Боб рассказал, как переходил через границу в США (граница между США и Канадой протянулась на пять тысяч километров, и она закрыта лишь в немногих местах), автостопом добирался до индейских резерваций и покупал сигареты блоками, сколько влезало в его большой рюкзак. Потом автостопом доезжал до границы и пешком возвращался в Канаду с десятками блоков. В Канаде он продавал их с огромным наваром, потому что там они облагались большими налогами. Боб прилично на этом зарабатывал.
– Кому вы их продавали? – спросил я.
– О, это самое интересное, – ответил он. – Надо продавать тем, кто тебя не сдаст; я их сбывал беременным женщинам. Они стесняются покупать сигареты в магазине, так что всегда готовы купить у тебя даже дороже, чем в обычном супермаркете. Легкие деньги. Класс.
– Кому вы их продавали? – спросил я.
– О, это самое интересное, – ответил он. – Надо продавать тем, кто тебя не сдаст; я их сбывал беременным женщинам. Они стесняются покупать сигареты в магазине, так что всегда готовы купить у тебя даже дороже, чем в обычном супермаркете. Легкие деньги. Класс.
Социопатия и психопатия очень разные. Социопатия включает в себя более широкую и разнородную категорию людей, совершающих антиобщественные поступки, которые, как считается, обусловлены социальными условиями и окружением. Психопатия же коренится в биологии и наследственности, и на самом деле неизвестно, каковы ее причины и этиология. Иными словами, понятие психопатии основывается на генетике и структуре мозга, а также и среде. Хотя в настоящее время в научных кругах термин «социопатия» не применяется для обозначения психопатии, их, как и прежде, путают.
Forwarded from Neuroscience+
Психопатия - это когда человек клинически бессердечен, не умеет сопереживать, лжив, эгоцентричен и поверхностнен в своих эмоциональных реакциях.
Вы скажете - это должно быть связано с функционированием мозга и гормональным фоном. Да, связано. Причем довольно ожидаемым образом.
У психопатов нарушена функциональная связка миндалины (амигдалы), отвечающей за реакции страха и избегания (по большому счету не за сами эмоции, а за их интенсивность, но об этом как-то в другой раз) с орбитофронтальной префронтальной корой, которая отвечает за взвешенное принятие решений. Результатом является нарушение обработки неприятных ситуаций: психопаты очень плохо учатся на негативном опыте и почти не формируют избегательных реакций.
Гормональная ситуация тоже занятная, здесь чаще всего высокий уровень тестостерона вместе с низким уровнем кортизола/серотонина. Низкий кортизол ухудшает формирование реакций избегания, а недостаток серотонина дает импульсивность и нехватку эмпатии. При этом у здоровых мужчин тестостерон не особо кореллирует с агрессивностью (скорее с поиском доминирования). В результате гормональный фон человека с психопатией увеличивает вероятность импульсивных, агрессивных реакций на любой провокационный стимул.
Лечат психопатов не очень успешно, потому что мотивации искать лечение у них, понятное дело, мало. Но если и лечат, то обычно целой связкой препаратов: антидепрессантом, антипсихотиком и стабилизатором настроения (например, литием).
Вы скажете - это должно быть связано с функционированием мозга и гормональным фоном. Да, связано. Причем довольно ожидаемым образом.
У психопатов нарушена функциональная связка миндалины (амигдалы), отвечающей за реакции страха и избегания (по большому счету не за сами эмоции, а за их интенсивность, но об этом как-то в другой раз) с орбитофронтальной префронтальной корой, которая отвечает за взвешенное принятие решений. Результатом является нарушение обработки неприятных ситуаций: психопаты очень плохо учатся на негативном опыте и почти не формируют избегательных реакций.
Гормональная ситуация тоже занятная, здесь чаще всего высокий уровень тестостерона вместе с низким уровнем кортизола/серотонина. Низкий кортизол ухудшает формирование реакций избегания, а недостаток серотонина дает импульсивность и нехватку эмпатии. При этом у здоровых мужчин тестостерон не особо кореллирует с агрессивностью (скорее с поиском доминирования). В результате гормональный фон человека с психопатией увеличивает вероятность импульсивных, агрессивных реакций на любой провокационный стимул.
Лечат психопатов не очень успешно, потому что мотивации искать лечение у них, понятное дело, мало. Но если и лечат, то обычно целой связкой препаратов: антидепрессантом, антипсихотиком и стабилизатором настроения (например, литием).
Ричи улыбался, когда рассказывал о проститутке, которую убил из-за того, что она его разозлила. У него даже был какой-то гордый вид, когда он описывал, как завернул ее в то же самое одеяло, которым задушил, чтобы все улики собрать в одном месте. Он положил тело в багажник и вывез на заброшенную дорогу у густого леса. Посмеиваясь, он рассказал, что там его остановила полиция, потому что он неровно ехал: выискивал грунтовую дорогу, чтобы съехать в лес и зарыть труп.
– В общем, останавливает меня коп, подходит к окну и спрашивает, не выпил ли я. Я соврал, что нет. Говорю ему, мне надо отлить, вот я и ищу место. А он все равно решил проверить меня на алкоголь. Я решил, если не пройду тест, придется и его убрать, иначе он полезет в багажник и найдет труп. Он не стал меня обыскивать, когда я вышел из машины, а у меня был при себе нож и пистолет. Странно даже, но тест я прошел, хотя ночью кой-чего выпил. Я сначала хотел забить его до смерти, а потом посадить труп на заднее сиденье его машины. Потом бы я выстрелил ему в голову из его же пистолета и устроил бы так, будто бы он совершил самоубийство из-за того, что случайно убил проститутку, когда насиловал ее на заднем сиденье. Все бы просто решили, что он очередной извращенец.
Ирония его последних слов осталась им совершенно не замеченной.
Полицейский показал ему, где чуть дальше съехать на грунтовую дорогу, чтобы Ричи смог отлить. Поразительно, что Ричи смог сохранять такое спокойствие, что коп даже ничего не заподозрил. Ведь у Ричи в багажнике лежал разлагающийся труп. Но, видимо, Ричи не выказал перед полицейским никакой нервозности. Большинство психопатов вроде Ричи не чувствуют тревоги и страха перед возможным наказанием.
Ричи поехал, куда показал ему коп, и доехал до деревянных мостков. Там он затормозил, остановился и достал труп из багажника.
– У меня был прекрасный план: унести труп на несколько километров в лес и зарыть его поглубже, чтобы его никогда не нашли. Только уж очень трудно тащить труп. Вы когда-нибудь пробовали тащить труп? – спросил он.
– Нет, не приходилось, – сказал я ему.
– Ну и тяжелая это работка, скажу я вам. В общем, я отошел в лес всего-то метров на сто от дороги и уже выбился из сил. Тогда я вернулся, взял из багажника лопату и стал рыть яму. – Он уставился на меня своими пустыми глазами и спросил: – Вы знаете, как тяжело вырыть яму, чтобы туда поместился труп?
– Нет, – ответил я, – такого опыта у меня нет.
– Потрудней, чем вы думаете. – И он продолжил: – Короче, я решил передохнуть, а тут одеяло развернулось, и я заметил, что оттуда торчит ее задница. Ну, я подошел и отымел ее.
Тут он меня застал врасплох. И знал это.
– Удивил я вас, да? Я же говорил. – Он гордился собой.
Мне стало тошно, и я с трудом проговорил:
– Да, вы меня удивили.
– Она была еще теплая, знаете, ну и у меня встал. А что делать? Задница у нее была что надо. Ну, все дела, в общем, стою я там и думаю, может, сжечь и труп, и все улики, но потом забил и решил просто забросать ее землей. Хе-хе. – Тут он засмеялся. – Надо же, так все прекрасно распланировал, дескать, унесу ее подальше и зарою в здоровенную яму, чтобы никто никогда не нашел.
Через несколько недель компания пеших туристов нашла труп. Ричи-Шокер прочитал об этом в газетах, но в том убийстве его так и не обвинили.
– В общем, останавливает меня коп, подходит к окну и спрашивает, не выпил ли я. Я соврал, что нет. Говорю ему, мне надо отлить, вот я и ищу место. А он все равно решил проверить меня на алкоголь. Я решил, если не пройду тест, придется и его убрать, иначе он полезет в багажник и найдет труп. Он не стал меня обыскивать, когда я вышел из машины, а у меня был при себе нож и пистолет. Странно даже, но тест я прошел, хотя ночью кой-чего выпил. Я сначала хотел забить его до смерти, а потом посадить труп на заднее сиденье его машины. Потом бы я выстрелил ему в голову из его же пистолета и устроил бы так, будто бы он совершил самоубийство из-за того, что случайно убил проститутку, когда насиловал ее на заднем сиденье. Все бы просто решили, что он очередной извращенец.
Ирония его последних слов осталась им совершенно не замеченной.
Полицейский показал ему, где чуть дальше съехать на грунтовую дорогу, чтобы Ричи смог отлить. Поразительно, что Ричи смог сохранять такое спокойствие, что коп даже ничего не заподозрил. Ведь у Ричи в багажнике лежал разлагающийся труп. Но, видимо, Ричи не выказал перед полицейским никакой нервозности. Большинство психопатов вроде Ричи не чувствуют тревоги и страха перед возможным наказанием.
Ричи поехал, куда показал ему коп, и доехал до деревянных мостков. Там он затормозил, остановился и достал труп из багажника.
– У меня был прекрасный план: унести труп на несколько километров в лес и зарыть его поглубже, чтобы его никогда не нашли. Только уж очень трудно тащить труп. Вы когда-нибудь пробовали тащить труп? – спросил он.
– Нет, не приходилось, – сказал я ему.
– Ну и тяжелая это работка, скажу я вам. В общем, я отошел в лес всего-то метров на сто от дороги и уже выбился из сил. Тогда я вернулся, взял из багажника лопату и стал рыть яму. – Он уставился на меня своими пустыми глазами и спросил: – Вы знаете, как тяжело вырыть яму, чтобы туда поместился труп?
– Нет, – ответил я, – такого опыта у меня нет.
– Потрудней, чем вы думаете. – И он продолжил: – Короче, я решил передохнуть, а тут одеяло развернулось, и я заметил, что оттуда торчит ее задница. Ну, я подошел и отымел ее.
Тут он меня застал врасплох. И знал это.
– Удивил я вас, да? Я же говорил. – Он гордился собой.
Мне стало тошно, и я с трудом проговорил:
– Да, вы меня удивили.
– Она была еще теплая, знаете, ну и у меня встал. А что делать? Задница у нее была что надо. Ну, все дела, в общем, стою я там и думаю, может, сжечь и труп, и все улики, но потом забил и решил просто забросать ее землей. Хе-хе. – Тут он засмеялся. – Надо же, так все прекрасно распланировал, дескать, унесу ее подальше и зарою в здоровенную яму, чтобы никто никогда не нашел.
Через несколько недель компания пеших туристов нашла труп. Ричи-Шокер прочитал об этом в газетах, но в том убийстве его так и не обвинили.
Я вспомнил про свой первый день в тюрьме, про то, как читал, за что сидели заключенные, в перечне в медпункте. Выходит, все-таки есть разница между изнасилованием с убийством и убийством с изнасилованием. Лучше бы мне было вообще этого не узнавать.
Однажды прямо во время интервью пришел другой заключенный и стал колотить в дверь. Его было видно в окошко. Тот, кто сидел у меня в кабинете, сказал, что придет попозже, и мы договорим. Он не хотел мешаться под ногами у того, кто стоял за дверью. Я согласился.
Это был психопат с высокими баллами по перечню. Его звали Мартин. Он часто ввязывался в неприятности в тюрьме, о нем шла дурная слава. Я открыл дверь, чтобы впустить Мартина и выпустить другого заключенного.
Мартин в явном возбуждении мерил шагами кабинет. Потом сел и бросил мне на стол лист бумаги. Я подошел к столу с другой стороны, взял лист и сел.
– Что случилось, Мартин? – спросил я.
– Вы можете мне сказать, что означает этот хренов ППЧ? Я только что получил оценку риска, и доктор заявил, что я психопат. Он сказал, что якобы у меня очень высокий риск повторного преступления. Я вам не Ганнибал Лектер, – сказал он.
Я посмотрел на фотокопию оценочного листа. Мартин набрал 35 баллов. Во время нашего интервью для исследования я дал Мартину чуть больше – 39 баллов, но, когда человек попадает в один процент из ста, как те, кто набрал 37 или 39 баллов из 40, это не имеет большого значения, что у меня он оказался в 99,8-й процентили, а не в 99,5-й.
– Я могу рассказать вам о ППЧ. Мы используем его в нашем исследовании, как и многое другое.
– Давайте. Что это все за муть – отсутствует эмпатия, раскаяние, и всякое дерьмо?
Он так разозлился, что брызгал слюной.
– Помните, вы рассказывали мне про своих жертв?
– Помню, – ответил он.
– Вы же говорили, что снова сделали бы это?
Мартин с большой жестокостью изнасиловал нескольких женщин.
– Разумеется. Ну и что? Эти суки сами нарвались. Что вы хотите сказать?
Я помолчал, ожидая, догадается ли Мартин про отсутствие эмпатии, которое так ясно выразилось в его последнем заявлении. Нет, не догадался.
– Так вот, ваше отношение к этим женщинам и то, что вы не можете понять, как на них повлияли ваши действия, дает вам высокий балл по пункту «отсутствие эмпатии и раскаяния».
– А, вот оно что. Да, погано, – ответил он.
– Помните, вы рассказывали, как кинули своего начальника и как вымогали деньги у родителей?
Для Мартина забрезжил свет.
– Черт. И вот это означают мои баллы? – спросил он.
– Да, – честно ответил я.
– А другие пункты, они что значат? – спросил он.
Я объяснил Мартину несколько пунктов.
Он только кивал. Он по всем пунктам вписывался в Перечень психопатических черт. Во всех сферах жизни Мартин был образцовым психопатом.
– Господи. Так вот что все это такое, – сказал он, уже улыбаясь.
– Да, именно это, – снова ответил я.
– Ну так вот, вся эта психопатическая муть – просто бред собачий; я не хочу, чтобы меня звали психопатом.
В ответ я только посмотрел на него с самым невозмутимым видом, на который только был способен.
Мартин сдвинулся на краешек стула, схватил мою ручку, перевернул к себе копию своего оценочного листа и стал что-то быстро писать. Он зачеркнул слово «психопатия» вверху и надписал большими печатными буквами «СУПЕРМЕН». Он повернул листок, чтобы показать мне свое творение, и сказал:
– Я не психопат. Это неправильное слово. Теперь это называется «Перечень суперменских черт». А я супермен.
Мое невозмутимое лицо невольно разъехалось в улыбке. Пожалуй, я прибавил бы Мартину балл по первому пункту – «болтливость и поверхностное обаяние».
Мартин выбежал из моего кабинета и в следующие дни перед всеми хвалился своими баллами по «Перечню суперменских черт». Сокамернику Мартин велел называть себя суперменом, иначе он его изобьет.
В тюрьме не бывает скучно.
Это был психопат с высокими баллами по перечню. Его звали Мартин. Он часто ввязывался в неприятности в тюрьме, о нем шла дурная слава. Я открыл дверь, чтобы впустить Мартина и выпустить другого заключенного.
Мартин в явном возбуждении мерил шагами кабинет. Потом сел и бросил мне на стол лист бумаги. Я подошел к столу с другой стороны, взял лист и сел.
– Что случилось, Мартин? – спросил я.
– Вы можете мне сказать, что означает этот хренов ППЧ? Я только что получил оценку риска, и доктор заявил, что я психопат. Он сказал, что якобы у меня очень высокий риск повторного преступления. Я вам не Ганнибал Лектер, – сказал он.
Я посмотрел на фотокопию оценочного листа. Мартин набрал 35 баллов. Во время нашего интервью для исследования я дал Мартину чуть больше – 39 баллов, но, когда человек попадает в один процент из ста, как те, кто набрал 37 или 39 баллов из 40, это не имеет большого значения, что у меня он оказался в 99,8-й процентили, а не в 99,5-й.
– Я могу рассказать вам о ППЧ. Мы используем его в нашем исследовании, как и многое другое.
– Давайте. Что это все за муть – отсутствует эмпатия, раскаяние, и всякое дерьмо?
Он так разозлился, что брызгал слюной.
– Помните, вы рассказывали мне про своих жертв?
– Помню, – ответил он.
– Вы же говорили, что снова сделали бы это?
Мартин с большой жестокостью изнасиловал нескольких женщин.
– Разумеется. Ну и что? Эти суки сами нарвались. Что вы хотите сказать?
Я помолчал, ожидая, догадается ли Мартин про отсутствие эмпатии, которое так ясно выразилось в его последнем заявлении. Нет, не догадался.
– Так вот, ваше отношение к этим женщинам и то, что вы не можете понять, как на них повлияли ваши действия, дает вам высокий балл по пункту «отсутствие эмпатии и раскаяния».
– А, вот оно что. Да, погано, – ответил он.
– Помните, вы рассказывали, как кинули своего начальника и как вымогали деньги у родителей?
Для Мартина забрезжил свет.
– Черт. И вот это означают мои баллы? – спросил он.
– Да, – честно ответил я.
– А другие пункты, они что значат? – спросил он.
Я объяснил Мартину несколько пунктов.
Он только кивал. Он по всем пунктам вписывался в Перечень психопатических черт. Во всех сферах жизни Мартин был образцовым психопатом.
– Господи. Так вот что все это такое, – сказал он, уже улыбаясь.
– Да, именно это, – снова ответил я.
– Ну так вот, вся эта психопатическая муть – просто бред собачий; я не хочу, чтобы меня звали психопатом.
В ответ я только посмотрел на него с самым невозмутимым видом, на который только был способен.
Мартин сдвинулся на краешек стула, схватил мою ручку, перевернул к себе копию своего оценочного листа и стал что-то быстро писать. Он зачеркнул слово «психопатия» вверху и надписал большими печатными буквами «СУПЕРМЕН». Он повернул листок, чтобы показать мне свое творение, и сказал:
– Я не психопат. Это неправильное слово. Теперь это называется «Перечень суперменских черт». А я супермен.
Мое невозмутимое лицо невольно разъехалось в улыбке. Пожалуй, я прибавил бы Мартину балл по первому пункту – «болтливость и поверхностное обаяние».
Мартин выбежал из моего кабинета и в следующие дни перед всеми хвалился своими баллами по «Перечню суперменских черт». Сокамернику Мартин велел называть себя суперменом, иначе он его изобьет.
В тюрьме не бывает скучно.
Forwarded from Что почитать?
Справа у нас был институт, слева — Чумной квартал, а мы шли от вешки к вешке по самой середине улицы. Ох и давно же по этой улице никто не ходил и не ездил! Асфальт весь потрескался, трещины проросли травой, но это ещё была наша трава, человеческая. А вот на тротуаре по левую руку росла уже чёрная колючка, и по этой колючке было видно, как чётко Зона себя обозначает: чёрные заросли у самой мостовой словно косой срезало. Нет, пришельцы эти всё-таки порядочные ребята были. Нагадили, конечно, много, но сами же себе обозначили ясную границу. Ведь даже «жгучий пух» на нашу сторону из Зоны — ни-ни, хотя, казалось бы, его ветром как попало мотает...
Дома в Чумном квартале облупленные, мёртвые, однако стёкла в окнах почти везде целы, грязные только и потому как бы слепые. А вот ночью, когда проползаешь мимо, очень хорошо видно, как внутри светится, словно спирт горит, язычками такими голубоватыми. Это «ведьмин студень» из подвалов дышит. А вообще так вот посмотришь: квартал как квартал, дома как дома, ремонта, конечно, требуют, но ничего особенного нет, людей только не видно. Вот в этом кирпичном доме, между прочим, жил наш учитель арифметики по прозвищу Запятая. Зануда он был и неудачник, вторая жена у него ушла перед самым Посещением, а у дочки бельмо на глазу было, так мы её, помню, до слёз задразнивали. Когда паника началась, он со всеми прочими из этого квартала в одном бельё до самого моста бежал все шесть километров без передышки. Потом долго чумкой болел, кожа с него слезла, ногти. Почти все, кто в этом квартале жил, чумкой переболели, потому-то квартал и называется Чумным. Некоторые померли, но главным образом старики, да и то не все. Я, например, думаю, что они не от чумки померли, а от страху. Страшно было очень.
Дома в Чумном квартале облупленные, мёртвые, однако стёкла в окнах почти везде целы, грязные только и потому как бы слепые. А вот ночью, когда проползаешь мимо, очень хорошо видно, как внутри светится, словно спирт горит, язычками такими голубоватыми. Это «ведьмин студень» из подвалов дышит. А вообще так вот посмотришь: квартал как квартал, дома как дома, ремонта, конечно, требуют, но ничего особенного нет, людей только не видно. Вот в этом кирпичном доме, между прочим, жил наш учитель арифметики по прозвищу Запятая. Зануда он был и неудачник, вторая жена у него ушла перед самым Посещением, а у дочки бельмо на глазу было, так мы её, помню, до слёз задразнивали. Когда паника началась, он со всеми прочими из этого квартала в одном бельё до самого моста бежал все шесть километров без передышки. Потом долго чумкой болел, кожа с него слезла, ногти. Почти все, кто в этом квартале жил, чумкой переболели, потому-то квартал и называется Чумным. Некоторые померли, но главным образом старики, да и то не все. Я, например, думаю, что они не от чумки померли, а от страху. Страшно было очень.
Господи да это же лучший бот в мире, он просто постит рандомные цитаты из рандомных книг, ровно как я, только Гарри Поттера ради целующихся 16-леток не читает.
Прочитал по рекомендации этого бота "Доктора Бладмани, Или Как Мы Стали Жить После Бомбы", такой себе стиль, запутанный и бессвязный; представления о последствиях атомной войны, конечно, как и полагается книге 65-го года, до неприличия наивные и глупые; герои живые и реальные, со своими пороками и недостатками, большинство из них отвратительные или больные люди. Что ещё? Говорящая собака! Мутант-телекинетик! Мутант телепат, живущий в теле 9-летней сестры-близнеца в виде недоразвитого плода в её животе!!! Обычная русская девушка по имени Юпитер... ой, это уже не отсюда. В общем так плохо, что даже хорошо.
2_5465487948793249814.epub
512.5 KB
Книгу, конечно, спиратил, вот она.
Ах да, написал всё это нечто, оказывается, сам Филлип Снятся-Ли-Андроидам-Электроовцы Дик. Такое вот себе мда.
Поправка, книга написана в 63-ем году, как раз из серии тех 11 романов запиленных за два года на амфетамине. Обычно в таких случаях спрашивают, что автор курил, но тут он колёсами закидывался. А ещё, оказывается, у него была сестра-близнец, которая умерла вскоре после рождения.
Ну зато я нашёл себе что почитать в ближайшее время -- библиографию Дика. Оказывается не читал из него практически ничего.
— Симпатичная девушка, — Крум оторвал Гарри от размышлений. Он показывал на Джинни, только что присоединившуюся к Луне. — Она тоже твоя родственница?
— Да, — неожиданно раздражённо ответил Гарри, — но она уже кое с кем встречается. Жуткий ревнивец. Здоровенный такой детина. Не думаю, что ты захочешь с ним встретиться.
Крум недовольно хмыкнул.
— Скажи мнэ, — сказал он, осушая свой кубок и вставай со стула, — в чём прелэсть быть знаменитым квиддичным игроком, если всэ симпатичные девчонки уже разобраны?
— Да, — неожиданно раздражённо ответил Гарри, — но она уже кое с кем встречается. Жуткий ревнивец. Здоровенный такой детина. Не думаю, что ты захочешь с ним встретиться.
Крум недовольно хмыкнул.
— Скажи мнэ, — сказал он, осушая свой кубок и вставай со стула, — в чём прелэсть быть знаменитым квиддичным игроком, если всэ симпатичные девчонки уже разобраны?
— Ты хочешь быть одна, но в то же время боишься этого.
— Я хочу быть сама собой! Но не одна. Я ненавижу просыпаться утром и видеть, что рядом со мной никого нет. Я ненавижу возвращаться в пустую квартиру. Есть в одиночестве, готовить и вести хозяйство только для себя самой. Зажигать свет, опускать ставни, смотреть телевизор, ничего не делая, думать.
— Ты молода, привыкнешь к этому.
— Нет, я к этому никогда не привыкну.
Пронизывающим взглядом она в упор посмотрела на Теда и отбросила назад свою огненно-рыжую гриву.
— Начиная с шестнадцати лет у меня была масса мужчин. Даже не помню сколько. Я встречала их на работе, как тебя, на приемах, у друзей. Какое-то время мы были вместе, потом начинали раздражать друг друга. Всегда что-то происходит. Это никогда не продолжается долго. — Ужас снова заставил ее вздрогнуть, сильнее, чем раньше. — Они уходят. Они остаются на какое-то время, а затем уходят, оставляя меня одну. Или же они выгоняют меня.
— Это бывает, — согласился Бентли.
Погруженный в собственные мысли, он с трудом следил за тем, что она говорила.
— Когда-нибудь я найду среди них одного, — горячо произнесла Элеонора. — Ведь правда? Мне только девятнадцать лет. Несмотря на мой небольшой жизненный опыт, я не так уж плохо устроилась. Веррик мне покровительствует. Я знаю, что могу доверится ему.
Бентли вышел из оцепенения:
— Ты предлагаешь нам жить вместе?
Элеонора покраснела:
— Ну а ты хотел бы?
— Я хочу быть сама собой! Но не одна. Я ненавижу просыпаться утром и видеть, что рядом со мной никого нет. Я ненавижу возвращаться в пустую квартиру. Есть в одиночестве, готовить и вести хозяйство только для себя самой. Зажигать свет, опускать ставни, смотреть телевизор, ничего не делая, думать.
— Ты молода, привыкнешь к этому.
— Нет, я к этому никогда не привыкну.
Пронизывающим взглядом она в упор посмотрела на Теда и отбросила назад свою огненно-рыжую гриву.
— Начиная с шестнадцати лет у меня была масса мужчин. Даже не помню сколько. Я встречала их на работе, как тебя, на приемах, у друзей. Какое-то время мы были вместе, потом начинали раздражать друг друга. Всегда что-то происходит. Это никогда не продолжается долго. — Ужас снова заставил ее вздрогнуть, сильнее, чем раньше. — Они уходят. Они остаются на какое-то время, а затем уходят, оставляя меня одну. Или же они выгоняют меня.
— Это бывает, — согласился Бентли.
Погруженный в собственные мысли, он с трудом следил за тем, что она говорила.
— Когда-нибудь я найду среди них одного, — горячо произнесла Элеонора. — Ведь правда? Мне только девятнадцать лет. Несмотря на мой небольшой жизненный опыт, я не так уж плохо устроилась. Веррик мне покровительствует. Я знаю, что могу доверится ему.
Бентли вышел из оцепенения:
— Ты предлагаешь нам жить вместе?
Элеонора покраснела:
— Ну а ты хотел бы?
— Директория! — Она разразилась смехом. — Абстракция! Из кого, по-твоему, состоит Директория? — Она задыхалась, глаза ее горели, сердце сильно билось. — Это живые люди, а не учреждения и конторы. Как можно быть преданным предмету? Старики умирают, новые занимают их места, одни лица заменяют других. Где ваша преданность? И кому? Или чему? Это суеверие! Можно быть верным слову, имени, но не живой сущности из плоти и крови.
— Дело не только в учреждениях и конторах, — ответил Бентли. — Они ведь что-то представляют.
— Что?
— Нечто, которое значительнее нас всех, важнее, чем отдельный индивид или группа индивидов, которыми, однако, в определенном смысле являемся мы все.
— Это ничто. Если у тебя есть друг, то это человек, индивид, не так ли? Это не класс и не профессиональная группа. Ты, случайно, не дружишь с классом четыре — семь? Если ты спишь с женщиной, то это определенная женщина, единственная, не так ли? А все остальное исчезнет.
Единственное, что остается, — это люди, твоя семья, твои друзья, твоя любовница, твой покровитель. Ты можешь касаться их, приближаться к ним, впитывать в себя их теплую, устоявшуюся жизнь. Их пот, кожу, волосы, дыхание, тело, осязание, вкус, запахи, цвета.
Господи, ведь надо же уметь привязываться к чему-нибудь! Что может существовать вне живой природы? Кому можно довериться, если не своему покровителю?
— Самому себе.
— Риз тебе покровительствует. Он велик и могуч!
— Он твой пэр, — ответил Бентли. — А я ненавижу пэров.
— Ты психопат, ты ненормальный.
— Я знаю, — согласился Бентли без тени смущения. — Я вообще больной человек. И чем больше я в этом убеждаюсь, тем становлюсь больнее. Я болей хотя бы потому, что считаю больными всех вокруг, а здоровым признаю только себя. Незавидное у меня положение, правда?
— Дело не только в учреждениях и конторах, — ответил Бентли. — Они ведь что-то представляют.
— Что?
— Нечто, которое значительнее нас всех, важнее, чем отдельный индивид или группа индивидов, которыми, однако, в определенном смысле являемся мы все.
— Это ничто. Если у тебя есть друг, то это человек, индивид, не так ли? Это не класс и не профессиональная группа. Ты, случайно, не дружишь с классом четыре — семь? Если ты спишь с женщиной, то это определенная женщина, единственная, не так ли? А все остальное исчезнет.
Единственное, что остается, — это люди, твоя семья, твои друзья, твоя любовница, твой покровитель. Ты можешь касаться их, приближаться к ним, впитывать в себя их теплую, устоявшуюся жизнь. Их пот, кожу, волосы, дыхание, тело, осязание, вкус, запахи, цвета.
Господи, ведь надо же уметь привязываться к чему-нибудь! Что может существовать вне живой природы? Кому можно довериться, если не своему покровителю?
— Самому себе.
— Риз тебе покровительствует. Он велик и могуч!
— Он твой пэр, — ответил Бентли. — А я ненавижу пэров.
— Ты психопат, ты ненормальный.
— Я знаю, — согласился Бентли без тени смущения. — Я вообще больной человек. И чем больше я в этом убеждаюсь, тем становлюсь больнее. Я болей хотя бы потому, что считаю больными всех вокруг, а здоровым признаю только себя. Незавидное у меня положение, правда?
Что можно сделать в полностью прогнившем обществе? Подчиняться прогнившим законам? Разве это преступление — неподчинение бесчестному закону или нарушенной клятве?
— Это преступление, — медленно сказал Картрайт. — Но, может быть, совершить его — это хорошо.
— В обществе преступников, — вставил Шеффер, — невинные отправляются за решетку.
— Кто имеет право решать, что общество состоит из преступников? — продолжил Бентли. — Откуда вы можете знать, что ваше общество идет по ложному пути? Как вы узнаете, когда правильнее не подчиняться закону?
— Вы это знаете, и этого достаточно, — страстно произнесла Рита О’Нейл.
— Ваш мозг подает специальный сигнал предуведомления? — поинтересовался Бентли. — Я бы предпочел иметь хоть один такой. Это же, должно быть, дьявольски удобно. В системе живет шесть миллиардов человек, и большинство из них думает, что все здесь совершенно. Можно ли от меня требовать, чтобы я шел против всех тех, кто меня окружает? Они все подчиняются законам.
Он думал об Эл и Лауре Девис.
— Они счастливы, удовлетворены, имеют хорошую работу и комфортабельное жилище, хорошо едят. Элеонора Стивенс сказала мне, что у меня больной ум. Как знать, может, я и свихнулся, если вообще давно уже не психопат.
— Вы должны иметь закон внутри себя самого, — констатировала Рита О’Нейл.
— Все его имеют. Он фактически струится по улицам. Я так долго претерпевал разложение, что я смог бы возродиться. Может, они и правы — да, я изменник. Думаю, что Веррик, будучи сам не уверен в связывающей нас клятве, освободил меня от нее. Я так думаю, но, может, я ошибаюсь.
— Это преступление, — медленно сказал Картрайт. — Но, может быть, совершить его — это хорошо.
— В обществе преступников, — вставил Шеффер, — невинные отправляются за решетку.
— Кто имеет право решать, что общество состоит из преступников? — продолжил Бентли. — Откуда вы можете знать, что ваше общество идет по ложному пути? Как вы узнаете, когда правильнее не подчиняться закону?
— Вы это знаете, и этого достаточно, — страстно произнесла Рита О’Нейл.
— Ваш мозг подает специальный сигнал предуведомления? — поинтересовался Бентли. — Я бы предпочел иметь хоть один такой. Это же, должно быть, дьявольски удобно. В системе живет шесть миллиардов человек, и большинство из них думает, что все здесь совершенно. Можно ли от меня требовать, чтобы я шел против всех тех, кто меня окружает? Они все подчиняются законам.
Он думал об Эл и Лауре Девис.
— Они счастливы, удовлетворены, имеют хорошую работу и комфортабельное жилище, хорошо едят. Элеонора Стивенс сказала мне, что у меня больной ум. Как знать, может, я и свихнулся, если вообще давно уже не психопат.
— Вы должны иметь закон внутри себя самого, — констатировала Рита О’Нейл.
— Все его имеют. Он фактически струится по улицам. Я так долго претерпевал разложение, что я смог бы возродиться. Может, они и правы — да, я изменник. Думаю, что Веррик, будучи сам не уверен в связывающей нас клятве, освободил меня от нее. Я так думаю, но, может, я ошибаюсь.
— Не поддавайтесь отчаянию. Мертва только физическая оболочка Джона Престона, и это не так уж важно.
— Наверное, вы правы, — согласилась Мария.
Ее лицо сразу же просветлело.
— В каком-то смысле это чудесно. Это почти чудо.
— Помолчи и послушай, — мягко попросил ее Конклин.
Все умолкли.
— Это не слепое движение, — говорило дряхлое изображение старика. Его глаза, не видя, скользили по прибывшим.
Он ничего не слышал.
Старик не осознавал их присутствия. Он говорил с далекими-далекими слушателями.
— Не живой инстинкт делает нас беспокойными и неудовлетворенными. Я вам вот что скажу: самое возвышенное, что есть в человеке, — это потребность расти, прогрессировать, открывать новые вещи, двигаться вперед, распространяться дальше, достигать новых территорий, проводить новые эксперименты, жить, эволюционируя, отмежевываясь от рутины и повторений, идти вперед и никогда не останавливаться...
— Наверное, вы правы, — согласилась Мария.
Ее лицо сразу же просветлело.
— В каком-то смысле это чудесно. Это почти чудо.
— Помолчи и послушай, — мягко попросил ее Конклин.
Все умолкли.
— Это не слепое движение, — говорило дряхлое изображение старика. Его глаза, не видя, скользили по прибывшим.
Он ничего не слышал.
Старик не осознавал их присутствия. Он говорил с далекими-далекими слушателями.
— Не живой инстинкт делает нас беспокойными и неудовлетворенными. Я вам вот что скажу: самое возвышенное, что есть в человеке, — это потребность расти, прогрессировать, открывать новые вещи, двигаться вперед, распространяться дальше, достигать новых территорий, проводить новые эксперименты, жить, эволюционируя, отмежевываясь от рутины и повторений, идти вперед и никогда не останавливаться...