Когда-то в небольшой казахской деревне Калачи и соседнем городе Красногорске действовали урановые рудники. В девяностые годы шахты закрыли, а еще спустя 20 лет местные жители вдруг начали массово «засыпать» — буквально на ходу, с галлюцинациями и амнезией.
В 2015 году «засыпания» прекратились, но немногочисленные местные жители до сих пор не понимают, что с ними было.
Фотограф Маша Чудная отправилась в Калачи, чтобы попытаться понять, где сон, а где явь.
—
О том, как Маше пришла идея снять фоторепортаж в городе со странным феноменом, рассказываем в карточках.
Действительно ли жители Калачей массово «засыпают» на ходу? Об этом Маша спросила самих обитателей деревни. Их ответы читайте на сайте ТД: https://takiedela.ru/2024/12/uranovye-sny
Фото: Маша Чудная
В 2015 году «засыпания» прекратились, но немногочисленные местные жители до сих пор не понимают, что с ними было.
Фотограф Маша Чудная отправилась в Калачи, чтобы попытаться понять, где сон, а где явь.
—
О том, как Маше пришла идея снять фоторепортаж в городе со странным феноменом, рассказываем в карточках.
Действительно ли жители Калачей массово «засыпают» на ходу? Об этом Маша спросила самих обитателей деревни. Их ответы читайте на сайте ТД: https://takiedela.ru/2024/12/uranovye-sny
Фото: Маша Чудная
Совет улемов Духовного управления мусульман (ДУМ) отозвал фетву, разрешающую религиозное многоженство, после того как Генпрокуратура России направила представление о необходимости устранить нарушение закона.
По словам Аляутдинова, он «не видит смысла вступать в полемику».
20 декабря 2024 года ДУМ России разрешило верующим вступать в религиозное многоженство и заключать до четырех браков.
По словам Аляутдинова, он «не видит смысла вступать в полемику».
20 декабря 2024 года ДУМ России разрешило верующим вступать в религиозное многоженство и заключать до четырех браков.
Такие дела
Video message
Этот текст должен был быть другим. Потому что репортажи с места я уже не раз писала: приезжала на волонтерскую смену, отрабатывала, знакомилась с кем-то — и собиралась история. Когда в семь утра я приехала в Витязево, в центр спасения птиц, поняла: старая схема не сработает. Люди уходили с ночной смены такие замотанные и уставшие, что даже на мое предложение о знакомстве я услышала: «Можете не представляться, мы тут имен не запоминаем».
К восьми часам я действительно забыла, кого как зовут, а к десяти стала посылать тех, кто суетится под ногами. Потому что это был конвейер, конвейер, на котором спасали птиц. И от моей сноровки, точности и скорости зависела жизнь поганки, гагары или — кого там еще привезли? А везли коробками, десятками коробок. Я вытаскивала птицу и несла к ветеринару: она вычищала из клюва и ноздрей мазут и вливала птице сорбент. Если птица с тобой дерется — хорошо, значит, в ней еще есть жизнь. Но так везло не всем. Я видела, как птицы падают в обморок. Как неожиданно оживают. И как умирают.
В начале одиннадцатого перешла в сектор, где пернатых чистят и моют от мазута. Продержалась там меньше часа: это было непередаваемо тяжело. Казалось, еще чуть-чуть — и сама тут осядешь, как птица. Потому что работа там шла в респираторе, в клубах крахмала, парах мазута, в высокой влажности и жаре.
Делать надо все быстро, а быстро вначале не получается: птица плачет, клюется, пытается вырваться. И если она большая, еще как-то можно с ней совладать, а если маленькая — одно лишнее движение, и ты, к примеру, сломал ей крыло? Поэтому я ушла, не вынесла нагрузки и ответственности. И снова ни с кем не поговорила — это было ни технически, ни физически невозможно. Но я успела подсмотреть, как пожилая женщина размораживала в тазу кильку, как люди несли червяков и тараканов, как волонтеры искали пропавшую ворону и как кто-то кричал: «В туалете лебедь, не заходить!»
Это были незабываемые пять часов. Но писать про них было нечего. И тогда я стала искать группы ребят, которые ходят по берегу и спасают птиц. И нашла Настю, Капитана, а потом и воспитательницу детского сада Валентину Ивановну. С ними мы провели два дня. А на третий, когда я уже уезжала и начинался новый шторм, я снова вышла на берег. Теперь там ходили группы в белых маскхалатах и собирали «слаймы» — тягучие куски мазута, которые еще долго-долго будут заполнять побережье. И из-за которых родители не пускают детей играть с песком.
И вдруг дождь стих. И к морю направились целые вереницы обычных людей, без униформы. И все они звонили своим родным в другие города и страны и показывали по видео огромные кучи песка вперемешку с водорослями и мазутом. И в каждом разговоре я слышала, что слово «море» рифмуется у них со словом «горе». А сама эта вереница со стороны напоминала похоронную процессию.
… Но я оптимист, а невероятное объединение, которое было в Анапе, дает надежду, что море с нами и оно выстоит.
Так и сложился этот текст.
—
👉 Читайте репортаж Светланы Ломакиной о том, как волонтеры спасают птиц, животных, море и свою жизнь: https://takiedela.ru/2024/12/teper-ono-po-nastoyashhemu-chernoe
Фото: Виген Аветисян для ТД
К восьми часам я действительно забыла, кого как зовут, а к десяти стала посылать тех, кто суетится под ногами. Потому что это был конвейер, конвейер, на котором спасали птиц. И от моей сноровки, точности и скорости зависела жизнь поганки, гагары или — кого там еще привезли? А везли коробками, десятками коробок. Я вытаскивала птицу и несла к ветеринару: она вычищала из клюва и ноздрей мазут и вливала птице сорбент. Если птица с тобой дерется — хорошо, значит, в ней еще есть жизнь. Но так везло не всем. Я видела, как птицы падают в обморок. Как неожиданно оживают. И как умирают.
В начале одиннадцатого перешла в сектор, где пернатых чистят и моют от мазута. Продержалась там меньше часа: это было непередаваемо тяжело. Казалось, еще чуть-чуть — и сама тут осядешь, как птица. Потому что работа там шла в респираторе, в клубах крахмала, парах мазута, в высокой влажности и жаре.
Делать надо все быстро, а быстро вначале не получается: птица плачет, клюется, пытается вырваться. И если она большая, еще как-то можно с ней совладать, а если маленькая — одно лишнее движение, и ты, к примеру, сломал ей крыло? Поэтому я ушла, не вынесла нагрузки и ответственности. И снова ни с кем не поговорила — это было ни технически, ни физически невозможно. Но я успела подсмотреть, как пожилая женщина размораживала в тазу кильку, как люди несли червяков и тараканов, как волонтеры искали пропавшую ворону и как кто-то кричал: «В туалете лебедь, не заходить!»
Это были незабываемые пять часов. Но писать про них было нечего. И тогда я стала искать группы ребят, которые ходят по берегу и спасают птиц. И нашла Настю, Капитана, а потом и воспитательницу детского сада Валентину Ивановну. С ними мы провели два дня. А на третий, когда я уже уезжала и начинался новый шторм, я снова вышла на берег. Теперь там ходили группы в белых маскхалатах и собирали «слаймы» — тягучие куски мазута, которые еще долго-долго будут заполнять побережье. И из-за которых родители не пускают детей играть с песком.
И вдруг дождь стих. И к морю направились целые вереницы обычных людей, без униформы. И все они звонили своим родным в другие города и страны и показывали по видео огромные кучи песка вперемешку с водорослями и мазутом. И в каждом разговоре я слышала, что слово «море» рифмуется у них со словом «горе». А сама эта вереница со стороны напоминала похоронную процессию.
… Но я оптимист, а невероятное объединение, которое было в Анапе, дает надежду, что море с нами и оно выстоит.
Так и сложился этот текст.
—
Фото: Виген Аветисян для ТД
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM