Навеяно новостями о Пригожине.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой, радужной игры.
© К. Бальмонт
Позвал своего друга, поэта Бориса Верина, к Бальмонту в гости. Бальмонт, в белых штанах, желтоватом чесучовом пиджаке, с длинными волосами, остроконечной бородкой и свежей румяной кожей — лет на десять-пятнадцать моложе своих пятидесяти лет. Борис Верин вел себя очень мило. Я играл «Мимолетности», и так как это название взято из стихов Бальмонта:
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой, радужной игры…
— то я спрашивал, подходит ли оно сюда. Бальмонту очень нравились и пьесы, и название, а Кира, отлично владеющая французским языком, нашла для них французский перевод — «Visions fugitives». До сих пор он мне никак не удавался.
Вечером в курзале Верин устроил Бальмонту ужин с икрой, закусками и шампанским. Стол был украшен цветами. По-видимому, Бальмонт остался доволен, что его чествовали таким образом. Что касается Верина, то он находился в совершенном упоении — и от «Кости», и даже от Киры. На другой день Бальмонт завтракал у нас на даче. Нашему дачевладельцу мы, смеясь, сказали, что теперь на стене балкона мы крупно напишем «Здесь завтракал Бальмонт», и с будущего года он может накинуть двести рублей за дачу. Присутствовавшей маме Бальмонт очень понравился, но она была крайне поражена, когда на ее вопрос, неужели он не возмущен Григорием Распутиным, он ответил:
— Нет, этот человек очень любил женщин.
© Сергей Прокофьев
23 августа 1917 года
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой, радужной игры.
© К. Бальмонт
Позвал своего друга, поэта Бориса Верина, к Бальмонту в гости. Бальмонт, в белых штанах, желтоватом чесучовом пиджаке, с длинными волосами, остроконечной бородкой и свежей румяной кожей — лет на десять-пятнадцать моложе своих пятидесяти лет. Борис Верин вел себя очень мило. Я играл «Мимолетности», и так как это название взято из стихов Бальмонта:
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой, радужной игры…
— то я спрашивал, подходит ли оно сюда. Бальмонту очень нравились и пьесы, и название, а Кира, отлично владеющая французским языком, нашла для них французский перевод — «Visions fugitives». До сих пор он мне никак не удавался.
Вечером в курзале Верин устроил Бальмонту ужин с икрой, закусками и шампанским. Стол был украшен цветами. По-видимому, Бальмонт остался доволен, что его чествовали таким образом. Что касается Верина, то он находился в совершенном упоении — и от «Кости», и даже от Киры. На другой день Бальмонт завтракал у нас на даче. Нашему дачевладельцу мы, смеясь, сказали, что теперь на стене балкона мы крупно напишем «Здесь завтракал Бальмонт», и с будущего года он может накинуть двести рублей за дачу. Присутствовавшей маме Бальмонт очень понравился, но она была крайне поражена, когда на ее вопрос, неужели он не возмущен Григорием Распутиным, он ответил:
— Нет, этот человек очень любил женщин.
© Сергей Прокофьев
23 августа 1917 года
Лето заканчивается.
Голубого вам неба, чтобы не было грустно.
На эту морду невозможно смотреть, не улыбаясь.
Голубого вам неба, чтобы не было грустно.
На эту морду невозможно смотреть, не улыбаясь.
YouTube
adriano celentano AZZURRO
Юрий Галансков
Утро
Горящим лезвием зарницы
восток поджег крыло вороны.
И весело запели птицы
в сетях немой и черной кроны.
Запутал ноги пешеходу
туман, нависший над травой...
И кто-то лез беззвучно в воду
огромной рыжей головой.
1957
Утро
Горящим лезвием зарницы
восток поджег крыло вороны.
И весело запели птицы
в сетях немой и черной кроны.
Запутал ноги пешеходу
туман, нависший над травой...
И кто-то лез беззвучно в воду
огромной рыжей головой.
1957
Forwarded from Макс атакует! (Maxim Shevchenko)
Мы поняли, во всем опять Чубайс
Виновен, но на этот раз, как Мойша.
Должно быть, трудно быть виновным больше
В России бедах в испытаний час.
Виновен, но на этот раз, как Мойша.
Должно быть, трудно быть виновным больше
В России бедах в испытаний час.
Даже если стихи Сильвы Капутикян красивы в русском переводе, их автор, как и другие пропагандисты, должен оказаться в аду за переломанные судьбы и потерянные жизни миллионов людей.
Не жалуюсь на сердце я :
Пускай щемит, болит сильней!
Чужая радость мне - своя,
Чужая боль своей больней.
Весь мир бы в сердце я взяла,
Костром горела б на ветру!
Лишь сердцем я всегда жила,
Пускай от сердца и умру.
Не жалуюсь на сердце я :
Пускай щемит, болит сильней!
Чужая радость мне - своя,
Чужая боль своей больней.
Весь мир бы в сердце я взяла,
Костром горела б на ветру!
Лишь сердцем я всегда жила,
Пускай от сердца и умру.
иностранцы и прочие оборванцы
эмигранты танцующие не в такт
отчего все не эдак вам да не так
да и кто - (вообще) -
пригласил вас на танцы?
@ Владимир Друк
эмигранты танцующие не в такт
отчего все не эдак вам да не так
да и кто - (вообще) -
пригласил вас на танцы?
@ Владимир Друк
Если мир устроить набело —
без наветов и химер —
каждый будет вроде ангела,
даже муха, например.
Станут все морально стойкими,
благодушными сполна,
и за нами с мухобойкою
будет бегать сатана.
© Валентин Нервин
без наветов и химер —
каждый будет вроде ангела,
даже муха, например.
Станут все морально стойкими,
благодушными сполна,
и за нами с мухобойкою
будет бегать сатана.
© Валентин Нервин
Наум Синдаловский
* * *
На ягодных ветвях уже ни слив, ни вишен.
Осенние дожди вершат круговорот.
Сороки верещат и облетают крыши
В надежде отыскать приют от непогод.
Осенние ветра колотятся о стены,
Пытаются войти в печные жерла труб,
И смахивают дым, как смахивают пену,
Не расточая сил, одним дыханьем с губ.
Осенний горизонт теряется в тумане,
Ночные холода захватывают власть,
И небо тяжело повисло над домами,
Готовое вот-вот сорваться и упасть.
Осенний свет звезды, как тусклый свет от лампы,
Меняет лес мундир, изодранный до дыр.
И мы с тобой стоим. Атланты — не атланты,
Но стоит нам уйти, и сразу рухнет мир.
* * *
На ягодных ветвях уже ни слив, ни вишен.
Осенние дожди вершат круговорот.
Сороки верещат и облетают крыши
В надежде отыскать приют от непогод.
Осенние ветра колотятся о стены,
Пытаются войти в печные жерла труб,
И смахивают дым, как смахивают пену,
Не расточая сил, одним дыханьем с губ.
Осенний горизонт теряется в тумане,
Ночные холода захватывают власть,
И небо тяжело повисло над домами,
Готовое вот-вот сорваться и упасть.
Осенний свет звезды, как тусклый свет от лампы,
Меняет лес мундир, изодранный до дыр.
И мы с тобой стоим. Атланты — не атланты,
Но стоит нам уйти, и сразу рухнет мир.
Преследую врагов моих и настигаю их, и не возвращусь, доколе не истреблю их.
Псалом 17 - 38
🇮🇱
Псалом 17 - 38
🇮🇱
Ни на русского,
ни на чернявого
не науськивай меня,
не натравливай,
и падучего бить,
лежачего
не научивай,
не подначивай.
Я люблю
Шевченко
и Гоголя.
Жаль,
что оба они
юдофобы были.
10 января 1962
© Ян Сатуновский
ни на чернявого
не науськивай меня,
не натравливай,
и падучего бить,
лежачего
не научивай,
не подначивай.
Я люблю
Шевченко
и Гоголя.
Жаль,
что оба они
юдофобы были.
10 января 1962
© Ян Сатуновский
Михаил Бару
Крепко задумавшись
От суеты отрешась,
предаюсь размышленьям глубоким
Перст указательный
в недра ноздри устремив...
Крепко задумавшись
От суеты отрешась,
предаюсь размышленьям глубоким
Перст указательный
в недра ноздри устремив...
Виктор Некипелов
Баллада о первом обыске
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой?
Что делать нам с бессмертными стихами?
Н.Гумилев
Я ожидал их так давно,
Что в час, когда пришли,
Мне стало так же все равно,
Как лодке на мели.
Я оглядел их сверху вниз —
Процессию теней:
На козьих ножках — тельца крыс
И хоботки свиней.
Они рванулись, как на мед,
На давний мой дневник...
Они оставили помет
На переплётах книг...
Какой-то выхватив альбом,
Захрюкали в углу...
А я стоял, прижавшись лбом
К прохладному стеклу.
А я глядел на дальний бор,
На три моих сосны,
Я знал, что всё иное вздор,
Непрошенные сны.
Там, отрицая этот сброд,
Лаская и даря, —
Вставала из раздольных вод
Пурпурная заря.
И в лике пенных облаков,
Прекрасны и тихи,
Текли, не ведая оков,
Бессмертные стихи.
Не зная страха и утрат,
Был легок путь в зенит...
Я знал, что этот высший лад
Никто не осквернит.
И оглянувшись на зверье,
На разоренный стол,
Я, как во сне, сказал:
«Мое.
Давайте протокол».
13 июля 1972
Баллада о первом обыске
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой?
Что делать нам с бессмертными стихами?
Н.Гумилев
Я ожидал их так давно,
Что в час, когда пришли,
Мне стало так же все равно,
Как лодке на мели.
Я оглядел их сверху вниз —
Процессию теней:
На козьих ножках — тельца крыс
И хоботки свиней.
Они рванулись, как на мед,
На давний мой дневник...
Они оставили помет
На переплётах книг...
Какой-то выхватив альбом,
Захрюкали в углу...
А я стоял, прижавшись лбом
К прохладному стеклу.
А я глядел на дальний бор,
На три моих сосны,
Я знал, что всё иное вздор,
Непрошенные сны.
Там, отрицая этот сброд,
Лаская и даря, —
Вставала из раздольных вод
Пурпурная заря.
И в лике пенных облаков,
Прекрасны и тихи,
Текли, не ведая оков,
Бессмертные стихи.
Не зная страха и утрат,
Был легок путь в зенит...
Я знал, что этот высший лад
Никто не осквернит.
И оглянувшись на зверье,
На разоренный стол,
Я, как во сне, сказал:
«Мое.
Давайте протокол».
13 июля 1972
Совпадение! Смотрю "800 слов", эпизод с фейерверками, так любимыми новозеландцами, и упоминанием Гая Фокса.
И сегодня как раз 5 ноября, день Порохового заговора.
Remember, remember the fifth of November...
Помню не зря пятый день ноября
И заговор пороховой.
Проходят века, но грусть и тоска
Всегда остаются со мной.
Парламент, король - им смерть или боль
Уготованы в день роковой.
Одно море огня, и другая б страна,
И судьба была бы иной...
Подвалы темны, запасы полны,
Там порох сплошной чернотой.
Но слышу шаги... "Охрана, враги!"
Господь, оставайся со мной.
Бежать? Но куда? Повсюду стена,
Кричат впереди и за мной.
Хранят короля небеса и судьба,
А мне отвечать головой.
И пусть сквозь века мои грусть и тоска
Всегда остаются со мной,
Но помнят не зря пятый день ноября
И заговор пороховой.
И сегодня как раз 5 ноября, день Порохового заговора.
Remember, remember the fifth of November...
Помню не зря пятый день ноября
И заговор пороховой.
Проходят века, но грусть и тоска
Всегда остаются со мной.
Парламент, король - им смерть или боль
Уготованы в день роковой.
Одно море огня, и другая б страна,
И судьба была бы иной...
Подвалы темны, запасы полны,
Там порох сплошной чернотой.
Но слышу шаги... "Охрана, враги!"
Господь, оставайся со мной.
Бежать? Но куда? Повсюду стена,
Кричат впереди и за мной.
Хранят короля небеса и судьба,
А мне отвечать головой.
И пусть сквозь века мои грусть и тоска
Всегда остаются со мной,
Но помнят не зря пятый день ноября
И заговор пороховой.
Про революцию (чтоб её!)
Велимир Хлебников
Всем! Всем! Всем!
Правительство Земного Шара на заседании своем постановило:
1) считать Временное правительство временно несуществующим, а главнонасекомствующего Александра Федоровича Керенского находящимся под строгим арестом.
«Как тяжело пожатье каменной десницы».
Председатели Земного Шара — Петников, Ивнев, Лурье, Петровский, Я — «Статуя командора».
Велимир Хлебников
Всем! Всем! Всем!
Правительство Земного Шара на заседании своем постановило:
1) считать Временное правительство временно несуществующим, а главнонасекомствующего Александра Федоровича Керенского находящимся под строгим арестом.
«Как тяжело пожатье каменной десницы».
Председатели Земного Шара — Петников, Ивнев, Лурье, Петровский, Я — «Статуя командора».