Федот Сучков

ПАМЯТЬ

Ю. Кублановскому

Помню свинушки, синюшки, чернушки.
Помню гляделки соленой корюшки.
Помню голодные ноги подружки.
Помнятся мертвые сны без подушки.
Помнятся тертые речи и встречи,
окрики, хлеще секущей картечи,
муть затирушек, немытые миски,
в мусорных ямах турнепса очистки...
Многое помнится... И в одиночке
был я, должно быть, рожденным в сорочке.

Борис Рыжий

Лейся, песня, — теперь всё равно —
сразу же после таянья снега
мы семь раз наблюдали кино
про пиратов двадцатого века.

Единение с веком, с людьми,
миром, городом, с местной шпаною —
уходи, но не хлопай дверьми,
или сядь и останься со мною.

После вспомнишь: невзрачный пейзаж,
здоровенный призрак экскаватора.
Фильм закончен. Без малого час
мы толпимся у кинотеатра.

Мы все вместе, поскольку гроза.
Только вспомню — сирень расцветает —
проступает такая слеза,
и душа — закипает.

Жили-были, ходили в кино,
наконец пионерами были.
Зазевались, да — эх на говно
белоснежной туфлёй наступили.

Андрей Ханжин

"Мы упадем
девяностые кончились..."
Илья Сантим

Девяностые кончились. Падаем.
Ни сомнений, ни страха, ни истины.
Бессловесный,
бессмертный,
бессмысленный
Диск-жокей наступившего ада.
Рядом с небом - гурманы безумия,
Позитивных мистерий мошенники.
Аллилуйя уже!
С поцелуями
Нынче шеи вдевают в ошейники.
Странный путь:
Ни расправы, ни почестей.
Век живи. Не поймешь Чаадаева -
Шизофреника с бредом пророчества.
Не заставили -
был бы за Сталина.
Не достали нас,
Сами рассеялись,
В Радомышле сожженные Волоцким.
Умереть - тоже вроде спасения.
Замолчать - подавить чувство голоса.
Под Елабугой
Тихо
Повеситься...
Хорошо же Бестужеву-Рюмину
Вместе с Пестелем
Ночью
На лестнице
Полумертвую мацать игуменью,
Бабу русскую в драном подряснике,
Налитую концлагерным топливом.
Это праздники, блядь, это праздники!
На которых мы молимся шепотом.
Девяностые кончились.
Радуйся.
Через дыры гляди пулевые,
Как двуликие ломятся Янусы
В небеса.
Начались нулевые.

Андрей Родионов

внутри дома двор, в нем так пусто,
центр, выселены все артисты,
у нескольких джипов делят капусту,
на подоконнике цветут декабристы

спортивный клуб, бар с индийской кухней,
я табачком затягиваюсь смолистым,
кем быть мне знаю, я стану Кюхлей,
буду и я теперь декабристом

осень в глаза мне желтым купажем,
век тебе прятаться, дорогой мой,
за спины гвардейского экипажа
которые есть эти евроокна

дети играют в песочнице рядом
с домом, в котором цветут декабристы,
где на стене давно накорябал
смешное кто-то из местных артистов

Евгений Хорват

— Над деревьями вейся,
падай с неба наклонно, отвесно,
ощущение веса
отнимай у бегущего в лес, но


не лишай равновесья
на трамплине, а кончатся горы —
узкий въезд в редколесье
приоткрой, раздвигаясь, как шторы,


— дуя с веста и оста,
наложи на ланиты румяна, —
то, что чем-то зовется,
но само о себе безымянно, —


бей в зрачки мне на трассе,
растворись в леденеющей лимфе,
— в наши дни на Парнасе
попросторнее, чем на Олимпе!

Всеволод Емелин

Философская лирика

Нам, похоже, уже не кончить,
Дорогая подруга моя.
На трибунах становится громче,
А на поле опять ничья.

Нам уже ничего не страшно
Среди истин всегда живых,
Нас рождали под звуки маршей
И схоронят тоже под них.

Регулярно четыре сезона
Красят разным цветом газон.
В сотый раз ультиматум Керзона
И Кобзон, Кобзон и Кобзон…

Оглушенные телезрители,
Прощелкавшие жизнь свою,
Это все много раз мы видели
Это чистое дежа вю.

Эти пляски и это пение,
Эти речи: «Давай! Давай!»
Это вечное возвращение,
Как учил нас принц Фогельфрай.

Эта ночь, фонарь и аптека,
Эти столики в чебуречной…
Проживи хоть еще три века
Эта музыка будет вечной.

Эта линия Кольцевая,
Что ни станция, то вокзал.
Одного я не понимаю,
Кто ту музыку заказал?

Помолюсь усталому Богу,
Вразуми, спаси, помоги…
И надел на правую ногу
Я кроссовку с левой ноги.

Геннадий Григорьев

этюд с предлогами

Мы построим скоро сказочный дом
С расписными потолками внутри.
И, возможно, доживём до...
Только вряд ли будем жить при...

И, конечно же, не вдруг и не к нам
В закрома посыплет манна с небес.
Только мне ведь наплевать на...
Я прекрасно обойдусь без...

Погашу свои сухие глаза
И пойму, как безнадёжно я жив.
И как пошло умирать за...
Если даже состоишь в...

И пока в руке не дрогнет перо,
И пока не дрогнет сердце во мне,
Буду петь я и писать про...
Чтоб остаться навсегда вне...

Поднимаешься и падаешь вниз,
Как последний на земле снегопад.
Но опять поют восставшие из...
И горит моя звезда – над!

Мирослав Немиров

Cегодня день – ослепительно трезвый.
Сегодня день сообщает собою, что в нём прорезались
Таланты гравёра: тщательность, сосредоточенность,
Таланты гравёра – резкость, уверенность, точность,
И состояние меня и мира теперь такое: перспективы высквоженные,
Дождём подаквареленные, равномерно брызжущим.

Состояние мира подобным является лифту:
Сёрдце точно так же ёкает, когда он ёкает.
Просторного воздуха полную грудь набирая холодные литры,
Одно лишь и скажешь теперь, что сделалось ох ведь ё ты как!

Оно, то состояние, является каким то как бы вертолётнолопастным.
Ещё – как точно ваккуумная бомба лопнула.
Как будто улица, иначе говоря, взлететь пытается и хлопает вся
За неименьем крыльев – окнами.

То есть, в общем – не время спать.
Как стылая сталь сияет сизый асфальт.
То есть, вот что: не время ныть.
Лучше вой, дождавшись Луны.

Роальд Мандельштам


Так не крадутся воры -
Звонкий ступает конь -
Это расправил город
Каменную ладонь.

Двинул гранитной грудью
И отошел ко сну...
Талая ночь. Безлюдье.
В городе ждут весну.

- Хочешь, уйдем, знакомясь,
В тысячу разных мест,
Белые копья звонниц
Сломим о край небес.

Нам ли копить тревоги,
Жить и не жить, дрожа, -
Встанем среди дороги,
Сжав черенок ножа!..

Владимир Нестеровский

Горят в ночи квадраты окон четких
И в темень сеют золотую пыль,
Как будто Брайля желтые решетки,
Зажженные для зрителей слепых.

В страницы стен впечатанные строчки,
Вы города горланящего глас.
Я как слепой наколотые точки,
Вас щупаю подушечками глаз.

В экранах окон водят действо тени,
А где-то в глубине живет их плоть.
Сквозь толщу лба, сквозь челюсти, сквозь темя
Я ощущаю тел чужих тепло.

Для зрячих немы скорченные рамы,
Им не постигнуть таинство игры.
На воске сердца городские драмы
Написаны уколами иглы.

Марина Темкина

Евгению Львовичу


Длинный хвост стоит у ларька " Пиво-Воды ",
бьет старик об угол подъезда сухую воблу,
рядом дерево в луже пивной простужает ногу,
а мой друг читает Бродского. (Переводы.)

Помоги нам, западный шквал, пережить эту осень,
подгони эту очередь: эту струю на ветру не сносит.
Только это и есть союз рабочих, солдат, матросов.
Мы попросим раз, а больше мы не попросим.

Как выходишь на улицу в город: такова альма-матерь.
Тот, кто воблой стучал, присел у стены, потерял фарватер.
Помню, в детстве мама любила крахмальную скатерть.
Трехлитровая банка в сетке, бутылки сдали, на пиво хватит.

Что-то мы не продвинулись ни на шаг за это время.
И как рано темнеет. Скоро зима ноябрь сменит.
Дай нам Бог, сохраниться теми же самыми, теми,
кем мы сами хотим, отличая свой свет от тени.

Так и кажется, жизнь простоишь в затылок, среди народа.
Повезет — достоишься в едином порыве. Такова свобода
выбора: на ту же улицу из парадного или с черного входа,
коли вышел, дыши, а потом напиши панегирик или оду.

До чего же мы счастливы банкой, наполненной светлой пеной.
Дерево издали, как рука старика: прожилки, вены.
Вот придем домой, наполним кружки, будем читать "Путешествия" Стерна,
мир увидим, не замочив сапог, радуясь, что жилплощадь трехмерна.

А пока мы на улице, шарфы замотаем плотнее.
Мы не пишем стихов. К аналогиям страсть не делает нас умнее.
И, понятно, страсть к различиям делают так, что они виднее.
Нам в конечном счете за то и другое намылят шею.

Александр Введенский

И я в моём тёплом теле
лелеял глухую лень.
Сонно звенят недели,
вечность проходит в тень.
Месяца лысое темя
прикрыто дымным плащом,
музыкой сонного времени
мой увенчаю дом.
Ухо улицы глухо,
кружится карусель.
Звёзды злые старухи
качают дней колыбель.

Николай Рубцов

На ночлеге

Лошадь белая в поле тёмном.
Воет ветер, бурлит овраг,
Светит лампа в избе укромной,
Освещая осенний мрак.

Подмерзая, мерцают лужи…
«Что ж, — подумал, — зайду давай?»
Посмотрел, покурил, послушал
И ответил мне: — Ночевай!

И отправился в тёмный угол,
Долго с лавки смотрел в окно
На побле́кшие травы луга…
Хоть бы слово ещё одно!

Есть у нас старики по сёлам,
Что утратили будто речь:
Ты с рассказом к нему весёлым —
Он без звука к себе на печь.

Знаю, завтра разбудит только
Словом будничным, кратким столь.
Я спрошу его: — Надо сколько? —
Он ответит: — Не знаю, сколь!

И отправится в тот же угол,
Долго будет смотреть в окно
На побле́кшие травы луга…
Хоть бы слово ещё одно!..

Ночеваю! Глухим покоем
Сумрак душу врачует мне,
Только маятник с тихим боем
Всё качается на стене,

Только изредка над паромной
Над рекою, где бакен жёлт,
Лошадь белая в поле тёмном
Вскинет голову и заржёт…

Игорь Бурихин

ПРО УТОПЛЕННИЦУ

Меняю два города, города
на Царствие, значит, Небесное.
Меня моя милая, гордая, горничная
не дождалась-неизвестно где.

- Отношения наши, повидимому, изменятся...-
А по сути останутся пуще прежних...
- Будем глубже хранить теперь нашу тайну...-
А какими мы были, никто не знает...

Полетела, сказала, было в Украйну.
Потому, мол, потому, потому-то.
Или за море, или там кто украл ю.
Или, Бог весть, на чем еще бес попутал.

С ее любопытством к мужскому корню.
И с выпадавшей на тело любовной какой-то корью.
И со всей ее холодною кровью.
И с иудейски горячей скорбью.

И с неуменьем окончить ссорою
ссору, как будто волна волною.
И с нетерпеньем войти в историю,
хоть между Питером и Москвою.

И с "нелучшею частью" её - для юбок
длинных, чтоб бежать от лягавого.
И со всём, что я вспомню "про это", убо
все это от беса лукавого...

Меняю два города, города
на Царствие, значит, Небесное.
И да будет скорее, что будет скоро. И да
произойдет неизбежное.

Отношения наши тогда изменятся.
Потому ли, потому, потому-то
неохота бежать далеко от мельницы.
Перемелется в муках - русалкой будто -

станешь являться чужому князю
светлому из-под толик подводных,
делаясь девой от раза к разу,
шире в плечах и все уже в бедрах.

Вот и родишь ты ему ребенка,
неизвестно от кого, неизвестно.
В водах памяти, памяти, - аай, Ребекка,
сладко ли падать слезой на весла?

О ты Ундина моя, Ундина!..
Лорелея ты моя, Лорелея!..
Ночь ....
влажная ....

Что же пыхтеть самоваром страсти.
Экая боль уродиться узкой,
о, вертихвосткой!.. И так до старости.
И не испытывать речи русской.

Не пойти ли теперь помолиться Богу -
за тебя и за всех, кто с тобою спился!
Восклицание песни подобно вздоху:
За меня бы кто, грешного, помолился.


Май. Две баллады
почти на один мотив.

Геннадий Шпаликов

Есть у раздражения самовыражение...

Есть у раздражения
Самовыражение.

Дверью — хлоп,
И пулю — в лоб.

Ах, как всем досадил!

И лежит в гробу — костюм,
Новые ботинки,
Галстук на резинке.

Две вдовы
(Две жены)
К случаю наряжены.

Он лежит — уже ничей
В ожидании речей.

Караул! Караул!
Вот почетный караул.
Хорошо ему в почете,
Жалко, ноги протянул.

Говорю ему — привет,
Ты — туда, а я — в буфет.

Геннадий Беззубов

Ты обернёшься, не изменив лица,
Зная, что эхо не сразу Ему ответит.
Выдох ли, вдох, просто взлетит пыльца
С потных растений, которые треплет ветер.

Отзвук, отвердевая, покатится по пятам,
Чтобы достичь ушей как раз на границе света,
И отвесная тень, падающая там,
Резко контрастна, как вариант ответа.

Ты вместе с ней отклоняешься на восток,
Где в несмываемой дымке стоят Голаны,
Будто отхваченный только сейчас кусок,
Все элементы которого первозданны.

Так не тебя ли звали, если ты услыхал
Нечто подобное слабому зову свыше?
Так удаляется поезд, и стук считаемых шпал
С каждым метром становится всё тише и тише.

Фёдор Сваровский

В лифте

Петя застрял в лифте
на собственном 18-м этаже
этого-то и боялся
нервы на взводе
и воздух, как ему кажется, совсем уже
на исходе
а аварийная не приходит
15 минут дозванивался жене

ну — говорит — я попал
чувствую себя как на войне
в горящем танке
в затонувшей подводной лодке
по которой при этом стреляют прямой наводкой
и какие-то артефактные ощущения
бегают по животу, затылку, спине

наконец подруга дней его вышла
на лестницу
да — говорит — действительно ты застрял
а у меня там радио играет, и ничего не слышно

он говорит: задыхаюсь
давай скорей
что-нибудь тут раздвинем
засунули толстую палку между дверей
а у него с собой в покупках был сухой мартини
выпил пол-литра
сильно не помогло
но по крайней мере немного обогатилась палитра
цветов окружающего серо-белого лифта “Отис”
а она еще наливает ему коньяк
передает в узком стакане по вставленной между створок доске
вот как
человек напивается
в предсмертной своей тоске

смотрит на себя в лифтовое зеркало
бледный
под глазом сам собой
образовался
голубой
синяк
жена смотрит в щель
говорит ему: бедный, бедный

пошла
привела собаку
принесла себе табуретку

села
смотрит на него через щель
говорит: не бойся
и успокойся
сейчас уже кто-то приедет

Петя слышит:
на площадку выходят обеспокоенные соседи
Тульчинские, Марковы там, Пановы
громко что-то спрашивает одна психованная с восьмого

и тут пошла истерика у него по новой
думает, молится громко вслух:
Господи, помоги
все
конец наступает
мне
сейчас лопнет голова и потекут мозги

пот шквальным образом распространяется по спине
срывает с себя футболку
спокойнее и прохладнее не становится
никакого толку

жмет кнопку диспетчерской:
предупреждаю
еще 5 минут и я двери вот эти
раздвину и разломаю
в ответ: аварийная едет

а он уже
бьется
бьется

скоро сердце не выдержит
мозг сдается

лает собака
напряженно переговариваются жильцы
в близлежащих квартирах пугаются дети
двери на лестничную клетку поочередно открываются
то те
то эти

вдруг
звонит мобильный

по голосу вроде жена его в телефоне:


это 26-й?
с вами говорит Шуримфрея Дильзоне
аварийный штурман 16-го квадрата
вы находитесь в охраняемой нами зоне
ваш корабль расстрелян
и он горит
но с лунной базы уже вышла спасательная эскадра
ничего не бойтесь
отряд спешит
расслабьтесь и успокойтесь
с вами весь флот Его Величества Императора Хайруруману Хлугга

говорит ему: также
с Титана передают
то есть с базы по кодированной
пишут: вас сильно любят
как мужа, боевого товарища
просто друга
держат кулаки
и за Ваше здоровье все время пьют

да вот и монтеры

они
в подъезде

уже
идут

Михаил Айзенберг

Что я тебе скажу
как частное лицо частному лицу –
открываешь глаза и видишь свои ладони.
Что за сон такой?
Подскажи; помоги жильцу
не поместиться в доме.

Вот он сейчас повернется к себе лицом –
где-то ему под сорок.
Что это было?
Качка, дорожный сон
в душной кабине и на плохих рессорах.

Кто это был тот, что еще вчера
в легких ходил и в добрых?
Так неопрятен вид своего добра,
что второпях бежишь от себе подобных.

Воля моя, где, – на семи ветрах
свист и высок и сладок.
Вырвется вдруг: я не червь, я не прах,
я не меченый атом в подпольных складах.

Кто разменял мне волю? Своих кругов
не узнает, ступая.
Мысль отлетает точно на пять шагов
и тычется как слепая.

Мирослав Немиров

И только-то, Господи, - грязь,
Грязь, да лужи, но вот ведь именно это —
Весна! И парят
Прохожие в небе безветренном.

И растаявший снег
Порождает такие туманы,
Что является город как спящим и снящимся сам себе точно во сне,
Почему и является весь пребывающим точно на дне
Неба. И люди в нем этак колышутся, точно водоросли. Или, желаете ежели, — ангелы.

Апрель, ну. Душа, за зиму,
Вымуштрованная, прямо что твоим конвейером,
Теперь она учится заново
Нечаянной быть и неверной;

Душа, она учится быть
Охуевшей и невменяемой.
Ибо это правильно так чтоб, ебать-колотить!
Это братцы, а не как-то, а – ПРАВИЛЬНО.

(Там, которое выше, про то, что парят, - это вовсе совсем не Шагал,
Как кто может подумать - скорее, что импрессьонизм; - то есть, в смысле, - эффект освещения.
Отражений различных туда и сюда от зеркал
Луж и льда, и в тумане всего растворения.
Как еще там? А, вот: преломления. )

Александр Кушнер

Знаешь, лучшая в мире дорога -
Это, может быть, скользкая та,
Что к чертогу ведет от чертога,
Под которыми плещет вода
И торчат деревянные сваи,
И на привязи, черные, в ряд
Катафалкоподобные стаи
Так нарядно и праздно стоят.

Мы по ней, златокудрой, проплыли
Мимо скалоподобных руин,
В мавританском построенных стиле,
Но с подсказкою Альп, Апеннин,
И казалось, что эти ступени,
Бархатистый зеленый подбой
Наш мурановский сумрачный гений
Афродитой назвал гробовой.

Разрушайся! Тони! Увяданье -
Это правда. В веках холодей!
Этот путь тем и дорог, что зданья
Повторяют страданья людей,
А иначе бы разве пылали
Ипомеи с геранями так
В каждой нише и в каждом портале,
На балконах, приветствуя мрак?

И последнее. (Я сокращаю
Восхищенье.) Проплывшим вдвоем
Этот путь, как прошедшим по краю
Жизни, жизнь предстает не огнем,
Залетевшим во тьму, но водою,
Ослепленной огнями, обид
Нет, - волненьем, счастливой бедою.
Все течет. И при этом горит.