Тогда он увидел в игровой комнате выставку детских рисунков на тему «Миру – мир!» и решил добавить к ним что-нибудь от себя. Картинку «наш ответ копеталистам» он нарисовал сразу после завтрака, а после обеда маму вызвала на разговор больничная воспитательница со звучным именем Владлена Мартыновна.
– Мне кажется, вам нужно серьезно заняться мировоззрением вашего мальчика, – сказала она и положила на стол рисунок с изображением «копеталиста» в цилиндре и длиннополом сюртуке, карманы которого оттопыривали связки ракет. Такие «копеталисты» часто встречались в газетных карикатурах, и в этом образе не было ничего крамольного. Но на рисунке Раздолбая над головой «копеталиста» висела на ниточке огромная атомная бомба, а к ней стремительно подлетал белый голубь с надписью «СССР» на крыльях. В клюве голубя были зажаты ножницы.
– Вы понимаете, что ваш ребенок изображает наше миролюбивое государство агрессором? – пояснила воспитательница, понизив голос до полушепота. – Видите, какая здесь просматривается подоплека?
– Мне кажется, вам нужно серьезно заняться мировоззрением вашего мальчика, – сказала она и положила на стол рисунок с изображением «копеталиста» в цилиндре и длиннополом сюртуке, карманы которого оттопыривали связки ракет. Такие «копеталисты» часто встречались в газетных карикатурах, и в этом образе не было ничего крамольного. Но на рисунке Раздолбая над головой «копеталиста» висела на ниточке огромная атомная бомба, а к ней стремительно подлетал белый голубь с надписью «СССР» на крыльях. В клюве голубя были зажаты ножницы.
– Вы понимаете, что ваш ребенок изображает наше миролюбивое государство агрессором? – пояснила воспитательница, понизив голос до полушепота. – Видите, какая здесь просматривается подоплека?
И тут Раздолбай вспомнил факт, который совсем стерся из его памяти, – в далеком детстве мама и бабушка его крестили.
Вспомнилось, как он ползал по полу, собирая пластмассовые ядра для своей пушки, и мама вдруг взяла его на руки и очень серьезно сказала, что в воскресенье они поедут к бабушке в Подольск, и там его окрестят. Раздолбай обрадовался, решив, что его ждет внеочередной день рождения, но в Подольске мама привела его в церковь, где было страшно, как в замке злой колдуньи. В полумраке горели свечи, с картин в золоченых рамах сурово смотрели бородатые старики, сморщенные старухи кололи взглядами глубоко запавших глаз, а одна из них стала шикать и шипеть на маму за то, что та забыла надеть на голову платок. Раздолбай расплакался и взмолился, чтобы его скорее вывели из этого жуткого места. На крыльце церкви к ним подошла бабушка – мамина мама, которую Раздолбай видел редко и почти не знал. Бабушка сказала, что крещение – это большой секрет и не надо делать это при всех. Они отправились к ней домой, и вскоре туда явился сухенький седой старичок, похожий на доктора. Он точно как доктор открыл небольшой чемоданчик, но вместо белого халата достал оттуда какой-то расшитый золотом фартук. Бабушка и мама велели Раздолбаю во всем слушаться старичка, и тот произвел над ним малопонятные и малоприятные действия, похожие на медицинскую процедуру. Его ставили раздетым в таз, поливали водой, отрезали прядь волос, шептали какие-то слова, заставляли повторять что-то… Наконец старичок повесил ему на шею маленький крестик на витой тесемке и покинул дом, запихнув свой золотистый фартук в чемодан и странно помахав на прощание сложенными в щепотку пальцами. Крестик Раздолбай сразу же попытался снять. Во-первых, на нем был череп, который неприятно напоминал о смерти; во-вторых, было ясно, что во дворе этот крестик сразу же засмеют. Но бабушка категорически потребовала оставить крестик на шее, объяснив, что теперь Раздолбай – раб Божий и Господь Бог с неба видит все его действия. Тут Раздолбай всерьез испугался и снова стал плакать. Получалось, что его заманили, сделали без его ведома рабом, и теперь какой-то старик сверху будет постоянно следить за ним?
Вспомнилось, как он ползал по полу, собирая пластмассовые ядра для своей пушки, и мама вдруг взяла его на руки и очень серьезно сказала, что в воскресенье они поедут к бабушке в Подольск, и там его окрестят. Раздолбай обрадовался, решив, что его ждет внеочередной день рождения, но в Подольске мама привела его в церковь, где было страшно, как в замке злой колдуньи. В полумраке горели свечи, с картин в золоченых рамах сурово смотрели бородатые старики, сморщенные старухи кололи взглядами глубоко запавших глаз, а одна из них стала шикать и шипеть на маму за то, что та забыла надеть на голову платок. Раздолбай расплакался и взмолился, чтобы его скорее вывели из этого жуткого места. На крыльце церкви к ним подошла бабушка – мамина мама, которую Раздолбай видел редко и почти не знал. Бабушка сказала, что крещение – это большой секрет и не надо делать это при всех. Они отправились к ней домой, и вскоре туда явился сухенький седой старичок, похожий на доктора. Он точно как доктор открыл небольшой чемоданчик, но вместо белого халата достал оттуда какой-то расшитый золотом фартук. Бабушка и мама велели Раздолбаю во всем слушаться старичка, и тот произвел над ним малопонятные и малоприятные действия, похожие на медицинскую процедуру. Его ставили раздетым в таз, поливали водой, отрезали прядь волос, шептали какие-то слова, заставляли повторять что-то… Наконец старичок повесил ему на шею маленький крестик на витой тесемке и покинул дом, запихнув свой золотистый фартук в чемодан и странно помахав на прощание сложенными в щепотку пальцами. Крестик Раздолбай сразу же попытался снять. Во-первых, на нем был череп, который неприятно напоминал о смерти; во-вторых, было ясно, что во дворе этот крестик сразу же засмеют. Но бабушка категорически потребовала оставить крестик на шее, объяснив, что теперь Раздолбай – раб Божий и Господь Бог с неба видит все его действия. Тут Раздолбай всерьез испугался и снова стал плакать. Получалось, что его заманили, сделали без его ведома рабом, и теперь какой-то старик сверху будет постоянно следить за ним?
– А-а! – понимающе закивал Мартин. – Ты веришь в историю про сына Бога, родившегося от земной девы, который совершил много хороших дел, воскресил мертвого, был предан, принял мученическую смерть и вознесся? Я правильно понимаю?
– Да, я в это верю.
– Отлично! Правда, я говорил про Геракла. Сына бога Зевса и смертной женщины, который освободил из Аида Алкестиду, был предан своей женой, взошел на костер и вознесся на номенклатурный Олимп. Зевс и Геракл тоже были реальными персонажами? Тебе не кажется, что эти мифы собраны из одного конструктора? Только один миф остался в литературном наследии, а другой насадили мечом Римской империи и заставили в него слепо верить, чтобы держать баранов в повиновении, – вот и вся разница.
– Да, я в это верю.
– Отлично! Правда, я говорил про Геракла. Сына бога Зевса и смертной женщины, который освободил из Аида Алкестиду, был предан своей женой, взошел на костер и вознесся на номенклатурный Олимп. Зевс и Геракл тоже были реальными персонажами? Тебе не кажется, что эти мифы собраны из одного конструктора? Только один миф остался в литературном наследии, а другой насадили мечом Римской империи и заставили в него слепо верить, чтобы держать баранов в повиновении, – вот и вся разница.
Я вот не понимаю, как люди на Западе живут? Можно с тоски сдохнуть! Ну, какой интерес есть апельсины, если их на каждом углу продают? А у нас поесть апельсинов — это целый бизнес! Два ящика по знакомству купил, один за двойную цену скинул, бабки отбил — второй ящик бесплатный. Кушай на здоровье, друзьям в больницу неси. Или какой у них интерес курить свое «Мальборо»? Это же просто курить и ничего больше. А у нас курить «Мальборо» — это статус. Простые люди «Мальборо» не курят, у них зарплата — десять раз на такси съездить. Чтобы курить «Мальборо», надо те же апельсины ящиками продавать. Голову на плечах иметь надо, чтобы «Мальборо» курить!
У Белого дома располагается бронетехника батальона Тульской дивизии ВДВ, и в то же время там собрались несколько тысяч человек, к ним вышел Борис Ельцин. Он зачитал с танка „Обращение к гражданам России“, в котором назвал действия комитета по чрезвычайному положению „реакционным, антиконституционным переворотом“…»
— Ни фига себе! Борзый чувак этот Ельцин! Кто он такой вообще? — удивился Раздолбай, пожалев, что не следил за новостями и впервые слышит фамилию храбреца, посмевшего забраться на танк и зачитывать с него какие-то обращения.
— Ни фига себе! Борзый чувак этот Ельцин! Кто он такой вообще? — удивился Раздолбай, пожалев, что не следил за новостями и впервые слышит фамилию храбреца, посмевшего забраться на танк и зачитывать с него какие-то обращения.
Как выглядят сыр, гречка или мясо он давно забыл, и ему даже не верилось, что такие продукты когда-то продавались свободно.
Прошло еще некоторое время, и вдруг… Продукты появились в один день и сразу во всех магазинах! Услышав про это, Раздолбай недоверчиво заглянул в первый попавшийся гастроном и с удивлением обнаружил на полках ряды бутылок с молоком и кефиром, пачки сливочного масла и брикеты плавленых сырков. В холодильных саркофагах лоснились поленья колбасы и солнечно-желтые круги сыра. Рядом переливалась радужной шкурой какая-то рыба. Раздолбай сглотнул слюну и с удивлением посмотрел на посетителей магазина — вместо того чтобы сметать продукты и создавать очередь, они бродили вдоль прилавков с оторопелым видом и как будто знакомились с едой заново. Только посмотрев на ценники, он понял, в чем дело, — все стоило в десятки раз дороже, чем было раньше, и брать сто граммов сыра за деньги, на которые несколько лет назад можно было купить сумку деликатесов, никто не решался.
Прошло еще некоторое время, и вдруг… Продукты появились в один день и сразу во всех магазинах! Услышав про это, Раздолбай недоверчиво заглянул в первый попавшийся гастроном и с удивлением обнаружил на полках ряды бутылок с молоком и кефиром, пачки сливочного масла и брикеты плавленых сырков. В холодильных саркофагах лоснились поленья колбасы и солнечно-желтые круги сыра. Рядом переливалась радужной шкурой какая-то рыба. Раздолбай сглотнул слюну и с удивлением посмотрел на посетителей магазина — вместо того чтобы сметать продукты и создавать очередь, они бродили вдоль прилавков с оторопелым видом и как будто знакомились с едой заново. Только посмотрев на ценники, он понял, в чем дело, — все стоило в десятки раз дороже, чем было раньше, и брать сто граммов сыра за деньги, на которые несколько лет назад можно было купить сумку деликатесов, никто не решался.
Я сейчас расширяю бизнес, нанимаю персонал и фигею от этой общности. Они же все привыкли, что о них кто-то должен заботиться! Добрые дяди должны сидеть наверху и все время думать, как сделать им лучше. Я пытаюсь объяснять, что заботиться больше никто никогда не будет, и у них дикий невруб случается. Приходит человек наниматься, спрашивает: «А как это вы можете платить мне только пять тысяч в месяц, если килограмм мяса стоит тысячу?» Отвечаю: «Мне до балды абсолютно, сколько стоит мясо, потому что я продуктами не торгую. Рентабельность моего бизнеса дает возможность платить вам не больше пяти тысяч, и вы еще должны доказать, что будете за эти деньги пахать, потому что у меня таких, как вы, — очередь». Знаешь, что на это говорит мне?
— Что?
— Я же кандидат наук!
— Что?
— Я же кандидат наук!
А когда бросишься в окно, как быстро, быстро полетишь, — будто не падаешь, а в самом деле летишь, — это, должно быть, очень приятно. Только потом ударишься о тротуар — ах, как жестко! и больно? нет, я думаю, боли не успеешь почувствовать, — а только очень жестко!
Да ведь это один, самый коротенький миг; а зато перед этим — воздух будто самая мягкая перина, — расступается так легко, нежно… Нет, это хорошо…
Да, а потом? Будут все смотреть — голова разбитая, лицо разбитое, в крови, в грязи… Нет, если бы можно было на это место посыпать чистого песку, — здесь и песок-то все грязный… нет, самого белого, самого чистого… вот бы хорошо было. И лицо бы осталось не разбитое, чистое, не пугало бы никого.
А в Париже бедные девушки задушаются чадом. Вот это хорошо; это очень, очень хорошо. А бросаться из окна нехорошо. А это — хорошо.
Да ведь это один, самый коротенький миг; а зато перед этим — воздух будто самая мягкая перина, — расступается так легко, нежно… Нет, это хорошо…
Да, а потом? Будут все смотреть — голова разбитая, лицо разбитое, в крови, в грязи… Нет, если бы можно было на это место посыпать чистого песку, — здесь и песок-то все грязный… нет, самого белого, самого чистого… вот бы хорошо было. И лицо бы осталось не разбитое, чистое, не пугало бы никого.
А в Париже бедные девушки задушаются чадом. Вот это хорошо; это очень, очень хорошо. А бросаться из окна нехорошо. А это — хорошо.
Люди были, как животные. Они перестали быть животными, когда мужчина стал ценить в женщине красоту. Но женщина слабее мужчины силою; а мужчина был груб. Все тогда решалось силою. Мужчина присвоил себе женщину, красоту которой стал ценить. Она стала собственностью его, вещью его. Это царство Астарты.
Когда он стал более развит, он стал больше прежнего ценить ее красоту, преклонился перед ее красотою. Но ее сознание было еще не развито. Он ценил только в ней красоту. Она умела думать еще только то, что слышала от него. Он говорил, что только он человек, она не человек, и она еще видела в себе только прекрасную драгоценность, принадлежащую ему, — человеком она не считала себя. Это царство Афродиты.
Но вот начало в ней пробуждаться сознание, что и она человек. Какая скорбь должна была обнять ее и при самом слабом проявлении в ней мысли о своем человеческом достоинстве! Ведь она еще не была признаваема за человека. Мужчина еще не хотел иметь ее иною подругою себе, как своею рабынею. И она говорила: я не хочу быть твоею подругою! Тогда страсть к ней заставляла его умолять и смиряться, и он забывал, что не считает ее человеком, и он любил ее, недоступную, неприкосновенную, непорченную деву. Но лишь только верила она его мольбе, лишь только он касался ее — горе ей! Она была в руках его, эти руки были сильнее ее рук, а он был груб, и он обращал ее в свою рабыню и презирал ее. Горе ей! Это скорбное царство девы.
Но шли века; моя сестра — ты знаешь ее? — та, которая раньше меня стала являться тебе, делала свое дело. Она была всегда, она была прежде всех, она уж была, как были люди, и всегда работала неутомимо. Тяжел был ее труд, медлен успех, но она работала, работала, и рос успех. Мужчина становился разумнее, женщина тверже и тверже сознавала себя равным ему человеком, — и пришло время, родилась я.
Это было недавно, о, это было очень недавно. Ты знаешь ли, кто первый почувствовал, что я родилась и сказал это другим? Это сказал Руссо в «Новой Элоизе». В ней, от него люди в первый раз услышали обо мне.
И с той поры мое царство растет. Еще не над многими я царица. Но оно быстро растет, и ты уже предвидишь время, когда я буду царствовать над всею землею. Только тогда вполне почувствуют люди, как я хороша. Теперь те, кто признают мою власть, еще не могут повиноваться всей моей воле. Они окружены массою, неприязненною всей моей воле. Масса истерзала бы их, отравила бы их жизнь, если б они знали и исполняли всю мою волю. А мне нужно счастье, я не хочу никаких страданий, и я говорю им: не делайте того, за что вас стали бы мучить; знайте мою волю теперь лишь настолько, насколько можете знать ее без вреда себе.
Когда он стал более развит, он стал больше прежнего ценить ее красоту, преклонился перед ее красотою. Но ее сознание было еще не развито. Он ценил только в ней красоту. Она умела думать еще только то, что слышала от него. Он говорил, что только он человек, она не человек, и она еще видела в себе только прекрасную драгоценность, принадлежащую ему, — человеком она не считала себя. Это царство Афродиты.
Но вот начало в ней пробуждаться сознание, что и она человек. Какая скорбь должна была обнять ее и при самом слабом проявлении в ней мысли о своем человеческом достоинстве! Ведь она еще не была признаваема за человека. Мужчина еще не хотел иметь ее иною подругою себе, как своею рабынею. И она говорила: я не хочу быть твоею подругою! Тогда страсть к ней заставляла его умолять и смиряться, и он забывал, что не считает ее человеком, и он любил ее, недоступную, неприкосновенную, непорченную деву. Но лишь только верила она его мольбе, лишь только он касался ее — горе ей! Она была в руках его, эти руки были сильнее ее рук, а он был груб, и он обращал ее в свою рабыню и презирал ее. Горе ей! Это скорбное царство девы.
Но шли века; моя сестра — ты знаешь ее? — та, которая раньше меня стала являться тебе, делала свое дело. Она была всегда, она была прежде всех, она уж была, как были люди, и всегда работала неутомимо. Тяжел был ее труд, медлен успех, но она работала, работала, и рос успех. Мужчина становился разумнее, женщина тверже и тверже сознавала себя равным ему человеком, — и пришло время, родилась я.
Это было недавно, о, это было очень недавно. Ты знаешь ли, кто первый почувствовал, что я родилась и сказал это другим? Это сказал Руссо в «Новой Элоизе». В ней, от него люди в первый раз услышали обо мне.
И с той поры мое царство растет. Еще не над многими я царица. Но оно быстро растет, и ты уже предвидишь время, когда я буду царствовать над всею землею. Только тогда вполне почувствуют люди, как я хороша. Теперь те, кто признают мою власть, еще не могут повиноваться всей моей воле. Они окружены массою, неприязненною всей моей воле. Масса истерзала бы их, отравила бы их жизнь, если б они знали и исполняли всю мою волю. А мне нужно счастье, я не хочу никаких страданий, и я говорю им: не делайте того, за что вас стали бы мучить; знайте мою волю теперь лишь настолько, насколько можете знать ее без вреда себе.
— Да как же не ругаться? Тут не только заругаешься — взвоешь: какая там трудовая школа? Накурено, грязно! Разве это похоже на школу?
— Да… Для тебя бы это самое: построить новое здание, новые парты поставить, ты бы тогда занимался. Не в зданиях, брат, дело, важно нового человека воспитать, а вы, педагоги, саботируете все: здание не такое, и столы не такие. Нету у вас этого самого вот… огня, знаешь, такого — революционного. Штаны у вас навыпуск!
— У меня как раз не навыпуск.
— Ну, у тебя не навыпуск… Интеллигенты паршивые!.. Вот ищу, ищу, тут такое дело большое: босяков этих самых развелось, мальчишек — по улице пройти нельзя, и по квартирам лазят. Мне говорят: это ваше дело, наробразовское… Ну?
— А что — «ну»?
— Да вот это самое: никто не хочет, кому ни говорю — руками и ногами, зарежут, говорят. Вам бы это кабинетик, книжечки… Очки вон надел…
— Да… Для тебя бы это самое: построить новое здание, новые парты поставить, ты бы тогда занимался. Не в зданиях, брат, дело, важно нового человека воспитать, а вы, педагоги, саботируете все: здание не такое, и столы не такие. Нету у вас этого самого вот… огня, знаешь, такого — революционного. Штаны у вас навыпуск!
— У меня как раз не навыпуск.
— Ну, у тебя не навыпуск… Интеллигенты паршивые!.. Вот ищу, ищу, тут такое дело большое: босяков этих самых развелось, мальчишек — по улице пройти нельзя, и по квартирам лазят. Мне говорят: это ваше дело, наробразовское… Ну?
— А что — «ну»?
— Да вот это самое: никто не хочет, кому ни говорю — руками и ногами, зарежут, говорят. Вам бы это кабинетик, книжечки… Очки вон надел…
La Divina Comedia
С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею железный занавес.
– Представление окончилось. Публика встала.
– Пора надевать шубы и возвращаться домой.
Оглянулись. Но ни шуб, ни домов не оказалось
С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею железный занавес.
– Представление окончилось. Публика встала.
– Пора надевать шубы и возвращаться домой.
Оглянулись. Но ни шуб, ни домов не оказалось
Скорее всего, майора сместили из-за его русофильской позиции. Он принадлежал к той части китайской элиты, которая искренне полагала: существование централизованного государства к северу от границ Поднебесной полезнее, чем вся пёстрая коалиция государств, возникших на месте России. Этот взгляд отчасти разделяли и члены предыдущего социалистического правительства. При социалистах, известных как Великая красная партия, такие настроения вообще считались вполне простительными.
Однако социалистическое правительство пало, и вместо пузатого добряка Чжана, имевшего обыкновение шутить относительно неминуемого прихода «русских» и даже иногда любившего петь в караоке ресторана «Сударыня» старинные песни про Москву и Россию, прислали мрачного, собранного Хуа. Он был сдержан в разговорах, и о его личном отношении к ситуации трудно было сказать что-то определённое
Однако социалистическое правительство пало, и вместо пузатого добряка Чжана, имевшего обыкновение шутить относительно неминуемого прихода «русских» и даже иногда любившего петь в караоке ресторана «Сударыня» старинные песни про Москву и Россию, прислали мрачного, собранного Хуа. Он был сдержан в разговорах, и о его личном отношении к ситуации трудно было сказать что-то определённое
– Давайте скажем прямо, господа, нынешнее положение дел в Западной Евразии крайне противоречиво! Мы с самого начала отдавали себе отчёт в том, что весь этот бардак в московском регионе ничем хорошим кончиться не мог! И вот теперь мы видим хаос в Поволжье, мы видим, как кровавый сапог московских мародеров втоптал в грязь независимость и суверенитет финно-угорских народов! Под угрозой мир во всём центральноевразийском регионе!
Министр привычно уклонялся от употребления слова «Россия» и всех его производных, и, надо признать, ему это удавалось лучше, чем другим высокопоставленным ораторам. Даже президент республики, хитрый и осторожный Полухин, иногда сбивался и начинал рассуждать о «бывшей России», а министр транспорта Сабитов однажды закончил свою речь на банкете по случаю визита в республику делегации из ДВР пожеланием «и впредь работать в направлении дальнейшего углубления интеграции российских регионов». Тогда повисла неловкая пауза, и в тишине нарочито громко прозвучал ехидный шёпот: «…потому что вместе мы должны сделать Россию единой, сильной…» Все, конечно, смеялись, кроме самого Сабитова, он был трусливым и мнительным человеком, а потому испугался – могли и в отставку отправить. К его счастью, все свелось к карикатурам и насмешкам в прессе.
Министр привычно уклонялся от употребления слова «Россия» и всех его производных, и, надо признать, ему это удавалось лучше, чем другим высокопоставленным ораторам. Даже президент республики, хитрый и осторожный Полухин, иногда сбивался и начинал рассуждать о «бывшей России», а министр транспорта Сабитов однажды закончил свою речь на банкете по случаю визита в республику делегации из ДВР пожеланием «и впредь работать в направлении дальнейшего углубления интеграции российских регионов». Тогда повисла неловкая пауза, и в тишине нарочито громко прозвучал ехидный шёпот: «…потому что вместе мы должны сделать Россию единой, сильной…» Все, конечно, смеялись, кроме самого Сабитова, он был трусливым и мнительным человеком, а потому испугался – могли и в отставку отправить. К его счастью, все свелось к карикатурам и насмешкам в прессе.
К сожалению, слухи доходят самые тревожные: убийства, изнасилования, мародёрство, голод. Короче говоря, весь спектр типичных для самых мрачных страниц московской истории, с позволения сказать, политических приемов. – Касимов снова сел на любимого конька и дальше поскакал по проторённой дорожке антимосковской риторики:
– Мы должны всегда помнить: насилие – это корневой стержень московской политики. Москва – это город насилия и убийства, торгашества и лицемерия! Сотни лет кровавые московские империалисты на трупах угнетённых народов строили своё царство зла!
– Мы должны всегда помнить: насилие – это корневой стержень московской политики. Москва – это город насилия и убийства, торгашества и лицемерия! Сотни лет кровавые московские империалисты на трупах угнетённых народов строили своё царство зла!
Давайте перенесёмся на тысячелетия назад, в эпоху заката Рима. Что должны были делать последние римляне в условиях крушения Западной Римской империи? С кем бороться, если у них не было ни армии, ни возможности её собрать? Против них была история, вся логика прогресса. И они сделали то, что всегда делали мыслящие люди в подобных ситуациях во всем мире и во все времена, – пытались встроиться в варварское общество и изменить его изнутри! Взять с собой все лучшее, распрощаться со всем плохим! Так что пора смириться и с исчезновением России. То, что мы видим вокруг, – это единственная объективная реальность, другой нет и не будет, что бы ни сочиняли великодержавные фантазёры. Россия себя изжила, поэтому её нет, как нет многих великих империй прошлого!
– Нет, ты мне скажи, братишка, как такое может быть, а? Ты ж, блядь, русский! Так какого хрена тут происходит-то, а? Вы чего, реально будете воевать?
– Подожди, подожди… - мордастый гвардеец сидел подпирая голову руками и тоже был нетрезв - Я уралец… Понял? Уралец я…
– Нет, кто ты по национальности, Серега, а? Татарин? Башкир? - нажимал белобрысый «казах».
¬- Подожди, Вась… Я ж на Урале живу? Значит я уралец. Понял? Уралец я…, - гвардеец задумчиво погладил по горлышку бутылку «Ельцинки», а потом, не спеша, начал разливать её в три стопки.
– Ага, а я тогда выходит казах, да? Казах я? - горячился Вася, - Это вот Ермек казах, а я - русский, хоть и живу в Казахстане, понятно?
– Ты… Да хер знает. Я, Вась, уже нихрена не понимаю… Русские - это русские. Казахи - это казахи. Уральцы - это уральцы. А ты русский казах! - и гвардеец радостно хлопнул ладонью по столу.
– Нет, Серёжа, нет… Вам тут всем мозги запудрили… Я, бля, охуеваю с вас! Мы там живём… Все годы переживаем, как она там, Матушка-Россия… Как вы тут… А вы тут уже и от нации своей открестились! Вы тут уже, блядь, уральцы! Это как так? Да мой отец бы сейчас от инфаркта помер, если б тебя услышал! Да вы не сопротивляться должны Пирогову! Вы должны ему навстречу бежать, понял? С хоругвями и крестным ходом! На коленях прощение просить у России за всё за это вот! - он нагнулся к собеседнику и зашептал, - Я с детства ждал, что Россия снова будет великой! С детства! Мой отец меня так воспитывал - что, мол, рано или поздно бардак кончится и вернётся всё на свой истинный путь. Русские танки, русские флаги… И что? И вот теперь наоборот? Позавчера читал в «Казахстанской правде», что по просьбе правительств ваших и в соответствии с этим сраным новосибирским соглашением Казахстан готов послать свои войска для подавления Москвы! Понимаешь? Да у нас там все националисты пересрались, что русские танки до Алматы доедут, а выходит всё наоборот! Абсурд!
– Ээээ… зачем вы тут ссоритесь? - вмешался в спор Ермек, с трудом поднимая голову со стола, - Вася, он что, не уважает нас, Казахстан не уважает, да?
– Себя он не уважает. Они тут, Ермек, совсем стыд потеряли… Козлы уральские…
– А вот за козла ты мне сейчас ответишь, чуркан! - и встав во весь рост гвардеец попытался ударить собеседника бутылкой по голове. В несколько мгновений завязалась безобразная драка.
– Суки! Предатели! Козлы! Ермек, мочи их! - громко вопил Вася, отчаянно вырываясь из рук набежавшей охраны. Ермек порывался помочь другу, но никак не мог подняться из-за стола. В это время бушующего гвардейца сосредоточенно оттаскивали в сторону подбежавший гардеробщик и метрдотель.
– Подожди, подожди… - мордастый гвардеец сидел подпирая голову руками и тоже был нетрезв - Я уралец… Понял? Уралец я…
– Нет, кто ты по национальности, Серега, а? Татарин? Башкир? - нажимал белобрысый «казах».
¬- Подожди, Вась… Я ж на Урале живу? Значит я уралец. Понял? Уралец я…, - гвардеец задумчиво погладил по горлышку бутылку «Ельцинки», а потом, не спеша, начал разливать её в три стопки.
– Ага, а я тогда выходит казах, да? Казах я? - горячился Вася, - Это вот Ермек казах, а я - русский, хоть и живу в Казахстане, понятно?
– Ты… Да хер знает. Я, Вась, уже нихрена не понимаю… Русские - это русские. Казахи - это казахи. Уральцы - это уральцы. А ты русский казах! - и гвардеец радостно хлопнул ладонью по столу.
– Нет, Серёжа, нет… Вам тут всем мозги запудрили… Я, бля, охуеваю с вас! Мы там живём… Все годы переживаем, как она там, Матушка-Россия… Как вы тут… А вы тут уже и от нации своей открестились! Вы тут уже, блядь, уральцы! Это как так? Да мой отец бы сейчас от инфаркта помер, если б тебя услышал! Да вы не сопротивляться должны Пирогову! Вы должны ему навстречу бежать, понял? С хоругвями и крестным ходом! На коленях прощение просить у России за всё за это вот! - он нагнулся к собеседнику и зашептал, - Я с детства ждал, что Россия снова будет великой! С детства! Мой отец меня так воспитывал - что, мол, рано или поздно бардак кончится и вернётся всё на свой истинный путь. Русские танки, русские флаги… И что? И вот теперь наоборот? Позавчера читал в «Казахстанской правде», что по просьбе правительств ваших и в соответствии с этим сраным новосибирским соглашением Казахстан готов послать свои войска для подавления Москвы! Понимаешь? Да у нас там все националисты пересрались, что русские танки до Алматы доедут, а выходит всё наоборот! Абсурд!
– Ээээ… зачем вы тут ссоритесь? - вмешался в спор Ермек, с трудом поднимая голову со стола, - Вася, он что, не уважает нас, Казахстан не уважает, да?
– Себя он не уважает. Они тут, Ермек, совсем стыд потеряли… Козлы уральские…
– А вот за козла ты мне сейчас ответишь, чуркан! - и встав во весь рост гвардеец попытался ударить собеседника бутылкой по голове. В несколько мгновений завязалась безобразная драка.
– Суки! Предатели! Козлы! Ермек, мочи их! - громко вопил Вася, отчаянно вырываясь из рук набежавшей охраны. Ермек порывался помочь другу, но никак не мог подняться из-за стола. В это время бушующего гвардейца сосредоточенно оттаскивали в сторону подбежавший гардеробщик и метрдотель.
В это время сверху посыпались осколки стекла - из окна одного из кабинетов (это был кабинет начальника Управления) высунулся один из погромщиков, посмотрел вниз, и, прокричав что-то матерное, швырнул вниз портрет последнего президента Федерации. Портрет жалостливо звякнул об асфальт, и к нему сейчас же кинулись возбужденные энтузиасты. Игорь увидел подошедших операторов одного из телеканалов, а рядом с ним - трёх милиционеров. Журналисты увлечённо снимали мужичка, старательно топтавшего перед камерой портрет президента. Игорь подошёл к милиционерам и попытался прощупать их настроение. Сразу стало понятно, что рассчитывать на них не стоило:
– А ты что, из этих что ли? - мрачно поинтересовался низкорослый разбитной сержант, с опасным интересом заглянув Игорю в глаза.
– Похож, рожа-то крысиная, а! - поддержал его второй, чернявый, какого-то южного вида.
– Нет, я просто тут живу недалеко, опасаюсь, как бы не разнесли всё! - неубедительно соврал Игорь, мысленно уговаривая милиционеров не обыскивать его.
– А ты не бойся! Порядок в городе мы охраняем, приказ мэра! - авторитетно заверил его сержант.
– Но ведь это же погром! - Игорю вновь услышал звон битого стекла, который нарастал под радостные вопли толпы.
– Ну и что? Подумаешь, пусть люди выместят зло! Давно пора уже! - чернявый милиционер засмеялся и, потеряв к Игорю интерес, одобрительно засвистел, засунув пальцы в рот.
Обернувшись, Кудрявцев увидел выбивающееся из окон пламя и летящие из всех окон бумаги. Народ сосредоточенно растаскивал из здания мебель и оргтехнику. Вечером по телевизору он увидел подборку сюжетов из разных регионов: управления ФСБ были разгромлены повсеместно, а Лубянка продолжала гореть в прямом эфире…
– А ты что, из этих что ли? - мрачно поинтересовался низкорослый разбитной сержант, с опасным интересом заглянув Игорю в глаза.
– Похож, рожа-то крысиная, а! - поддержал его второй, чернявый, какого-то южного вида.
– Нет, я просто тут живу недалеко, опасаюсь, как бы не разнесли всё! - неубедительно соврал Игорь, мысленно уговаривая милиционеров не обыскивать его.
– А ты не бойся! Порядок в городе мы охраняем, приказ мэра! - авторитетно заверил его сержант.
– Но ведь это же погром! - Игорю вновь услышал звон битого стекла, который нарастал под радостные вопли толпы.
– Ну и что? Подумаешь, пусть люди выместят зло! Давно пора уже! - чернявый милиционер засмеялся и, потеряв к Игорю интерес, одобрительно засвистел, засунув пальцы в рот.
Обернувшись, Кудрявцев увидел выбивающееся из окон пламя и летящие из всех окон бумаги. Народ сосредоточенно растаскивал из здания мебель и оргтехнику. Вечером по телевизору он увидел подборку сюжетов из разных регионов: управления ФСБ были разгромлены повсеместно, а Лубянка продолжала гореть в прямом эфире…
Значит, я, как вам сказали, полковник Сергеев. Значит, хочу вам доложить, что по решению уральского правительства… да…вот…значит был начат… ну сформирован уже короче… Добровольческий корпус имени Ельцина. Да… Значит, почему именно Ельцина? Значит, рассказываю. Ельцин был первым президентом России, так? И он был первым, кто сделал решительный шаг навстречу её демонтажу… Вот… Ну, то есть, враги не дали довести ему дело до конца и вот… Значит, процесс затянулся… Да. Но мы, уральцы, помним своего земляка, дошедшего до Москвы и показавшего… этим… москвичам… москалям, кто в доме хозяин. И во всём мире он известен, да! - было очевидно, что полковник старательно воспроизводит некие тезисы, написанные Водянкиным.
Сергеев потел и тяжело дышал, но мужественно глядел в камеру.
– Известен как демократ! Как борец за свободу народа от кровавой клики московских палачей! Значит, поэтому мы, ну… то есть ну вот уральские патриоты… Военные… Решили, что вот, ну, надо как-то собраться всем и дать отпор этим… Этим сволочам и узурпаторам! Которые тянут свои лапы к вольному сердцу Урала… Несут смерть и разрушение народам Евразии…
Сергеев потел и тяжело дышал, но мужественно глядел в камеру.
– Известен как демократ! Как борец за свободу народа от кровавой клики московских палачей! Значит, поэтому мы, ну… то есть ну вот уральские патриоты… Военные… Решили, что вот, ну, надо как-то собраться всем и дать отпор этим… Этим сволочам и узурпаторам! Которые тянут свои лапы к вольному сердцу Урала… Несут смерть и разрушение народам Евразии…
Значит так, районы распространения: Башкирия, часть Удмуртии, Пермский край, Свердловская область. Забытые названия… Челябинская область, Оренбуржье… Неважно. В чём там суть-то? Так, ага… «Наличие долгих гласных». Таак… «Редукция начальных гласных»… Отлично! И что-то про падежи ещё… Ага, вот «деградация падежной системы. Замена родительного падежа в управлении именительным, по существу нулевым падежом». Мудрёно, и для целого отдельного языка маловато. «Возможные источники влияния - восточные финно-угорские языки для которых характерно сочетание гласных типа: "уа", "уы" и т.д. (при отсутствии настоящих дифтонгов), самостоятельно развитие языка (2 случай)». Какой, интересно, случай? Ладно, разберёмся…
План учреждения нового языка вдруг привиделся ему во всей грандиозности, красе и выгодности. Надо будет поработать с диалектами, кодифицировать все эти «чё» и прочие «робить», ну всякие там окончания колхозанские… писать как слышится. Если писать фонетическими знаками, то получится почти белорусский! Кстати, создать Институт уральского языка… Гранты стопудово дадут под такое! Оканье как-то выделить… Или аканье? Да какая разница… присыпать это бажовской экзотикой и хантами-мансями… ну там татарского капнуть… украинского малость! Там большие наработки… В конце концов, в своё время евреи выучили иврит, так что можно заставить, если с детства учить. Взять украинский к примеру… Времени нет, но зато техника уже какая! Перевести на уральский коммуникации - и всё, выучат тихонечко! И писать латынью, вот! Это первым пунктом! Михаил Сергеевич нервно забегал по кабинету, потом снова сел в кресло и, открыв новый документ, включил клавиатуру и, по-старинке, тыкая пальцами на клавиши, напечатал заголовок: «К вопросу об уральском языке». Потом подумал и набил ниже «K vooprosu op uralskom jazyke». «Или jezyke?», - подумал он. Полюбовавшись графическим видом нового языка, он снова забегал пальцами по клавиатуре: Institut Uralskovo Jezyka imni Pavla P. Baszova. Чёрт побери, какая гениальная идея! А выглядит вполне самобытно, не хуже чешского или польского! Ну продумать, как писать шипящие - сочетаниями или всякие чёрточки на буквах рисовать. Разберёмся. Теперь главное, чтоб быстрее закончилась вся эта хрень с Пироговым. После такой бучи уральская самобытность будет на вес золота… если будет.
Он вздохнул и вновь принялся упражняться в употреблении изобретённого языка, написав самые важные для него слова: Akademih Uralskoj Okodemei Nauh Mihail S. Szabreev. Определённо, это имя будет вписано в новейшую историю Урала! «Вот такая у меня будет теория с практикой!», - победоносно заключил он и решил отправиться спать, рассудив, что утро вечера мудренее.
План учреждения нового языка вдруг привиделся ему во всей грандиозности, красе и выгодности. Надо будет поработать с диалектами, кодифицировать все эти «чё» и прочие «робить», ну всякие там окончания колхозанские… писать как слышится. Если писать фонетическими знаками, то получится почти белорусский! Кстати, создать Институт уральского языка… Гранты стопудово дадут под такое! Оканье как-то выделить… Или аканье? Да какая разница… присыпать это бажовской экзотикой и хантами-мансями… ну там татарского капнуть… украинского малость! Там большие наработки… В конце концов, в своё время евреи выучили иврит, так что можно заставить, если с детства учить. Взять украинский к примеру… Времени нет, но зато техника уже какая! Перевести на уральский коммуникации - и всё, выучат тихонечко! И писать латынью, вот! Это первым пунктом! Михаил Сергеевич нервно забегал по кабинету, потом снова сел в кресло и, открыв новый документ, включил клавиатуру и, по-старинке, тыкая пальцами на клавиши, напечатал заголовок: «К вопросу об уральском языке». Потом подумал и набил ниже «K vooprosu op uralskom jazyke». «Или jezyke?», - подумал он. Полюбовавшись графическим видом нового языка, он снова забегал пальцами по клавиатуре: Institut Uralskovo Jezyka imni Pavla P. Baszova. Чёрт побери, какая гениальная идея! А выглядит вполне самобытно, не хуже чешского или польского! Ну продумать, как писать шипящие - сочетаниями или всякие чёрточки на буквах рисовать. Разберёмся. Теперь главное, чтоб быстрее закончилась вся эта хрень с Пироговым. После такой бучи уральская самобытность будет на вес золота… если будет.
Он вздохнул и вновь принялся упражняться в употреблении изобретённого языка, написав самые важные для него слова: Akademih Uralskoj Okodemei Nauh Mihail S. Szabreev. Определённо, это имя будет вписано в новейшую историю Урала! «Вот такая у меня будет теория с практикой!», - победоносно заключил он и решил отправиться спать, рассудив, что утро вечера мудренее.
– Знаешь, в чём разница между русскими и немцами, Россией и Германией? Германия была выстрадана немцами за несколько веков ужасной раздробленности, а вы, русские, получили свою страну даром и всю целиком. Даром - в том смысле, что за моря плавать было не надо, воевать с арабами - не надо. Сначала возникла страна, а потом - нация. Точнее, так и не возникла! Германия наоборот. Столетиями была германская нация, которая жила в сотнях мелких и глупых государств, конгломерат которых именовался латинским словом - Германия. Люди говорили на одном языке, у них, в общем, была одна культура, но политически они были чужды друг другу. Весь 18 век немецкие гуманисты бредили единой национальной Германией, собственно Дойчландом, страной дойчей, или как вы говорите, немцев. И только в 19 веке великий Бисмарк объединил её железом и кровью. Да, потом мы натворили бед. Великая страна вскружила нам голову и потребовалась ужасная ломка после 1945-го года, чтоб мы перестали бредить своим германским величием. Между прочим, 12 лет гитлеровского позора дали нам в итоге шанс хорошо устроится в новом мире: пока наши интеллектуалы мечтали о Германии, мир был немного другим, и потому они упустили фактор демократии. Американцы и англичане сломали нам хребет, но в итоге мы и наша страна притёрлись друг к другу. Думаю, убери Гитлера наши заговорщики, неизвестно, что бы было потом - может быть мы до сих пор бы мучились своим мессианством, как вы. Да и вся Европа… С какими слезами Франция уходила из Алжира? Но ведь ушла! Ушла ради будущего, ради сохранения себя. Чтоб сейчас вернуться в Африку. А вы что? Вы до последнего держались за каждый кусок чужой земли, хотя за каждый день своего номинального уже владычества над ним приходилось расплачиваться и деньгами, и жизнями, и будущим, как вы теперь должны понять!
Рихтер немного помолчал, а потом продолжил с новой силой:
– Сколько нам надо было пролить крови, чтоб дожить до единой страны? Века! Да и по сравнению с Германией Россия всегда была так велика, что мечтать о таких размерах мог разве что сумасшедший Гитлер! А вы что? Ваша страна всегда была больше, чем вы могли себе вообразить. Да вы и не воображали, вы воспринимали это как данность! Ваша страна с некоторого времени перестала быть русским царством и стала какой-то абстрактной Россией. А кто такие россы и где они? Рушились империи, Британия ушла из Индии, а потом и отовсюду. Все страны стали ужиматься до тех пределов, которые были естественны для их народов и могли быть спокойно освоены… А что Россия? До 90-х годов прошлого века вы оставались чудовищной империей, и даже потеряв ряд территорий, после крушения СССР, вы всё равно оставались огромной страной. Очень слабой, неуправляемой, бессмысленной и никчемной в ситуации постиндустриальной цивилизации, но с вечными амбициями и претензиями на особый статус и путь. Потом эти годы углеводородного бума! Это же было просто помешательство на самих себе! Вы пытались выдать случайное преимущество в обладании сырьём за некую закономерность, за признак особого статуса. Весь мир совершенствовал технологии и развивался, а вы самовлюбленно реставрировали идолов вашего национального сознания. И вот вам итог - вы пережили очередной кризис, ваша страна насильственно разделена. Но и этого ещё мало! Сейчас вы на пути к главному, что должно вас оздоровить: вы сами должны вбить кол в грудь этому чудовищному монстру, который вы зовёте Россией. Вы должны добить её, чтоб она сдохла. Чтоб её не стало совсем! Все эти годы вы делали вид, что Россия никуда не делалась, просто спряталась за нелепыми вывесками. Так вот привыкайте к правде: России больше нет, понимаете? Нет и ещё очень долго не будет! Может быть никогда больше! Ну, или потом, после долгих лет раздельного существования в нелепых государствах, вы может быть снова выстрадаете себе свою страну, страну русских, Руссланд. Ну или исчезнете с лица земли. Впрочем, об этом никто не пожалеет! Уж поверь мне… Ни один человек! Вы надоели всем со своими размерами и своей дурью. Понимаешь? Надоели! Надо думать об освоении Луны и Марса, о космосе, о реконструкции Африки, а весь мир
Рихтер немного помолчал, а потом продолжил с новой силой:
– Сколько нам надо было пролить крови, чтоб дожить до единой страны? Века! Да и по сравнению с Германией Россия всегда была так велика, что мечтать о таких размерах мог разве что сумасшедший Гитлер! А вы что? Ваша страна всегда была больше, чем вы могли себе вообразить. Да вы и не воображали, вы воспринимали это как данность! Ваша страна с некоторого времени перестала быть русским царством и стала какой-то абстрактной Россией. А кто такие россы и где они? Рушились империи, Британия ушла из Индии, а потом и отовсюду. Все страны стали ужиматься до тех пределов, которые были естественны для их народов и могли быть спокойно освоены… А что Россия? До 90-х годов прошлого века вы оставались чудовищной империей, и даже потеряв ряд территорий, после крушения СССР, вы всё равно оставались огромной страной. Очень слабой, неуправляемой, бессмысленной и никчемной в ситуации постиндустриальной цивилизации, но с вечными амбициями и претензиями на особый статус и путь. Потом эти годы углеводородного бума! Это же было просто помешательство на самих себе! Вы пытались выдать случайное преимущество в обладании сырьём за некую закономерность, за признак особого статуса. Весь мир совершенствовал технологии и развивался, а вы самовлюбленно реставрировали идолов вашего национального сознания. И вот вам итог - вы пережили очередной кризис, ваша страна насильственно разделена. Но и этого ещё мало! Сейчас вы на пути к главному, что должно вас оздоровить: вы сами должны вбить кол в грудь этому чудовищному монстру, который вы зовёте Россией. Вы должны добить её, чтоб она сдохла. Чтоб её не стало совсем! Все эти годы вы делали вид, что Россия никуда не делалась, просто спряталась за нелепыми вывесками. Так вот привыкайте к правде: России больше нет, понимаете? Нет и ещё очень долго не будет! Может быть никогда больше! Ну, или потом, после долгих лет раздельного существования в нелепых государствах, вы может быть снова выстрадаете себе свою страну, страну русских, Руссланд. Ну или исчезнете с лица земли. Впрочем, об этом никто не пожалеет! Уж поверь мне… Ни один человек! Вы надоели всем со своими размерами и своей дурью. Понимаешь? Надоели! Надо думать об освоении Луны и Марса, о космосе, о реконструкции Африки, а весь мир