Есть минуты, когда не тревожит
Роковая нас жизни гроза.
Кто-то на? плечи руки положит,
Кто-то ясно заглянет в глаза…
И мгновенно житейское канет,
Словно в темную пропасть без дна…
И над пропастью медленно встанет
Семицветной дугой тишина…
И напев заглушенный и юный
В затаенной затронет тиши
Усыпленные жизнию струны
Напряженной, как арфа, души.
Стихотворение Александра Блока было проиллюстрировано картиной "Античный вечер", которую написал Альфонс Осбер.
Роковая нас жизни гроза.
Кто-то на? плечи руки положит,
Кто-то ясно заглянет в глаза…
И мгновенно житейское канет,
Словно в темную пропасть без дна…
И над пропастью медленно встанет
Семицветной дугой тишина…
И напев заглушенный и юный
В затаенной затронет тиши
Усыпленные жизнию струны
Напряженной, как арфа, души.
Стихотворение Александра Блока было проиллюстрировано картиной "Античный вечер", которую написал Альфонс Осбер.
Я в детстве дружил с великаном.
Нам весело было одним.
Он брёл по лесам и полянам.
Я мчался вприпрыжку за ним.
А был он заправским мужчиной
С сознанием собственных сил,
И ножик вертел перочинный,
И длинные брюки носил.
Ходили мы вместе всё лето.
Никто меня тронуть не смел.
А я великану за это
Все песни отцовские спел.
О мой благородный и гордый
Заступник, гигант и герой!
В то время ты кончил четвёртый,
А я перешёл во второй.
Сравняются ростом ребята
И станут дружить наравне.
Я вырос. Я кончил девятый,
Когда ты погиб на войне.
Стихотворение "Великан" Валентина Берестова было проиллюстрировано картиной "Старший брат", которую написал Эдмон-Адольф Рюдо.
Нам весело было одним.
Он брёл по лесам и полянам.
Я мчался вприпрыжку за ним.
А был он заправским мужчиной
С сознанием собственных сил,
И ножик вертел перочинный,
И длинные брюки носил.
Ходили мы вместе всё лето.
Никто меня тронуть не смел.
А я великану за это
Все песни отцовские спел.
О мой благородный и гордый
Заступник, гигант и герой!
В то время ты кончил четвёртый,
А я перешёл во второй.
Сравняются ростом ребята
И станут дружить наравне.
Я вырос. Я кончил девятый,
Когда ты погиб на войне.
Стихотворение "Великан" Валентина Берестова было проиллюстрировано картиной "Старший брат", которую написал Эдмон-Адольф Рюдо.
За окошком ночь настала,
Где-то вспыхнули зарницы,
Книжка за день так устала,
Что слипаются страницы.
Засыпают понемножку
Предложенья и слова,
И на твёрдую обложку
Опускается глава.
Восклицательные знаки
Что-то шепчут в тишине,
И кавычки по привычке
Раскрываются во сне.
А в углу, в конце страницы,
Перенос повесил нос —
Он разлуку с третьим слогом
Очень плохо перенёс.
Недосказаны рассказы,
Недоеден пир горой.
Не дойдя до этой фразы,
На ходу заснул герой.
Перестало даже пламя
Полыхать в полночном мраке,
Где дракон с одной драконшей
Состоит в законной драке.
Никого теперь не встретишь
На страницах спящей книги,
Только медленно плетутся
Полусонные интриги.
Дремлет юная невеста
По дороге под венец,
И заснули середина,
И
начало
и
КОНЕЦ.
"Книжная колыбельная" Ренаты Мухи была проиллюстрирована картиной " Книга перед сном" Эммы Ирлам Бриггс.
Где-то вспыхнули зарницы,
Книжка за день так устала,
Что слипаются страницы.
Засыпают понемножку
Предложенья и слова,
И на твёрдую обложку
Опускается глава.
Восклицательные знаки
Что-то шепчут в тишине,
И кавычки по привычке
Раскрываются во сне.
А в углу, в конце страницы,
Перенос повесил нос —
Он разлуку с третьим слогом
Очень плохо перенёс.
Недосказаны рассказы,
Недоеден пир горой.
Не дойдя до этой фразы,
На ходу заснул герой.
Перестало даже пламя
Полыхать в полночном мраке,
Где дракон с одной драконшей
Состоит в законной драке.
Никого теперь не встретишь
На страницах спящей книги,
Только медленно плетутся
Полусонные интриги.
Дремлет юная невеста
По дороге под венец,
И заснули середина,
И
начало
и
КОНЕЦ.
"Книжная колыбельная" Ренаты Мухи была проиллюстрирована картиной " Книга перед сном" Эммы Ирлам Бриггс.
Не надо лилий мне, невинных белых лилий,
Нетронутых судьбой и выросших в глуши;
Добытые людьми, они всегда хранили
Холодную любовь и замкнутость души.
Хочу я алых роз, хочу я роз влюблённых;
Хочу я утопать в душистом полусне,
В их мягких лепестках, любовью упоенных,
В их нежности живой, в их шелковом огне.
Что лилия пред ней, пред розой темно-алой?
Для розы я живу, и вся она моя;
Она мне отдалась, любила и страдала…
Она — моя навек… а лилия — ничья…
Стихотворение Владимира Набокова было проиллюстрировано картиной "Душа розы" Джона Уильяма Уотерхауса.
Нетронутых судьбой и выросших в глуши;
Добытые людьми, они всегда хранили
Холодную любовь и замкнутость души.
Хочу я алых роз, хочу я роз влюблённых;
Хочу я утопать в душистом полусне,
В их мягких лепестках, любовью упоенных,
В их нежности живой, в их шелковом огне.
Что лилия пред ней, пред розой темно-алой?
Для розы я живу, и вся она моя;
Она мне отдалась, любила и страдала…
Она — моя навек… а лилия — ничья…
Стихотворение Владимира Набокова было проиллюстрировано картиной "Душа розы" Джона Уильяма Уотерхауса.
Кошки не похожи на людей:
Кошки — это кошки.
Люди носят шляпы и пальто —
Кошки часто ходят без одежки.
Кошки могут среди бела дня
Полежать спокойно у огня.
Кошки не болтают чепухи,
Не играют в домино и в шашки,
Не обязаны писать стихи, —
Им плевать на разные бумажки…
Людям не сойти с протоптанной дорожки,
Ну, а кошки — Это кошки!
"Кошки" Бориса Заходера были проиллюстрированы картиной "Свобода", которую написал японский акварелист Ютака Мураками.
Кошки — это кошки.
Люди носят шляпы и пальто —
Кошки часто ходят без одежки.
Кошки могут среди бела дня
Полежать спокойно у огня.
Кошки не болтают чепухи,
Не играют в домино и в шашки,
Не обязаны писать стихи, —
Им плевать на разные бумажки…
Людям не сойти с протоптанной дорожки,
Ну, а кошки — Это кошки!
"Кошки" Бориса Заходера были проиллюстрированы картиной "Свобода", которую написал японский акварелист Ютака Мураками.
Есть дерево, в лесу всего древней,
с опятами у кряжистых корней,
поросшее лишайником и мхами,
в колючках, — просто так не подойдешь, —
раз в год оно, как яблоками, сплошь
тугими покрывается стихами.
Найти его немалых стоит сил,
но папа каждый вечер приносил
стихов из леса, с хвоей и золою:
он складывал их горкой на столе,
они горели, спелые, в тепле
и исходили терпкою смолою.
Они горели, радостные, здесь,
проводники открытий и чудес,
вели далеким и прекрасным садом.
Они умели исцелить от слез,
открыть глаза, ответить на вопрос,
который еще даже не был задан.
Все лето мы хватали наугад
стихотворение, и каждый был богат
без клада, каравана или жезла:
другим на вкус был каждый новый плод.
Когда же мы вернулись через год —
тропинка к тому дереву исчезла.
Дни наши стали скучны и тихи,
в лесу густом, без нас, росли стихи:
те, что мы вместе слушали часами.
Но дерево волшебное во сне,
все в серебре, является ко мне —
и разными смеется голосами.
с опятами у кряжистых корней,
поросшее лишайником и мхами,
в колючках, — просто так не подойдешь, —
раз в год оно, как яблоками, сплошь
тугими покрывается стихами.
Найти его немалых стоит сил,
но папа каждый вечер приносил
стихов из леса, с хвоей и золою:
он складывал их горкой на столе,
они горели, спелые, в тепле
и исходили терпкою смолою.
Они горели, радостные, здесь,
проводники открытий и чудес,
вели далеким и прекрасным садом.
Они умели исцелить от слез,
открыть глаза, ответить на вопрос,
который еще даже не был задан.
Все лето мы хватали наугад
стихотворение, и каждый был богат
без клада, каравана или жезла:
другим на вкус был каждый новый плод.
Когда же мы вернулись через год —
тропинка к тому дереву исчезла.
Дни наши стали скучны и тихи,
в лесу густом, без нас, росли стихи:
те, что мы вместе слушали часами.
Но дерево волшебное во сне,
все в серебре, является ко мне —
и разными смеется голосами.
Стихотворение Веры Полозковой было проиллюстрировано картиной "Дубрава", которую написал Александр Яннсон.
И в Божий рай пришедшие с земли
устали, в тихом доме прилегли…
Летают на качелях серафимы
под яблонями белыми. Скрипят
веревки золотые. Серафимы
кричат взволнованно…
А в доме спят,-
в большом, совсем обыкновенном доме,
где Бог живет, где солнечная лень
лежит на всем; и пахнет в этом доме,
как, знаешь ли, на даче,- в первый день…
Потом проснутся; в радостной истоме
посмотрят друг на друга; в сад пройдут — давным-давно
знакомый и любимый… О, как воздушно яблони цветут!..
О, как кричат, качаясь, серафимы!..
Стихотворение Владимира Набокова было проиллюстрировано картиной "Оплот Божьего дома", которую написал Джон Мельюиш Страдуик.
устали, в тихом доме прилегли…
Летают на качелях серафимы
под яблонями белыми. Скрипят
веревки золотые. Серафимы
кричат взволнованно…
А в доме спят,-
в большом, совсем обыкновенном доме,
где Бог живет, где солнечная лень
лежит на всем; и пахнет в этом доме,
как, знаешь ли, на даче,- в первый день…
Потом проснутся; в радостной истоме
посмотрят друг на друга; в сад пройдут — давным-давно
знакомый и любимый… О, как воздушно яблони цветут!..
О, как кричат, качаясь, серафимы!..
Стихотворение Владимира Набокова было проиллюстрировано картиной "Оплот Божьего дома", которую написал Джон Мельюиш Страдуик.
Я во дворец, в лачугу и в тюрьму
Вхожу — и всем дарую жизнь и силы;
Я — царь: покорны зову моему
Львы и слоны, киты и крокодилы;
Я воскрешаю мертвых из могилы,
Я вытрезвляю тех, кто во хмелю;
Скупцу не так его червонцы милы,
Как я, венец и скипетр — королю;
Я кроток, но приказов не терплю,
Могуч, но появляюсь втихомолку:
И занавеской не пошевелю —
Часов песочных тише, мягче шелку.
Я друг и враг, я врач и сам недуг;
Кто я? Проснись и догадайся вдруг.
"Энигма о сне" английского короля Иакова I (в переводе Григория Кружкова) была проиллюстрирована картиной "Спящие и бодрствующий", которую написал Симеон Соломон.
Вхожу — и всем дарую жизнь и силы;
Я — царь: покорны зову моему
Львы и слоны, киты и крокодилы;
Я воскрешаю мертвых из могилы,
Я вытрезвляю тех, кто во хмелю;
Скупцу не так его червонцы милы,
Как я, венец и скипетр — королю;
Я кроток, но приказов не терплю,
Могуч, но появляюсь втихомолку:
И занавеской не пошевелю —
Часов песочных тише, мягче шелку.
Я друг и враг, я врач и сам недуг;
Кто я? Проснись и догадайся вдруг.
"Энигма о сне" английского короля Иакова I (в переводе Григория Кружкова) была проиллюстрирована картиной "Спящие и бодрствующий", которую написал Симеон Соломон.