Госпредприятия: резкий разворот от прибыли к убыткам.
Финансовые результаты государственных предприятий Молдовы за год изменились кардинально: если в 2023 году они показали совокупную чистую прибыль около 560,8 млн леев, то по итогам прошлого года система вышла на убыток в 5,3 млн леев.
Фактически речь идёт не просто о снижении эффективности, а о полном развороте финансового результата.
Такой контраст указывает на системные проблемы в управлении госпредприятиями: рост издержек, падение операционной эффективности, слабый контроль за инвестициями и, вероятно, влияние политических решений на хозяйственную деятельность. Особенно показательно, что отрицательный результат зафиксирован на фоне общего роста тарифов, цен и налоговой нагрузки — то есть в условиях, где прибыль теоретически должна была сохраняться.
Для бюджета это означает двойной удар: госпредприятия перестают быть источником доходов и потенциально превращаются в объект дотаций.
Финансовые результаты государственных предприятий Молдовы за год изменились кардинально: если в 2023 году они показали совокупную чистую прибыль около 560,8 млн леев, то по итогам прошлого года система вышла на убыток в 5,3 млн леев.
Фактически речь идёт не просто о снижении эффективности, а о полном развороте финансового результата.
Такой контраст указывает на системные проблемы в управлении госпредприятиями: рост издержек, падение операционной эффективности, слабый контроль за инвестициями и, вероятно, влияние политических решений на хозяйственную деятельность. Особенно показательно, что отрицательный результат зафиксирован на фоне общего роста тарифов, цен и налоговой нагрузки — то есть в условиях, где прибыль теоретически должна была сохраняться.
Для бюджета это означает двойной удар: госпредприятия перестают быть источником доходов и потенциально превращаются в объект дотаций.
Изъятие топливного терминала у Lukoil-Moldova: безопасность или опасный прецедент?
Решение правительства аннулировать договор 2005 года и вернуть государству топливную инфраструктуру аэропорта Кишинёва подаётся как мера по обеспечению «бесперебойных поставок топлива» и защиты национальных интересов. Формально аргументация опирается на стратегическую значимость объекта и роль государства в контроле критической инфраструктуры.
Однако ключевой вопрос — процедура и правовая база.
Отмена действующего договора задним числом, без публично представленного судебного решения, создаёт риски восприятия этого шага как административной экспроприации, а не как правового урегулирования. Расследование обстоятельств передачи терминала спустя почти 20 лет выглядит скорее попыткой легитимировать уже принятое политическое решение.
С точки зрения инвестиционного климата это тревожный сигнал: если государство может в сжатые сроки пересмотреть и фактически отменить ранее действующие соглашения, то любой долгосрочный инвестор оказывается уязвимым. Такие кейсы обычно заканчиваются международными арбитражами, финансовыми претензиями и репутационными потерями для страны.
В итоге остаётся открытым главный вопрос: станет ли это решение примером наведения порядка в стратегическом секторе — или же создаст прецедент, который усилит недоверие к государству как к гаранту прав собственности. Именно от прозрачности дальнейших шагов и юридического оформления будет зависеть, как этот случай оценят внутри страны и за её пределами.
Наблюдаем.
Решение правительства аннулировать договор 2005 года и вернуть государству топливную инфраструктуру аэропорта Кишинёва подаётся как мера по обеспечению «бесперебойных поставок топлива» и защиты национальных интересов. Формально аргументация опирается на стратегическую значимость объекта и роль государства в контроле критической инфраструктуры.
Однако ключевой вопрос — процедура и правовая база.
Отмена действующего договора задним числом, без публично представленного судебного решения, создаёт риски восприятия этого шага как административной экспроприации, а не как правового урегулирования. Расследование обстоятельств передачи терминала спустя почти 20 лет выглядит скорее попыткой легитимировать уже принятое политическое решение.
С точки зрения инвестиционного климата это тревожный сигнал: если государство может в сжатые сроки пересмотреть и фактически отменить ранее действующие соглашения, то любой долгосрочный инвестор оказывается уязвимым. Такие кейсы обычно заканчиваются международными арбитражами, финансовыми претензиями и репутационными потерями для страны.
В итоге остаётся открытым главный вопрос: станет ли это решение примером наведения порядка в стратегическом секторе — или же создаст прецедент, который усилит недоверие к государству как к гаранту прав собственности. Именно от прозрачности дальнейших шагов и юридического оформления будет зависеть, как этот случай оценят внутри страны и за её пределами.
Наблюдаем.
Госпредприятия Молдовы: резкий разворот от прибыли к убыткам.
Финансовые итоги 2024 года для государственных предприятий показывают системное ухудшение ситуации. Вместо 560,8 млн леев чистой прибыли в 2023 году сектор завершил год с убытками в 5,3 млн леев, что говорит не о частных проблемах, а о сбое в управлении всей модели.
Ключевые сигналы:
- доля прибыльных госпредприятий сократилась с 75% до 57,5%;
- число убыточных компаний выросло почти вдвое — до 42,5%;
- из 37 убыточных предприятий 23 имеют потери свыше 1 млн леев, то есть речь идёт о хронических, а не случайных убытках.
Особенно тревожно, что крупнейшие потери зафиксированы у стратегических предприятий:
Железная дорога Молдовы — минус 322,6 млн леев;
Moldelectrica — минус 62,2 млн леев;
Moldtranselectro — минус 38,8 млн леев;
Аэропорт Маркулешты — минус 23,6 млн леев.
Это означает, что финансовое давление смещается именно в сектора, от которых зависит энергетическая, транспортная и логистическая устойчивость страны. В перспективе такие убытки либо лягут на госбюджет, либо приведут к росту тарифов и сокращению услуг — и в обоих случаях расплачиваться будет население.
Финансовые итоги 2024 года для государственных предприятий показывают системное ухудшение ситуации. Вместо 560,8 млн леев чистой прибыли в 2023 году сектор завершил год с убытками в 5,3 млн леев, что говорит не о частных проблемах, а о сбое в управлении всей модели.
Ключевые сигналы:
- доля прибыльных госпредприятий сократилась с 75% до 57,5%;
- число убыточных компаний выросло почти вдвое — до 42,5%;
- из 37 убыточных предприятий 23 имеют потери свыше 1 млн леев, то есть речь идёт о хронических, а не случайных убытках.
Особенно тревожно, что крупнейшие потери зафиксированы у стратегических предприятий:
Железная дорога Молдовы — минус 322,6 млн леев;
Moldelectrica — минус 62,2 млн леев;
Moldtranselectro — минус 38,8 млн леев;
Аэропорт Маркулешты — минус 23,6 млн леев.
Это означает, что финансовое давление смещается именно в сектора, от которых зависит энергетическая, транспортная и логистическая устойчивость страны. В перспективе такие убытки либо лягут на госбюджет, либо приведут к росту тарифов и сокращению услуг — и в обоих случаях расплачиваться будет население.
Аграрные субсидии: разрыв между обещаниями и реальностью.
В 2026 году государство объективно не сможет выполнить свои обязательства перед сельхозпроизводителями. Объём заявок на субсидии уже приближается к 3,5 млрд леев и продолжит расти, тогда как в проекте бюджета предусмотрено лишь 1,6 млрд леев — менее половины от потребности сектора.
Это означает:
- неизбежные задержки выплат;
- рост кредитной нагрузки на фермеров;
- банковские штрафы и пени за несвоевременное обслуживание займов;
- усиление риска финансовых блокад для малых и средних хозяйств.
Аграрный сектор, который уже несколько лет подряд страдает от засух, роста цен на энергоносители и падения покупательной способности, вновь оказывается крайним. При отсутствии предсказуемой и достаточной поддержки фермеры теряют возможность планировать производство, инвестировать и сохранять рабочие места.
Фактически речь идёт не просто о дефиците бюджета, а о системной проблеме — расхождении между обязательствами государства и его реальными финансовыми возможностями.
Если ситуация не будет пересмотрена, последствия могут затронуть не только аграриев, но и продовольственную безопасность страны в целом.
В 2026 году государство объективно не сможет выполнить свои обязательства перед сельхозпроизводителями. Объём заявок на субсидии уже приближается к 3,5 млрд леев и продолжит расти, тогда как в проекте бюджета предусмотрено лишь 1,6 млрд леев — менее половины от потребности сектора.
Это означает:
- неизбежные задержки выплат;
- рост кредитной нагрузки на фермеров;
- банковские штрафы и пени за несвоевременное обслуживание займов;
- усиление риска финансовых блокад для малых и средних хозяйств.
Аграрный сектор, который уже несколько лет подряд страдает от засух, роста цен на энергоносители и падения покупательной способности, вновь оказывается крайним. При отсутствии предсказуемой и достаточной поддержки фермеры теряют возможность планировать производство, инвестировать и сохранять рабочие места.
Фактически речь идёт не просто о дефиците бюджета, а о системной проблеме — расхождении между обязательствами государства и его реальными финансовыми возможностями.
Если ситуация не будет пересмотрена, последствия могут затронуть не только аграриев, но и продовольственную безопасность страны в целом.
Сигналы извне: МВФ фиксирует системные уязвимости экономики Молдовы.
После критических оценок Венецианской комиссии последовало ещё одно тревожное заключение — на этот раз со стороны Международного валютного фонда. Выводы миссии МВФ указывают не на разовые ошибки, а на более глубокую проблему: отсутствие у властей чёткого стратегического видения и последовательного планирования как в экономике, так и в сфере юстиции.
Экономический рост, по оценке МВФ, остаётся слабым — около 2,7% в 2025 году — и носит в значительной степени потребительский характер. Он обеспечивается не ростом производства или экспорта, а увеличением расходов населения, во многом за счёт заёмных средств. Такая модель роста делает экономику уязвимой к внешним шокам и долговым ограничениям.
Особую обеспокоенность вызывает внешний дефицит: импорт существенно превышает экспорт, а разрыв достигает порядка 14% ВВП — один из самых высоких показателей в регионе. Это означает хроническую зависимость от внешнего финансирования и жизнь «в кредит», при которой ресурсы уходят на текущее потребление и обслуживание долгов, а не на инвестиции в производство, рабочие места и конкурентоспособность.
Отдельный блок критики касается борьбы с коррупцией. МВФ прямо указывает на неравномерный прогресс и институциональную слабость Антикоррупционной прокуратуры — нехватку кадров, ограниченные возможности и неопределённость её будущей роли. Фонд ожидает от властей не деклараций, а конкретных решений, способных восстановить эффективность ключевых антикоррупционных механизмов.
Общий посыл МВФ жёсткий, но однозначный: пока стране удаётся избегать острого кризиса, однако накопленные дисбалансы делают экономику крайне чувствительной. Без непопулярных, но структурных решений — пересмотра налоговой политики, сокращения универсальных компенсаций и реальных реформ в системе правосудия — среднесрочная стабильность Молдовы остаётся под серьёзным вопросом. Как поступят власти в этом случае? Прилагаем, все очевидно.
После критических оценок Венецианской комиссии последовало ещё одно тревожное заключение — на этот раз со стороны Международного валютного фонда. Выводы миссии МВФ указывают не на разовые ошибки, а на более глубокую проблему: отсутствие у властей чёткого стратегического видения и последовательного планирования как в экономике, так и в сфере юстиции.
Экономический рост, по оценке МВФ, остаётся слабым — около 2,7% в 2025 году — и носит в значительной степени потребительский характер. Он обеспечивается не ростом производства или экспорта, а увеличением расходов населения, во многом за счёт заёмных средств. Такая модель роста делает экономику уязвимой к внешним шокам и долговым ограничениям.
Особую обеспокоенность вызывает внешний дефицит: импорт существенно превышает экспорт, а разрыв достигает порядка 14% ВВП — один из самых высоких показателей в регионе. Это означает хроническую зависимость от внешнего финансирования и жизнь «в кредит», при которой ресурсы уходят на текущее потребление и обслуживание долгов, а не на инвестиции в производство, рабочие места и конкурентоспособность.
Отдельный блок критики касается борьбы с коррупцией. МВФ прямо указывает на неравномерный прогресс и институциональную слабость Антикоррупционной прокуратуры — нехватку кадров, ограниченные возможности и неопределённость её будущей роли. Фонд ожидает от властей не деклараций, а конкретных решений, способных восстановить эффективность ключевых антикоррупционных механизмов.
Общий посыл МВФ жёсткий, но однозначный: пока стране удаётся избегать острого кризиса, однако накопленные дисбалансы делают экономику крайне чувствительной. Без непопулярных, но структурных решений — пересмотра налоговой политики, сокращения универсальных компенсаций и реальных реформ в системе правосудия — среднесрочная стабильность Молдовы остаётся под серьёзным вопросом. Как поступят власти в этом случае? Прилагаем, все очевидно.
Отсутствие переговоров — отсутствие ответственности?
16 декабря Европейский союз не открыл официальные переговоры о присоединении с Республикой Молдова. Это ключевой факт, который невозможно замаскировать формулировками о «технических обсуждениях» и «подготовительных этапах».
На данный момент отсутствуют:
- юридическое решение Совета ЕС о начале переговоров;
- политический мандат;
- утверждённый календарь переговорного процесса.
Формат, который был озвучен, — это лишь технические контакты без юридической силы и без статуса переговоров о вступлении. В институциональном смысле это означает паузу, а не продвижение.
Политическая цель не достигнута.
Открытие переговоров было заявлено как стратегическая цель и ключевой показатель успеха европейского курса. Если цель не реализована в обозначенные сроки, это уже не вопрос интерпретаций, а вопрос политического результата — точнее, его отсутствия.
Вопрос ответственности.
При этом в Молдове существует должность специального эмиссара по европейским делам, наделённого чётким мандатом — продвигать политическое измерение процесса присоединения. Именно политическое, а не техническое.
Факты выглядят следующим образом: политическое измерение не продвинулось; переговоры не начались; формального результата нет.
В любой системе публичного управления это автоматически поднимает вопрос ответственности за невыполнение мандата. Если цель не достигнута, логичным шагом становится либо публичное объяснение причин, либо кадровые выводы.
Если переговоры не открыты, а мандат не реализован, возможна ли ситуация, при которой никто не несёт персональной ответственности? Или в европейском курсе ответственность считается необязательным элементом — даже тогда, когда политическая цель провалена?
Пока этот вопрос остаётся без ответа, доверие к самому процессу европейской интеграции внутри страны продолжает размываться.
16 декабря Европейский союз не открыл официальные переговоры о присоединении с Республикой Молдова. Это ключевой факт, который невозможно замаскировать формулировками о «технических обсуждениях» и «подготовительных этапах».
На данный момент отсутствуют:
- юридическое решение Совета ЕС о начале переговоров;
- политический мандат;
- утверждённый календарь переговорного процесса.
Формат, который был озвучен, — это лишь технические контакты без юридической силы и без статуса переговоров о вступлении. В институциональном смысле это означает паузу, а не продвижение.
Политическая цель не достигнута.
Открытие переговоров было заявлено как стратегическая цель и ключевой показатель успеха европейского курса. Если цель не реализована в обозначенные сроки, это уже не вопрос интерпретаций, а вопрос политического результата — точнее, его отсутствия.
Вопрос ответственности.
При этом в Молдове существует должность специального эмиссара по европейским делам, наделённого чётким мандатом — продвигать политическое измерение процесса присоединения. Именно политическое, а не техническое.
Факты выглядят следующим образом: политическое измерение не продвинулось; переговоры не начались; формального результата нет.
В любой системе публичного управления это автоматически поднимает вопрос ответственности за невыполнение мандата. Если цель не достигнута, логичным шагом становится либо публичное объяснение причин, либо кадровые выводы.
Если переговоры не открыты, а мандат не реализован, возможна ли ситуация, при которой никто не несёт персональной ответственности? Или в европейском курсе ответственность считается необязательным элементом — даже тогда, когда политическая цель провалена?
Пока этот вопрос остаётся без ответа, доверие к самому процессу европейской интеграции внутри страны продолжает размываться.
Демографический кризис в цифрах: тревожный сигнал для Молдовы.
Свежие данные исследования представительства ЕС фиксируют ускоряющееся сокращение населения Молдовы за счёт эмиграции. За последние пять лет страну навсегда покинули более 200 тысяч человек — масштаб, сопоставимый с исчезновением крупного города.
114 человек в день — именно с такой скоростью Молдова теряет своих граждан. Речь идёт не о временной трудовой миграции, а о устойчивом оттоке людей, которые выстраивают жизнь за границей и не планируют возвращение.
Ключевые последствия:
Сужение трудового рынка — уменьшается число экономически активного населения, растёт нагрузка на пенсионную и социальную системы.
Демографический перекос — уезжают в основном молодые и трудоспособные, что ускоряет старение населения.
Ослабление районов — особенно сельских, где отток приводит к деградации инфраструктуры и услуг.
Замкнутый круг — снижение качества жизни стимулирует новую волну эмиграции.
Почему уезжают? Экономическая нестабильность, низкие доходы, ограниченные перспективы карьерного роста, слабые институты и отсутствие долгосрочного видения развития страны остаются ключевыми факторами.
Демографический кризис перестал быть абстрактным понятием — он измеряется конкретными цифрами и уже влияет на экономику, социальную систему и будущее государства. Без системных мер по созданию условий для жизни и работы внутри страны этот тренд будет только усиливаться.
Свежие данные исследования представительства ЕС фиксируют ускоряющееся сокращение населения Молдовы за счёт эмиграции. За последние пять лет страну навсегда покинули более 200 тысяч человек — масштаб, сопоставимый с исчезновением крупного города.
114 человек в день — именно с такой скоростью Молдова теряет своих граждан. Речь идёт не о временной трудовой миграции, а о устойчивом оттоке людей, которые выстраивают жизнь за границей и не планируют возвращение.
Ключевые последствия:
Сужение трудового рынка — уменьшается число экономически активного населения, растёт нагрузка на пенсионную и социальную системы.
Демографический перекос — уезжают в основном молодые и трудоспособные, что ускоряет старение населения.
Ослабление районов — особенно сельских, где отток приводит к деградации инфраструктуры и услуг.
Замкнутый круг — снижение качества жизни стимулирует новую волну эмиграции.
Почему уезжают? Экономическая нестабильность, низкие доходы, ограниченные перспективы карьерного роста, слабые институты и отсутствие долгосрочного видения развития страны остаются ключевыми факторами.
Демографический кризис перестал быть абстрактным понятием — он измеряется конкретными цифрами и уже влияет на экономику, социальную систему и будущее государства. Без системных мер по созданию условий для жизни и работы внутри страны этот тренд будет только усиливаться.
Приднестровье и ЕС: разные сигналы из Брюсселя.
Еврокомиссар по вопросам расширения Марта Кос заявила, что Приднестровье «не является непреодолимым препятствием» для европейской интеграции Молдовы и что «конкретное решение будет найдено в подходящий момент».
Формулировка максимально осторожная — без сроков, без механизмов, без пояснений, что именно считается «решением».
Однако эта позиция противоречит заявлениям посла ЕС в Кишинёве, которая ранее прямо подчёркивала: Молдова может вступить в ЕС только вместе с Приднестровьем. Другого варианта не рассматривается.
В чём противоречие и почему это важно?
1. Разные уровни — разные месседжи.
Марта Кос говорит языком политической гибкости и дипломатии: «непреодолимого препятствия нет». Это не обещание, а попытка не закрывать дверь окончательно. Посол ЕС в Молдове, напротив, транслирует более жёсткую и практическую позицию — ту, с которой страна сталкивается в реальности.
2. Отсутствие единой линии ЕС.
Если по такому фундаментальному вопросу звучат разные трактовки, это означает, что внутри ЕС нет консенсуса, а значит:
- нет чёткого сценария,
- нет согласованной дорожной карты,
- нет политического решения, готового к реализации.
3. Риск иллюзий для внутренней аудитории.
Заявления уровня «решение найдём потом» создают у части общества ожидание кипрского сценария — вступления без контроля над всей территорией. Но официальная позиция ЕС на уровне представительства в Кишинёве этот сценарий не подтверждает.
4. Приднестровье как отложенная проблема.
Фраза «в подходящий момент» фактически означает: проблема признана, но решения сейчас нет, и ЕС не готов брать на себя политическую ответственность за нестандартный вариант.
Что это означает на практике?
• ЕС старается не тормозить процесс политически, но и не даёт юридических гарантий.
• Молдове оставляют пространство для манёвра в риторике, но не в реальных переговорах.
• Вопрос Приднестровья остаётся ключевым стоп-фактором, просто завуалированным дипломатическими формулами.
Заявление Марты Кос — это не сигнал о скором решении, а подтверждение неопределённости. Пока одни представители ЕС говорят о «гибкости», другие прямо обозначают красную линию: территориальная целостность как условие членства.
Разница в позициях не означает, что ЕС изменил подход. Она означает лишь одно: евроинтеграция Молдовы всё ещё упирается в Приднестровье, и чёткого плана, как обойти этот вопрос, у Брюсселя нет.
Еврокомиссар по вопросам расширения Марта Кос заявила, что Приднестровье «не является непреодолимым препятствием» для европейской интеграции Молдовы и что «конкретное решение будет найдено в подходящий момент».
Формулировка максимально осторожная — без сроков, без механизмов, без пояснений, что именно считается «решением».
Однако эта позиция противоречит заявлениям посла ЕС в Кишинёве, которая ранее прямо подчёркивала: Молдова может вступить в ЕС только вместе с Приднестровьем. Другого варианта не рассматривается.
В чём противоречие и почему это важно?
1. Разные уровни — разные месседжи.
Марта Кос говорит языком политической гибкости и дипломатии: «непреодолимого препятствия нет». Это не обещание, а попытка не закрывать дверь окончательно. Посол ЕС в Молдове, напротив, транслирует более жёсткую и практическую позицию — ту, с которой страна сталкивается в реальности.
2. Отсутствие единой линии ЕС.
Если по такому фундаментальному вопросу звучат разные трактовки, это означает, что внутри ЕС нет консенсуса, а значит:
- нет чёткого сценария,
- нет согласованной дорожной карты,
- нет политического решения, готового к реализации.
3. Риск иллюзий для внутренней аудитории.
Заявления уровня «решение найдём потом» создают у части общества ожидание кипрского сценария — вступления без контроля над всей территорией. Но официальная позиция ЕС на уровне представительства в Кишинёве этот сценарий не подтверждает.
4. Приднестровье как отложенная проблема.
Фраза «в подходящий момент» фактически означает: проблема признана, но решения сейчас нет, и ЕС не готов брать на себя политическую ответственность за нестандартный вариант.
Что это означает на практике?
• ЕС старается не тормозить процесс политически, но и не даёт юридических гарантий.
• Молдове оставляют пространство для манёвра в риторике, но не в реальных переговорах.
• Вопрос Приднестровья остаётся ключевым стоп-фактором, просто завуалированным дипломатическими формулами.
Заявление Марты Кос — это не сигнал о скором решении, а подтверждение неопределённости. Пока одни представители ЕС говорят о «гибкости», другие прямо обозначают красную линию: территориальная целостность как условие членства.
Разница в позициях не означает, что ЕС изменил подход. Она означает лишь одно: евроинтеграция Молдовы всё ещё упирается в Приднестровье, и чёткого плана, как обойти этот вопрос, у Брюсселя нет.
Сжатие кредитования населения: тревожный макросигнал.
Сокращение кредитования физических лиц в Молдове, продолжающееся уже четвёртый месяц подряд, указывает на ухудшение финансового состояния домохозяйств и рост осторожности как со стороны банков, так и со стороны самих заёмщиков.
По данным Национального банка, объём новых кредитов населению снизился с 2,6 млрд леев в июле 2025 года до 2,2 млрд леев в ноябре. Причём падение носит структурный характер: ипотечные кредиты сократились с 954 млн до 860 млн леев; потребительские — с 1,6 млрд до 1,3 млрд леев.
Важно, что это происходит не из-за роста процентных ставок — они остаются практически неизменными. Следовательно, причина лежит глубже:
либо у населения снижается платёжеспособность и уверенность в завтрашнем дне, либо банки фиксируют рост рисков и ужесточают требования к заёмщикам.
Особую значимость этому сигналу придаёт тот факт, что объём кредитования эквивалентен примерно ¼ фонда оплаты труда. Это означает, что сокращение выдачи кредитов напрямую бьёт по покупательскому спросу, а значит — по торговле, услугам и внутреннему экономическому росту.
Дополнительным подтверждением неблагополучной динамики является сокращение срочных депозитов населения:
август — 2,313 млрд леев
сентябрь — 2,307 млрд
октябрь — 2,158 млрд
ноябрь — 2,0 млрд
Люди не только меньше берут кредиты, но и меньше откладывают, что обычно свидетельствует о проедании накоплений или снижении текущих доходов.
Экономика всё больше теряет один из ключевых источников внутреннего спроса — финансовую активность домохозяйств. В условиях, когда рост ВВП и так во многом поддерживается потреблением, а не инвестициями и производством, такая динамика усиливает риски замедления экономики и социальной напряжённости в ближайшей перспективе.
Сокращение кредитования физических лиц в Молдове, продолжающееся уже четвёртый месяц подряд, указывает на ухудшение финансового состояния домохозяйств и рост осторожности как со стороны банков, так и со стороны самих заёмщиков.
По данным Национального банка, объём новых кредитов населению снизился с 2,6 млрд леев в июле 2025 года до 2,2 млрд леев в ноябре. Причём падение носит структурный характер: ипотечные кредиты сократились с 954 млн до 860 млн леев; потребительские — с 1,6 млрд до 1,3 млрд леев.
Важно, что это происходит не из-за роста процентных ставок — они остаются практически неизменными. Следовательно, причина лежит глубже:
либо у населения снижается платёжеспособность и уверенность в завтрашнем дне, либо банки фиксируют рост рисков и ужесточают требования к заёмщикам.
Особую значимость этому сигналу придаёт тот факт, что объём кредитования эквивалентен примерно ¼ фонда оплаты труда. Это означает, что сокращение выдачи кредитов напрямую бьёт по покупательскому спросу, а значит — по торговле, услугам и внутреннему экономическому росту.
Дополнительным подтверждением неблагополучной динамики является сокращение срочных депозитов населения:
август — 2,313 млрд леев
сентябрь — 2,307 млрд
октябрь — 2,158 млрд
ноябрь — 2,0 млрд
Люди не только меньше берут кредиты, но и меньше откладывают, что обычно свидетельствует о проедании накоплений или снижении текущих доходов.
Экономика всё больше теряет один из ключевых источников внутреннего спроса — финансовую активность домохозяйств. В условиях, когда рост ВВП и так во многом поддерживается потреблением, а не инвестициями и производством, такая динамика усиливает риски замедления экономики и социальной напряжённости в ближайшей перспективе.
Energocom: рекордный оборот без реального роста экономики.
Государственная компания Energocom вплотную подошла к символическому рубежу — годовому обороту свыше €1 млрд. Уже за первое полугодие 2025 года доходы составили 10,4 млрд леев, а прибыль — около 400 млн леев, что на 20% больше, чем годом ранее. Однако за этими цифрами важно видеть источник «успеха».
Не производство, а прокладка.
Energocom не создаёт продукт и не увеличивает добавленную стоимость в экономике. Компания выполняет функцию централизованного трейдера и посредника между внешними поставщиками энергии и внутренними потребителями. Фактически это финансовый «узел», через который проходят потоки денег.
Рост доходов связан не с эффективностью или инновациями, а с:
ростом тарифов на электроэнергию и газ;
расширением объёмов обязательных закупок;
кризисным режимом энергорынка, где государство сконцентрировало импорт в одних руках.
Деньги граждан → прибыль компании.
Прибыль Energocom — это не «заработанные» средства в классическом смысле, а деньги, изъятые из карманов граждан и бизнеса через тарифы. Чем дороже энергия для населения и компаний, тем выше обороты и финансовые показатели трейдера.
На фоне:
- падения покупательной способности;
- отказов в компенсациях;
- убытков других госпредприятий;
- замороженных зарплат и вакансий
рекордная прибыль энерготрейдера выглядит не как экономическое достижение, а как перераспределение кризисных издержек.
Системный перекос.
То, что первой «миллиардной» компанией в Молдова может стать не производитель, не экспортер и не инвестор, а энергетический посредник, говорит о глубоком дисбалансе: экономика не растёт — растут счета; бизнес не зарабатывает — зарабатывает тариф; граждане беднеют — отчёты улучшаются.
Рекорд Energocom — это не история успеха экономики, а индикатор того, что финансовая нагрузка переложена на население. Миллиардный оборот здесь — не про развитие, а про цену кризиса, которую платят граждане.
Государственная компания Energocom вплотную подошла к символическому рубежу — годовому обороту свыше €1 млрд. Уже за первое полугодие 2025 года доходы составили 10,4 млрд леев, а прибыль — около 400 млн леев, что на 20% больше, чем годом ранее. Однако за этими цифрами важно видеть источник «успеха».
Не производство, а прокладка.
Energocom не создаёт продукт и не увеличивает добавленную стоимость в экономике. Компания выполняет функцию централизованного трейдера и посредника между внешними поставщиками энергии и внутренними потребителями. Фактически это финансовый «узел», через который проходят потоки денег.
Рост доходов связан не с эффективностью или инновациями, а с:
ростом тарифов на электроэнергию и газ;
расширением объёмов обязательных закупок;
кризисным режимом энергорынка, где государство сконцентрировало импорт в одних руках.
Деньги граждан → прибыль компании.
Прибыль Energocom — это не «заработанные» средства в классическом смысле, а деньги, изъятые из карманов граждан и бизнеса через тарифы. Чем дороже энергия для населения и компаний, тем выше обороты и финансовые показатели трейдера.
На фоне:
- падения покупательной способности;
- отказов в компенсациях;
- убытков других госпредприятий;
- замороженных зарплат и вакансий
рекордная прибыль энерготрейдера выглядит не как экономическое достижение, а как перераспределение кризисных издержек.
Системный перекос.
То, что первой «миллиардной» компанией в Молдова может стать не производитель, не экспортер и не инвестор, а энергетический посредник, говорит о глубоком дисбалансе: экономика не растёт — растут счета; бизнес не зарабатывает — зарабатывает тариф; граждане беднеют — отчёты улучшаются.
Рекорд Energocom — это не история успеха экономики, а индикатор того, что финансовая нагрузка переложена на население. Миллиардный оборот здесь — не про развитие, а про цену кризиса, которую платят граждане.
ЛЭП Вулканешты — Кишинёв: политика опережает энергетику.
Министр энергетики Дорин Жунгиету подтвердил, что проект линии электропередачи Вулканешты — Кишинёв не будет завершён к концу 2025 года и, в лучшем случае, заработает в январе 2026-го. По сути — это симптом более глубокой проблемы.
Что это за проект на самом деле.
ЛЭП изначально подавалась как элемент «энергетической безопасности». Однако её ключевая функция — обход Приднестровья и перераспределение потоков электроэнергии с запада страны, минуя левобережье. С технической точки зрения проект не добавляет новых мощностей и не удешевляет электроэнергию для конечного потребителя.
Почему возникают вопросы.
Экономическая эффективность: дорогостоящая инфраструктура не решает дефицит генерации и не снижает тарифы.
Технический смысл: при наличии существующих маршрутов и ограниченных внутренних мощностей эффект от новой ЛЭП ограничен.
Сроки и риски: перенос запуска означает дополнительные расходы и неопределённость в период, когда энергорынок и так под давлением.
Таким образом, этот проект всё больше выглядит политическим, а не энергетическим: он решает задачу изоляции левобережья, но не отвечает на главные вопросы потребителей — стабильность, цена и доступность. Пока ЛЭП остаётся недостроенной, страна продолжает платить за аварийные закупки и жить в условиях тарифной неопределённости.
Таким образом, без параллельных инвестиций в генерацию и рынок электроэнергии новая линия рискует остаться дорогим символом, а не работающим решением.
Министр энергетики Дорин Жунгиету подтвердил, что проект линии электропередачи Вулканешты — Кишинёв не будет завершён к концу 2025 года и, в лучшем случае, заработает в январе 2026-го. По сути — это симптом более глубокой проблемы.
Что это за проект на самом деле.
ЛЭП изначально подавалась как элемент «энергетической безопасности». Однако её ключевая функция — обход Приднестровья и перераспределение потоков электроэнергии с запада страны, минуя левобережье. С технической точки зрения проект не добавляет новых мощностей и не удешевляет электроэнергию для конечного потребителя.
Почему возникают вопросы.
Экономическая эффективность: дорогостоящая инфраструктура не решает дефицит генерации и не снижает тарифы.
Технический смысл: при наличии существующих маршрутов и ограниченных внутренних мощностей эффект от новой ЛЭП ограничен.
Сроки и риски: перенос запуска означает дополнительные расходы и неопределённость в период, когда энергорынок и так под давлением.
Таким образом, этот проект всё больше выглядит политическим, а не энергетическим: он решает задачу изоляции левобережья, но не отвечает на главные вопросы потребителей — стабильность, цена и доступность. Пока ЛЭП остаётся недостроенной, страна продолжает платить за аварийные закупки и жить в условиях тарифной неопределённости.
Таким образом, без параллельных инвестиций в генерацию и рынок электроэнергии новая линия рискует остаться дорогим символом, а не работающим решением.
Стрельба в здании полиции: тревожный сигнал для системы.
Инцидент со стрельбой в здании Централизованного инспектората полиции в центре Кишинёва выходит далеко за рамки бытового скандала или «эксцесса».
Факт того, что глава ГИП официально подтвердил саму стрельбу, переводит ситуацию из плоскости слухов в плоскость институционального кризиса.
Речь идёт не просто о нарушении дисциплины, а о серьёзном провале системы внутреннего контроля и управления. Если в здании полиции, возможны десятки выстрелов — независимо от того, было ли оружие служебным или личным, — это ставит под сомнение базовые принципы безопасности, субординации и ответственности в правоохранительных органах.
Особую тревогу вызывает контекст: стрельба произошла в профессиональный праздник полиции. Это указывает не только на персональные проблемы конкретных сотрудников, но и на более глубокие системные изъяны — культуру безнаказанности, слабый контроль за оружием и формальное отношение к служебным стандартам.
Начатое прокуратурой расследование — необходимый, но недостаточный шаг. Обществу нужны не только процессуальные выводы, но и публичные ответы: как такое стало возможным, кто несёт ответственность и какие меры будут приняты, чтобы подобное не повторилось. Без этого доверие к полиции, и без того подорванное, продолжит стремительно снижаться.
Инцидент со стрельбой в здании Централизованного инспектората полиции в центре Кишинёва выходит далеко за рамки бытового скандала или «эксцесса».
Факт того, что глава ГИП официально подтвердил саму стрельбу, переводит ситуацию из плоскости слухов в плоскость институционального кризиса.
Речь идёт не просто о нарушении дисциплины, а о серьёзном провале системы внутреннего контроля и управления. Если в здании полиции, возможны десятки выстрелов — независимо от того, было ли оружие служебным или личным, — это ставит под сомнение базовые принципы безопасности, субординации и ответственности в правоохранительных органах.
Особую тревогу вызывает контекст: стрельба произошла в профессиональный праздник полиции. Это указывает не только на персональные проблемы конкретных сотрудников, но и на более глубокие системные изъяны — культуру безнаказанности, слабый контроль за оружием и формальное отношение к служебным стандартам.
Начатое прокуратурой расследование — необходимый, но недостаточный шаг. Обществу нужны не только процессуальные выводы, но и публичные ответы: как такое стало возможным, кто несёт ответственность и какие меры будут приняты, чтобы подобное не повторилось. Без этого доверие к полиции, и без того подорванное, продолжит стремительно снижаться.
Приднестровье и евроинтеграция: больше гибкости в словах, чем ясности в стратегии.
Заявление европейского комиссара по вопросам расширения Марты Кос о том, что Приднестровье «не является непреодолимым препятствием» для европейской интеграции Молдовы, звучит обнадёживающе, но оставляет больше вопросов, чем ответов.
Формулировка о «конкретном решении в подходящий момент» отражает типичный для Брюсселя осторожный подход: проблема признаётся, но сроки, механизмы и формат решения намеренно не конкретизируются. Это позволяет ЕС сохранять манёвренность, не связывая процесс расширения жёсткими политическими условиями, которые могут оказаться невыполнимыми в краткосрочной перспективе.
Важно отметить, что такая позиция не означает автоматического «игнорирования» Приднестровья. Скорее речь идёт о том, что ПМР рассматривается как сложный, но управляемый фактор, а не как формальный стоп-кран для всего процесса. В европейской практике уже были случаи, когда территориальные споры не мешали началу или продвижению переговоров, но почти всегда они возвращались на повестку на более поздних этапах.
Для Молдовы это заявление — двойственный сигнал. С одной стороны, оно снижает риск того, что нерешённый конфликт будет использован как немедленный аргумент против евроинтеграции. С другой — отсутствие чётких ориентиров означает, что Кишинёву всё равно придётся предложить понятную и реалистичную стратегию реинтеграции или хотя бы управления конфликтом в европейском контексте.
Иначе «подходящий момент» может так и остаться неопределённым понятием, а вопрос Приднестровья — удобной темой для дипломатических формул, но не для практических решений.
Заявление европейского комиссара по вопросам расширения Марты Кос о том, что Приднестровье «не является непреодолимым препятствием» для европейской интеграции Молдовы, звучит обнадёживающе, но оставляет больше вопросов, чем ответов.
Формулировка о «конкретном решении в подходящий момент» отражает типичный для Брюсселя осторожный подход: проблема признаётся, но сроки, механизмы и формат решения намеренно не конкретизируются. Это позволяет ЕС сохранять манёвренность, не связывая процесс расширения жёсткими политическими условиями, которые могут оказаться невыполнимыми в краткосрочной перспективе.
Важно отметить, что такая позиция не означает автоматического «игнорирования» Приднестровья. Скорее речь идёт о том, что ПМР рассматривается как сложный, но управляемый фактор, а не как формальный стоп-кран для всего процесса. В европейской практике уже были случаи, когда территориальные споры не мешали началу или продвижению переговоров, но почти всегда они возвращались на повестку на более поздних этапах.
Для Молдовы это заявление — двойственный сигнал. С одной стороны, оно снижает риск того, что нерешённый конфликт будет использован как немедленный аргумент против евроинтеграции. С другой — отсутствие чётких ориентиров означает, что Кишинёву всё равно придётся предложить понятную и реалистичную стратегию реинтеграции или хотя бы управления конфликтом в европейском контексте.
Иначе «подходящий момент» может так и остаться неопределённым понятием, а вопрос Приднестровья — удобной темой для дипломатических формул, но не для практических решений.
Инвестиции в ЛЭП Вулканешты – Кишинёв будут оплачены через тариф: что это означает на практике.
Министр энергетики сообщил, что расходы на строительство линии электропередачи Вулканешты – Кишинёв будут включены в тариф на электроэнергию. Формально подчёркивается, что срок окупаемости проекта намеренно растянут, чтобы «не создавать дополнительной нагрузки на граждан».
Однако с экономической точки зрения это означает следующее: проект оплачивают потребители, а не государство. Включение инвестиций в тариф означает, что источником возврата средств становятся счета за электроэнергию. Даже при растянутой окупаемости расходы всё равно перекладываются на домохозяйства и бизнес.
«Растянутый срок» — это не отсутствие нагрузки, а её распределение во времени.
Фактически речь идёт не о снижении стоимости, а о более длительном периоде взимания платы. Общая сумма, заложенная в тариф, никуда не исчезает — она просто собирается медленнее. Тариф превращается в инструмент финансирования инфраструктуры.
Это меняет саму философию ценообразования: тариф отражает не только текущие издержки и рыночную цену электроэнергии, но и инвестиционные решения государства, по которым у потребителей нет прямого выбора.
Если фактическая загрузка линии, региональные потоки или структура энергорынка изменятся, окупаемость может оказаться ещё более растянутой. В этом случае корректировки тарифа станут практически неизбежными.
Даже если проект в будущем повысит энергетическую устойчивость, плату за него граждане начнут нести уже сейчас, в условиях и без того высоких энерготарифов. В итоге заявление о «неповышении нагрузки» выглядит скорее политической формулировкой. Реальность такова: линия строится за счёт потребителей, а вопрос заключается не в том, будут ли они платить, а в том — как долго и в каком объёме.
Министр энергетики сообщил, что расходы на строительство линии электропередачи Вулканешты – Кишинёв будут включены в тариф на электроэнергию. Формально подчёркивается, что срок окупаемости проекта намеренно растянут, чтобы «не создавать дополнительной нагрузки на граждан».
Однако с экономической точки зрения это означает следующее: проект оплачивают потребители, а не государство. Включение инвестиций в тариф означает, что источником возврата средств становятся счета за электроэнергию. Даже при растянутой окупаемости расходы всё равно перекладываются на домохозяйства и бизнес.
«Растянутый срок» — это не отсутствие нагрузки, а её распределение во времени.
Фактически речь идёт не о снижении стоимости, а о более длительном периоде взимания платы. Общая сумма, заложенная в тариф, никуда не исчезает — она просто собирается медленнее. Тариф превращается в инструмент финансирования инфраструктуры.
Это меняет саму философию ценообразования: тариф отражает не только текущие издержки и рыночную цену электроэнергии, но и инвестиционные решения государства, по которым у потребителей нет прямого выбора.
Если фактическая загрузка линии, региональные потоки или структура энергорынка изменятся, окупаемость может оказаться ещё более растянутой. В этом случае корректировки тарифа станут практически неизбежными.
Даже если проект в будущем повысит энергетическую устойчивость, плату за него граждане начнут нести уже сейчас, в условиях и без того высоких энерготарифов. В итоге заявление о «неповышении нагрузки» выглядит скорее политической формулировкой. Реальность такова: линия строится за счёт потребителей, а вопрос заключается не в том, будут ли они платить, а в том — как долго и в каком объёме.
План реинтеграции: публичная политика или закрытая тема?
Заявление вице-премьера по вопросам реинтеграции о том, что детали обсуждений с партнёрами не стоит выносить в публичное поле, фактически поднимает ключевой вопрос — существует ли в Молдове прозрачный и формализованный план реинтеграции страны.
Формально реинтеграция Приднестровья является одной из стратегических целей государства. Однако на практике общество не имеет доступа ни к чётко зафиксированной дорожной карте, ни к промежуточным ориентирам, ни к оценке рисков и последствий возможных сценариев.
Заявление в духе «обратитесь к партнёрам» выглядит симптоматично: Ответственность размывается — вместо того чтобы объяснять собственную позицию, власть отсылает к внешним акторам. Процесс выглядит внешне управляемым, а не национально сформулированным, что снижает доверие к институтам реинтеграции. Отсутствует демократический контроль — общество и парламент не понимают, какие решения обсуждаются и в чьих интересах.
Аргумент о «чувствительности» темы понятен, но он не может полностью подменять публичную политику. Речь идёт не о тактических деталях переговоров, а о стратегическом направлении государства, которое затрагивает безопасность, экономику и будущее страны.
В итоге складывается парадоксальная ситуация: реинтеграция декларируется как национальный приоритет, но её содержание остаётся за закрытыми дверями. Это превращает важнейший государственный процесс в набор кулуарных консультаций, о результатах которых гражданам предлагают лишь догадываться.
В таких условиях вопрос «является ли план реинтеграции секретом?» звучит всё менее риторически и всё более буквально.
Заявление вице-премьера по вопросам реинтеграции о том, что детали обсуждений с партнёрами не стоит выносить в публичное поле, фактически поднимает ключевой вопрос — существует ли в Молдове прозрачный и формализованный план реинтеграции страны.
Формально реинтеграция Приднестровья является одной из стратегических целей государства. Однако на практике общество не имеет доступа ни к чётко зафиксированной дорожной карте, ни к промежуточным ориентирам, ни к оценке рисков и последствий возможных сценариев.
Заявление в духе «обратитесь к партнёрам» выглядит симптоматично: Ответственность размывается — вместо того чтобы объяснять собственную позицию, власть отсылает к внешним акторам. Процесс выглядит внешне управляемым, а не национально сформулированным, что снижает доверие к институтам реинтеграции. Отсутствует демократический контроль — общество и парламент не понимают, какие решения обсуждаются и в чьих интересах.
Аргумент о «чувствительности» темы понятен, но он не может полностью подменять публичную политику. Речь идёт не о тактических деталях переговоров, а о стратегическом направлении государства, которое затрагивает безопасность, экономику и будущее страны.
В итоге складывается парадоксальная ситуация: реинтеграция декларируется как национальный приоритет, но её содержание остаётся за закрытыми дверями. Это превращает важнейший государственный процесс в набор кулуарных консультаций, о результатах которых гражданам предлагают лишь догадываться.
В таких условиях вопрос «является ли план реинтеграции секретом?» звучит всё менее риторически и всё более буквально.
Наличные вместо доверия: тревожный сигнал для финансовой системы.
Данные Национального банка за январь–ноябрь 2025 года фиксируют показательный тренд: из банковской системы было изъято наличных на 4,6 млрд леев больше, чем в неё поступило.
Формально экономика остаётся «в движении» — поступления наличных выросли на 5,4% по сравнению с прошлым годом, но поведение населения говорит о другом.
Ключевой момент — люди забирают деньги из банков. Это не кризис ликвидности, а кризис доверия. Несколько важных наблюдений:
- Рост потребления ≠ доверие к системе,
- Основная часть наличных поступлений (58,3%) связана с продажей потребительских товаров.
- Люди тратят деньги здесь и сейчас, но не готовы оставлять их в банковской системе надолго.
Снятия превышают внесения.
Несмотря на рост поступлений на счета физлиц (+16,2%), общий баланс остаётся отрицательным. Это означает, что население либо: снимает ранее накопленные сбережения, либо предпочитает хранить деньги «под рукой», вне банков.
Сигнал недоверия к власти и будущему.
Массовый уход в наличные — классическая реакция на:
экономическую неопределённость, рост цен и тарифов, противоречивые сигналы от властей, страх новых налогов, ограничений или банковских рисков.
Опасные последствия.
Долгосрочно такой тренд:
сокращает ресурсную базу банков, ограничивает кредитование экономики, усиливает теневой оборот, снижает эффективность монетарной политики. Фактически, население голосует не на выборах, а рублём (леем) — и этот голос звучит ясно: доверия к экономической политике и институциям недостаточно, чтобы держать деньги в системе.
Если тренд продолжится, проблема перестанет быть статистической и станет макроэкономической.
Данные Национального банка за январь–ноябрь 2025 года фиксируют показательный тренд: из банковской системы было изъято наличных на 4,6 млрд леев больше, чем в неё поступило.
Формально экономика остаётся «в движении» — поступления наличных выросли на 5,4% по сравнению с прошлым годом, но поведение населения говорит о другом.
Ключевой момент — люди забирают деньги из банков. Это не кризис ликвидности, а кризис доверия. Несколько важных наблюдений:
- Рост потребления ≠ доверие к системе,
- Основная часть наличных поступлений (58,3%) связана с продажей потребительских товаров.
- Люди тратят деньги здесь и сейчас, но не готовы оставлять их в банковской системе надолго.
Снятия превышают внесения.
Несмотря на рост поступлений на счета физлиц (+16,2%), общий баланс остаётся отрицательным. Это означает, что население либо: снимает ранее накопленные сбережения, либо предпочитает хранить деньги «под рукой», вне банков.
Сигнал недоверия к власти и будущему.
Массовый уход в наличные — классическая реакция на:
экономическую неопределённость, рост цен и тарифов, противоречивые сигналы от властей, страх новых налогов, ограничений или банковских рисков.
Опасные последствия.
Долгосрочно такой тренд:
сокращает ресурсную базу банков, ограничивает кредитование экономики, усиливает теневой оборот, снижает эффективность монетарной политики. Фактически, население голосует не на выборах, а рублём (леем) — и этот голос звучит ясно: доверия к экономической политике и институциям недостаточно, чтобы держать деньги в системе.
Если тренд продолжится, проблема перестанет быть статистической и станет макроэкономической.
Денежные переводы: стагнация с тревожными сигналами.
Данные за ноябрь 2025 года показывают заметное снижение объёма денежных переводов из-за рубежа — $136 млн против $152 млн в октябре (–10%). Падение зафиксировано по всем основным валютам: переводы в евро сократились с $126 млн до $114 млн, в долларах США — с $26 млн до $22 млн.
В годовом разрезе ситуация выглядит формально стабильной: за 11 месяцев 2025 года в страну поступило $1,489 млрд, что всего на 0,9% больше, чем за аналогичный период 2024 года. Однако структура переводов меняется не в лучшую сторону. Рост обеспечен исключительно евро (+2,2%), тогда как долларовые переводы сократились на 4,5%.
Это важный сигнал по нескольким причинам:
- Отсутствие реального роста доходов диаспоры.
- Переводы не увеличиваются в реальном выражении, что говорит о стагнации заработков трудовых мигрантов или снижении их способности поддерживать семьи в Молдове.
Рост уязвимости внутреннего спроса.
Денежные переводы — один из ключевых источников потребления. Их снижение напрямую отражается на торговле, услугах и налоговых поступлениях.
Фактор инфляции. При росте цен и тарифов «номинальная стабильность» переводов означает фактическое сокращение покупательной способности этих средств.
Зависимость от евро-зоны. Усиление роли евро делает экономику ещё более чувствительной к экономической конъюнктуре ЕС. В совокупности эти данные подтверждают: экономика Молдовы по-прежнему сильно зависит от внешних доходов населения, но даже этот источник перестаёт быть драйвером роста.
Снижение переводов в конце года — тревожный индикатор на фоне инфляции, падения доверия и замедления внутренней экономической активности.
Данные за ноябрь 2025 года показывают заметное снижение объёма денежных переводов из-за рубежа — $136 млн против $152 млн в октябре (–10%). Падение зафиксировано по всем основным валютам: переводы в евро сократились с $126 млн до $114 млн, в долларах США — с $26 млн до $22 млн.
В годовом разрезе ситуация выглядит формально стабильной: за 11 месяцев 2025 года в страну поступило $1,489 млрд, что всего на 0,9% больше, чем за аналогичный период 2024 года. Однако структура переводов меняется не в лучшую сторону. Рост обеспечен исключительно евро (+2,2%), тогда как долларовые переводы сократились на 4,5%.
Это важный сигнал по нескольким причинам:
- Отсутствие реального роста доходов диаспоры.
- Переводы не увеличиваются в реальном выражении, что говорит о стагнации заработков трудовых мигрантов или снижении их способности поддерживать семьи в Молдове.
Рост уязвимости внутреннего спроса.
Денежные переводы — один из ключевых источников потребления. Их снижение напрямую отражается на торговле, услугах и налоговых поступлениях.
Фактор инфляции. При росте цен и тарифов «номинальная стабильность» переводов означает фактическое сокращение покупательной способности этих средств.
Зависимость от евро-зоны. Усиление роли евро делает экономику ещё более чувствительной к экономической конъюнктуре ЕС. В совокупности эти данные подтверждают: экономика Молдовы по-прежнему сильно зависит от внешних доходов населения, но даже этот источник перестаёт быть драйвером роста.
Снижение переводов в конце года — тревожный индикатор на фоне инфляции, падения доверия и замедления внутренней экономической активности.
Аванс доверия исчерпан: почему Брюссель и МВФ всё меньше верят в «успехи реформ».
В европейских институтах и международных финансовых структурах всё отчётливее формируется понимание: между громкими заявлениями молдавских властей о реформах и реальными результатами — глубокий разрыв.
Долгое время Молдова пользовалась значительным кредитом доверия, выданным прежде всего по геополитическим причинам, а не за достигнутые институциональные изменения. Сегодня этот ресурс фактически исчерпан.
Ключевая проблема — отсутствие системного прогресса. Формальные отчёты, стратегии и «дорожные карты» не подкрепляются устойчивыми результатами: реформы в юстиции буксуют, антикоррупционные механизмы работают выборочно, а экономическая политика остаётся реактивной, а не стратегической. Это хорошо видно по оценкам МВФ, которые всё чаще указывают на уязвимость экономики, рост дефицитов и слабую инвестиционную базу.
Отдельный сигнал — отсутствие реальных переговоров о вступлении в ЕС. Вместо чёткого политического мандата и юридически закреплённого процесса предлагаются «технические обсуждения», не имеющие обязательной силы. Для Брюсселя это означает, что страна пока не готова к следующему этапу, несмотря на публичную риторику о «близком членстве».
В итоге складывается ситуация когда: внешние партнёры всё меньше готовы закрывать глаза на внутренние проблемы, а прежняя модель — получать поддержку «авансом» — перестаёт работать. Без реальных, а не декларативных реформ, без внятного экономического курса и без институциональной ответственности положение страны будет ухудшаться: сокращение внешней помощи, рост стоимости заимствований и усиление социального давления становятся всё более вероятными.
Иными словами, вопрос уже не в том, «поддержит ли ЕС Молдову», а в том, готова ли сама Молдова предложить что-то кроме слов.
В европейских институтах и международных финансовых структурах всё отчётливее формируется понимание: между громкими заявлениями молдавских властей о реформах и реальными результатами — глубокий разрыв.
Долгое время Молдова пользовалась значительным кредитом доверия, выданным прежде всего по геополитическим причинам, а не за достигнутые институциональные изменения. Сегодня этот ресурс фактически исчерпан.
Ключевая проблема — отсутствие системного прогресса. Формальные отчёты, стратегии и «дорожные карты» не подкрепляются устойчивыми результатами: реформы в юстиции буксуют, антикоррупционные механизмы работают выборочно, а экономическая политика остаётся реактивной, а не стратегической. Это хорошо видно по оценкам МВФ, которые всё чаще указывают на уязвимость экономики, рост дефицитов и слабую инвестиционную базу.
Отдельный сигнал — отсутствие реальных переговоров о вступлении в ЕС. Вместо чёткого политического мандата и юридически закреплённого процесса предлагаются «технические обсуждения», не имеющие обязательной силы. Для Брюсселя это означает, что страна пока не готова к следующему этапу, несмотря на публичную риторику о «близком членстве».
В итоге складывается ситуация когда: внешние партнёры всё меньше готовы закрывать глаза на внутренние проблемы, а прежняя модель — получать поддержку «авансом» — перестаёт работать. Без реальных, а не декларативных реформ, без внятного экономического курса и без институциональной ответственности положение страны будет ухудшаться: сокращение внешней помощи, рост стоимости заимствований и усиление социального давления становятся всё более вероятными.
Иными словами, вопрос уже не в том, «поддержит ли ЕС Молдову», а в том, готова ли сама Молдова предложить что-то кроме слов.
Бюджет-2026 как индикатор системного кризиса.
Проект бюджета на 2026 год всё отчётливее демонстрирует деградацию экономической модели страны. Ключевой маркер — стремительный рост долга при отсутствии сопоставимого экономического эффекта.
По данным экономистов, внешний долг за несколько лет увеличился почти втрое: с примерно 1,7 млрд долларов в 2019 году до около 4,7 млрд долларов по итогам текущего года. При этом в последние месяцы внешние партнёры фактически приостановили предоставление новых заёмных средств, что указывает на падение доверия к экономической политике и способности государства эффективно управлять финансами.
Проблема усугубляется тем, что ежегодное наращивание долга — порядка полумиллиарда долларов — не приводит к устойчивому росту, модернизации экономики или увеличению экспортного потенциала. Заёмные средства в значительной степени уходят на покрытие текущих расходов, обслуживание предыдущих обязательств и латание бюджетных дыр, а не на развитие.
Отдельный пласт критики касается управленческой мотивации и ответственности. Эксперты указывают, что значительная часть ключевых решений принимается в условиях слабой привязки к долгосрочным национальным интересам. Формально это не вопрос гражданства отдельных чиновников, а вопрос приоритетов: экономика управляется так, словно будущее страны вторично по отношению к внешним ориентирам и краткосрочной политической логике.
В результате формируется замкнутый круг:
— экономика не производит достаточной добавленной стоимости;
— дефициты покрываются долгом;
— долг растёт быстрее экономики;
— доверие кредиторов снижается;
— пространство для манёвра сужается.
Проект бюджета-2026, таким образом, отражает не просто финансовые сложности, а глубокий структурный кризис управления и стратегического планирования. Без смены логики — от заимствований к развитию и от деклараций к экономическому суверенитету — долговая нагрузка будет лишь усиливать уязвимость страны и напрямую бить по уровню жизни граждан.
Проект бюджета на 2026 год всё отчётливее демонстрирует деградацию экономической модели страны. Ключевой маркер — стремительный рост долга при отсутствии сопоставимого экономического эффекта.
По данным экономистов, внешний долг за несколько лет увеличился почти втрое: с примерно 1,7 млрд долларов в 2019 году до около 4,7 млрд долларов по итогам текущего года. При этом в последние месяцы внешние партнёры фактически приостановили предоставление новых заёмных средств, что указывает на падение доверия к экономической политике и способности государства эффективно управлять финансами.
Проблема усугубляется тем, что ежегодное наращивание долга — порядка полумиллиарда долларов — не приводит к устойчивому росту, модернизации экономики или увеличению экспортного потенциала. Заёмные средства в значительной степени уходят на покрытие текущих расходов, обслуживание предыдущих обязательств и латание бюджетных дыр, а не на развитие.
Отдельный пласт критики касается управленческой мотивации и ответственности. Эксперты указывают, что значительная часть ключевых решений принимается в условиях слабой привязки к долгосрочным национальным интересам. Формально это не вопрос гражданства отдельных чиновников, а вопрос приоритетов: экономика управляется так, словно будущее страны вторично по отношению к внешним ориентирам и краткосрочной политической логике.
В результате формируется замкнутый круг:
— экономика не производит достаточной добавленной стоимости;
— дефициты покрываются долгом;
— долг растёт быстрее экономики;
— доверие кредиторов снижается;
— пространство для манёвра сужается.
Проект бюджета-2026, таким образом, отражает не просто финансовые сложности, а глубокий структурный кризис управления и стратегического планирования. Без смены логики — от заимствований к развитию и от деклараций к экономическому суверенитету — долговая нагрузка будет лишь усиливать уязвимость страны и напрямую бить по уровню жизни граждан.
Разделение Железной дороги Молдовы: реформа или подготовка к распродаже?
План разделить Железную дорогу Молдовы на две отдельные структуры — прибыльные грузовые перевозки и убыточные пассажирские — представляют логичным решением, и формально речь идёт об «оптимизации» и «повышении эффективности», но на практике такая модель вызывает ряд вопросов.
Во-первых, это классическая схема асимметричного разделения активов: всё, что приносит доход (грузовые перевозки, инфраструктура под экспорт и транзит), выводится в отдельную компанию;
всё, что требует субсидий и социальной ответственности (пассажирские перевозки), остаётся у государства.
В результате государство сохраняет убыточную часть, которую придётся и дальше дотировать из бюджета, а потенциально прибыльный сегмент становится удобным объектом для приватизации или передачи в концессию.
Во-вторых, разделение резко повышает инвестиционную привлекательность грузового оператора. Отдельная компания без «балласта» в виде пассажирских перевозок:
выглядит финансово чище;
проще оценивается;
легче продаётся или передаётся иностранному инвестору.
Это стандартный шаг перед приватизацией — не обязательно немедленной, но стратегически подготовленной.
В-третьих, в долгосрочной перспективе такая модель может привести к тому, что:
государство будет вынуждено постоянно субсидировать пассажирские перевозки;
тарифы для населения будут расти; инфраструктурные инвестиции начнут ориентироваться прежде всего на интересы грузового бизнеса и внешних игроков, а не на внутреннюю мобильность.
Отдельный вопрос — контроль. Если грузовые перевозки окажутся в частных руках, особенно иностранных операторов, у государства останется всё меньше рычагов влияния на стратегическую транспортную инфраструктуру. Таким образом, под вывеской реформы просматривается вполне прагматичная логика: отделить ценное от проблемного, чтобы ценное позже продать дороже.
Вопрос лишь в том, будет ли это сделано в интересах государства и граждан — или в интересах будущего инвестора.
План разделить Железную дорогу Молдовы на две отдельные структуры — прибыльные грузовые перевозки и убыточные пассажирские — представляют логичным решением, и формально речь идёт об «оптимизации» и «повышении эффективности», но на практике такая модель вызывает ряд вопросов.
Во-первых, это классическая схема асимметричного разделения активов: всё, что приносит доход (грузовые перевозки, инфраструктура под экспорт и транзит), выводится в отдельную компанию;
всё, что требует субсидий и социальной ответственности (пассажирские перевозки), остаётся у государства.
В результате государство сохраняет убыточную часть, которую придётся и дальше дотировать из бюджета, а потенциально прибыльный сегмент становится удобным объектом для приватизации или передачи в концессию.
Во-вторых, разделение резко повышает инвестиционную привлекательность грузового оператора. Отдельная компания без «балласта» в виде пассажирских перевозок:
выглядит финансово чище;
проще оценивается;
легче продаётся или передаётся иностранному инвестору.
Это стандартный шаг перед приватизацией — не обязательно немедленной, но стратегически подготовленной.
В-третьих, в долгосрочной перспективе такая модель может привести к тому, что:
государство будет вынуждено постоянно субсидировать пассажирские перевозки;
тарифы для населения будут расти; инфраструктурные инвестиции начнут ориентироваться прежде всего на интересы грузового бизнеса и внешних игроков, а не на внутреннюю мобильность.
Отдельный вопрос — контроль. Если грузовые перевозки окажутся в частных руках, особенно иностранных операторов, у государства останется всё меньше рычагов влияния на стратегическую транспортную инфраструктуру. Таким образом, под вывеской реформы просматривается вполне прагматичная логика: отделить ценное от проблемного, чтобы ценное позже продать дороже.
Вопрос лишь в том, будет ли это сделано в интересах государства и граждан — или в интересах будущего инвестора.
Госдолг Молдовы: рост за счёт внутренних заимствований становится системной проблемой.
По состоянию на конец ноября 2025 года государственный долг Республики Молдова достиг 129,1 млрд леев, приблизившись вплотную к установленному на конец года лимиту. При этом ключевая особенность текущего этапа — структура роста долга и источники его финансирования.
За месяц общий госдолг увеличился на 480 млн леев, и этот рост был обеспечен исключительно внутренними заимствованиями. Внутренний долг вырос до 49,5 млрд леев, тогда как внешний, напротив, сократился. Аналогичная картина наблюдается и в динамике с начала года: из 7,7 млрд леев прироста почти три четверти пришлись именно на внутренние обязательства.
Это принципиальное изменение тренда. Если ранее основным источником роста долга были внешние кредиты, то в 2025 году ситуация изменилась из-за фактической остановки финансирования со стороны МВФ. За весь год поступления от Фонда составили лишь символическую долю внешних заимствований, тогда как в 2024 году МВФ обеспечивал почти треть внешнего финансирования бюджета.
В результате правительство всё активнее занимает внутри страны, прежде всего через выпуск государственных ценных бумаг. В декабре 2025 года продажи ГЦБ достигли рекордных значений, и по итогам года внутренний госдолг, с высокой вероятностью, превысит 51 млрд леев. Даже с учётом возможного снижения внешнего долга, риск превышения общего лимита госдолга остаётся высоким.
На фоне этих цифр особенно тревожно выглядит сопоставление долга с экономическими показателями. За год госдолг вырос на 16%, тогда как доходы бюджета — на 14%, а за четыре года долг увеличился на 66% при номинальном росте экономики на 48%. Это означает, что долговая нагрузка растёт быстрее, чем способность экономики и бюджета её обслуживать.
Рост внутренних заимствований имеет и косвенные негативные эффекты:
— усиливается давление на финансовый рынок;
— государство конкурирует с бизнесом за внутренние ресурсы;
— обслуживание долга всё больше «съедает» бюджетные доходы.
Фактически Молдова переходит к модели финансирования дефицита за счёт собственных банков и инвесторов, что может быть устойчивым лишь краткосрочно.
По состоянию на конец ноября 2025 года государственный долг Республики Молдова достиг 129,1 млрд леев, приблизившись вплотную к установленному на конец года лимиту. При этом ключевая особенность текущего этапа — структура роста долга и источники его финансирования.
За месяц общий госдолг увеличился на 480 млн леев, и этот рост был обеспечен исключительно внутренними заимствованиями. Внутренний долг вырос до 49,5 млрд леев, тогда как внешний, напротив, сократился. Аналогичная картина наблюдается и в динамике с начала года: из 7,7 млрд леев прироста почти три четверти пришлись именно на внутренние обязательства.
Это принципиальное изменение тренда. Если ранее основным источником роста долга были внешние кредиты, то в 2025 году ситуация изменилась из-за фактической остановки финансирования со стороны МВФ. За весь год поступления от Фонда составили лишь символическую долю внешних заимствований, тогда как в 2024 году МВФ обеспечивал почти треть внешнего финансирования бюджета.
В результате правительство всё активнее занимает внутри страны, прежде всего через выпуск государственных ценных бумаг. В декабре 2025 года продажи ГЦБ достигли рекордных значений, и по итогам года внутренний госдолг, с высокой вероятностью, превысит 51 млрд леев. Даже с учётом возможного снижения внешнего долга, риск превышения общего лимита госдолга остаётся высоким.
На фоне этих цифр особенно тревожно выглядит сопоставление долга с экономическими показателями. За год госдолг вырос на 16%, тогда как доходы бюджета — на 14%, а за четыре года долг увеличился на 66% при номинальном росте экономики на 48%. Это означает, что долговая нагрузка растёт быстрее, чем способность экономики и бюджета её обслуживать.
Рост внутренних заимствований имеет и косвенные негативные эффекты:
— усиливается давление на финансовый рынок;
— государство конкурирует с бизнесом за внутренние ресурсы;
— обслуживание долга всё больше «съедает» бюджетные доходы.
Фактически Молдова переходит к модели финансирования дефицита за счёт собственных банков и инвесторов, что может быть устойчивым лишь краткосрочно.