Покойный Аркадий Ипполитов хорошо написал об этом в книге «Только Венеция». Он обращает внимание, что у этого события есть предельно точная дата: 29 марта 1516 года. В этот день венецианский Сенат издал указ, обязывающий всех евреев селиться на определенном островке на севере города. От остальной Венеции его отделяли цепи на мостах и решетчатые ворота, преграждающие путь после определенного часа. Со временем гетто прирастало новыми землями, но вместе с ним росло и население. Места всегда не хватало и дома полезли вверх: кое-где, как на этом фото, застройка достигала восьми этажей, что вообще-то не очень удобно, если вы живете в XVI-XVII веке и до первых лифтов еще далеко. Эти дома называют «венецианскими небоскребами».

Евреев в Венецианской республике было великое множество, потому что к иноверцам здесь в принципе относились терпимее. Но это не нравилось участникам Святой Лиги, которая воевала против турков. Помимо венецианцев, в ней состояла Испания, евреев ненавидевшая, и Ватикан, пляшущий под испанскую дудку. То есть внутренняя политика здесь не при чем — республика пошла на компромисс, чтобы угодить союзникам.

Филип Джонсон — вне всяких сомнений, одна из самых одиозных фигур в архитектуре XX века. Он был первым лауреатом Притцкеровской премии и любимцем эпохи беззастенчивого капитализма в Америке («Архитектор должен продаваться», «корпорации — вот наши современные Папы и Медичи» — говорил он). Его часто винили в беспринципности — он симпатизировал нацистам и не мог не знать, что творилось в Германии после 1933 года.

После войны он спроектировал и поселился в «Стеклянном доме», образ которого практически скопировал у Миса ван дер Роэ — у него в бюро он успел поработать. В этом доме-серванте Джонсон жил почти 60 лет, и Курт Воннегут говорил, что он «Спящая красавица, которую всю взрослую жизнь не оставляют в покое страстные принцы».

Именно принцы, а не принцессы; Джонсон был геем и почти до самого конца скрывал свою гомосексуальность. Каминг-аут он совершил в 1993-м, когда ему было 87. В молодости его партнером был критик и историк архитектуры Генри-Рассел Хичкок. В начале 1930-х они отправились в Европу знакомиться с молодым модернизмом — в США ничего подобного еще не построили. Бог знает, как бы без этого сложилась история архитектуры без этой пары, потому что по возвращении именно Джонсон и Хичкок в 1932 году организовали в нью-йоркском МоМА легендарную выставку «Интернациональный стиль», где впервые показали Америке работы Корбюзье, Гропиуса и прочих мастодонтов; в течение шести недель экспозицию посетили больше 33 тысяч человек, и это было абсолютным фурором для архитектурной выставки.

Вторую половину жизни Джонсон провел с куратором и коллекционером современного искусства Дэвидом Уитни. Тот был сильно младше, но они провели вместе без малого 45 лет. Когда архитектор умер, Уитни вспоминал, как они праздновали девяностолетие Джонсона. После множества хвалебных тостов он взял слово и сказал: «Леди и джентльмены, ко всему тому, что уже было сказано, я хотел бы добавить одну деталь, известную далеко не всем собравшимся. Филип все так же хорош в постели».

Недавно прошла игру Norco, которая немного напоминает Disco Elysium . Это очень настроенческий нарративный квест. Город в нем выступает как самостоятельный герой. Как и в DE, главную героиню окружает разруха; технологии продвинулись далеко вперед и заменили многие профессии, но светлое будущее так и не наступило, а окружающие заняты не пойми чем. Разница в том, что DE делала эстонская студия, и многое из прорисованного там неуловимо напоминает задворки Таллинна, а Norco — игра про загрязненные берега Миссисипи, крокодилов и южную готику в условиях киберпанка

Важная тема, которую поднимают создатели последней — так называемый катастрофический туризм и капитализм катастроф. Люди ездят на места катаклизмов в качестве альтернативы обычным курортам; вместе с ними возникает среда, которая поддерживает поток туристов и денег. Местные жители становятся гидами или живыми декорациями, как и все вокруг них. Некоторые исследователи считают, что это «скрытое благословение» для зон бедствий. Другие, напротив, осуждают индустрию, построенную на чужом горе.

Но почему вообще рождается спрос на созерцание руин? Что побуждает погружаться к затонувшему «Титанику» и ездить в Чернобыль? Может, это такой завуалированный протест против фальшивого оптимизма и бесконечного «не грусти, выше нос, будь счастливым» из каждого угла.