверждают авторы, процветание или упадок обществ зависит от характера институтов, существующих в них. При экстрактивных институтах небольшая группа людей эксплуатирует остальное население ради собственной прибыли, то есть элита управляет экономикой в своих интересах, контролируя ренту. При инклюзивных институтах как можно больше людей вовлечено в политический процесс, принуждая властей управлять страной в интересах всех граждан, что приводит к ослаблению или отсутствию эксплуатации со стороны элиты. Экстрактивные институты ориентированы на использование имеющихся ресурсов, инклюзивные – на создание новых; первые ведут к стагнации, а вторые – к росту.
Чем больше людей имеют доступ к политическим инструментам, тем эффективнее достигнутый общественный консенсус и тем сильнее и дольше растет благосостояние всего общества.
Простота концепции кажется неубедительной, однако авторы рассматривают страну за страной, век за веком, показывая, что это действительно работает. Южная Америка, богатая золотом, серебром и людьми, после захвата колонизаторами перестает развиваться, а Северная, где по голой земле бродили индийские племена, через несколько веков после колонизации становится самым экономически развитым местом на планете. Промышленная революция стартует в Западной, а не Восточной Европе, обретение независимости странами Африки почему-то не приводит к улучшению уровня жизни, а рост экономики Китая начинает замедляться, как некоторое время назад замедлялся рост в СССР. Различия возникали не сразу, они столетиями шлифовались существующими в обществах институтами и внешними факторами – иногда хаотичными, иногда предсказуемыми.
Рано или поздно у читателя возникает вопрос: почему в одних странах складываются преимущественно инклюзивные институты, а в других – экстрактивные? Это единственное, что авторы объяснить не в состоянии, указывая на роль случайностей в истории, но мне сложно винить их за это. Наша цивилизация – столь сложный механизм, что понимание даже мелких деталей требует невероятных усилий множества людей. Понять, откуда берется разница в развитии стран, значит совершить какой-то невообразимый скачок в познании, сравнимый с разработкой общей теорией относительности или теории эволюции. Рано или поздно мы опишем все основополагающие принципы, а пока Аджемоглу и Робинсон, обобщив труды сотен и тысяч институционалистов со всей планеты, сделали небольшой шаг вперед к заветной цели.
Книга, о которой я расскажу сегодня, стала одним из немногих экономических бестселлеров в жанре non-fiction – и не просто так. Дело в том, что она объясняет фундаментальную экономическую концепцию, которая на глазах становится одной из основополагающих, но делает это не на сухом языке цифр и статистики, а через калейдоскоп примеров мировых цивилизаций, в то же время опираясь на обширную научную базу. Why Nations Fail, или “Почему одни страны богатые, а другие бедные” в русском переводе, написанная двумя прекрасными учеными – Дароном Аджемоглу и Джеймсом Робинсоном – это труд, который со временем будет стоять на одном уровне с работами Адама Смита, Давида Рикардо и Пола Самуэльсона, и который уже сейчас стоит на книжных стеллажах в аэропортах (важнейший показатель популярности и доступности).
После столь пафосного начала вы можете ожидать какой-то мозгодробительной идеи, вложенной в книгу. Это не совсем так. Как утверждают авторы, процветание или упадок обществ зависит от характера институтов, существующих в них. При экстрактивных институтах небольшая группа людей эксплуатирует остальное население ради собственной прибыли, то есть элита управляет экономикой в своих интересах, контролируя ренту. При инклюзивных институтах как можно больше людей вовлечено в политический процесс, принуждая властей управлять страной в интересах всех граждан, что приводит к ослаблению или отсутствию эксплуатации со стороны элиты. Экстрактивные институты ориентированы на использование имеющихся ресурсов, инклюзивные – на создание новых; первые ведут к стагнации, а вторые – к росту.
Чем больше людей имеют доступ к политическим инструментам, тем эффективнее достигнутый общественный консенсус и тем сильнее и дольше растет благосостояние всего общества.
Простота концепции кажется неубедительной, однако авторы рассматривают страну за страной, век за веком, показывая, что это действительно работает. Южная Америка, богатая золотом, серебром и людьми, после захвата колонизаторами перестает развиваться, а Северная, где по голой земле бродили индийские племена, через несколько веков после колонизации становится самым экономически развитым местом на планете. Промышленная революция стартует в Западной, а не Восточной Европе, обретение независимости странами Африки почему-то не приводит к улучшению уровня жизни, а рост экономики Китая начинает замедляться, как некоторое время назад замедлялся рост в СССР. Различия возникали не сразу, они столетиями шлифовались существующими в обществах институтами и внешними факторами – иногда хаотичными, иногда предсказуемыми.
Рано или поздно у читателя возникает вопрос: почему в одних странах складываются преимущественно инклюзивные институты, а в других – экстрактивные? Это единственное, что авторы объяснить не в состоянии, указывая на роль случайностей в истории, но мне сложно винить их за это. Наша цивилизация – столь сложный механизм, что понимание даже мелких деталей требует невероятных усилий множества людей. Понять, откуда берется разница в развитии стран, значит совершить какой-то невообразимый скачок в познании, сравнимый с разработкой общей теорией относительности или теории эволюции. Рано или поздно мы опишем все основополагающие принципы, а пока Аджемоглу и Робинсон, обобщив труды сотен и тысяч институционалистов со всей планеты, сделали небольшой шаг вперед к заветной цели.