Где стихи, там и проза
В эти дни в Москве малиновые штаны, пурпурные галстуки, скоморохи и Масленица. Татьяна Вольтская (иноагент) *** Лампа, стол, кусок стены, Чашка с недопитым чаем. Вот и наше «до войны» Тихо встало за плечами. То же от плиты тепло, То же розовое мыло – Только…
А мы остаёмся —
На клетках чудовищных шахмат —
Мы все арестанты.
Наш кофе
Сожжёнными письмами пахнет
И вскрытыми письмами пахнут
Почтамты.
Оглохли кварталы —
И некому крикнуть: «Не надо!»
И лики лепные
Закрыли глаза на фасадах.
И каждую ночь
Улетают из города птицы,
И слепо
Засвечены наши рассветы.
Постойте!
Быть может – нам всё это снится?
Но утром выходят газеты.
1978 Одесса
© Ирина Ратушинская
На клетках чудовищных шахмат —
Мы все арестанты.
Наш кофе
Сожжёнными письмами пахнет
И вскрытыми письмами пахнут
Почтамты.
Оглохли кварталы —
И некому крикнуть: «Не надо!»
И лики лепные
Закрыли глаза на фасадах.
И каждую ночь
Улетают из города птицы,
И слепо
Засвечены наши рассветы.
Постойте!
Быть может – нам всё это снится?
Но утром выходят газеты.
1978 Одесса
© Ирина Ратушинская
Все уже видели, слышали, как Маргарита Симоньян читает стихотворение Иосифа Бродского "На независимость Украины" ? https://tttttt.me/margaritasimonyan/12698
Добрый вечер, февраль, – о, какие холодные руки!
Вы, наверно, озябли? Постойте, я кофе смелю.
Синий плед и качалка.
И медленный привкус разлуки —
Что ещё остаётся отрёкшемуся королю?
Расскажите мне, как там на улицах?
Прежний ли город?
Не боятся ли окна зажечь на кривых этажах?
Расскажите об их занавесках, об их разговорах,
И не тает ли снег,
И не страшно ли вам уезжать?
Я, конечно, приду на вокзал.
Но тогда, среди многих,
Задыхаясь, целуя и плача, едва прошепчу:
– До свиданья, февраль!
Мой любимый, счастливой дороги!
Дай вам Боже, чтоб эта дорога была по плечу.
1979, Киев
© Ирина Ратушинская
Вы, наверно, озябли? Постойте, я кофе смелю.
Синий плед и качалка.
И медленный привкус разлуки —
Что ещё остаётся отрёкшемуся королю?
Расскажите мне, как там на улицах?
Прежний ли город?
Не боятся ли окна зажечь на кривых этажах?
Расскажите об их занавесках, об их разговорах,
И не тает ли снег,
И не страшно ли вам уезжать?
Я, конечно, приду на вокзал.
Но тогда, среди многих,
Задыхаясь, целуя и плача, едва прошепчу:
– До свиданья, февраль!
Мой любимый, счастливой дороги!
Дай вам Боже, чтоб эта дорога была по плечу.
1979, Киев
© Ирина Ратушинская
Сергей Довлатов
Из записных книжек
Какой-то американский литературный клуб пригласил Андрея Вознесенского. Тот читал стихи. Затем говорил о перестройке. Предваряя чуть ли не каждое стихотворение, указывал: "Тут упоминается мой друг Аллен Гинзберг, который присутствует в этом зале!" Или: "Тут упоминается Артур Миллер, который здесь присутствует!" Или: "Тут упоминается Норман Мейлер, который сидит в задних рядах!" Кончились стихи. Начался серьезный политический разговор. Вознесенский предложил - спрашивайте. Задавайте вопросы. Все молчат. Вопросов не задают. Тот снова предлагает - задавайте вопросы. Тишина. Наконец поднимается бледный американский юноша. Вознесенский с готовностью к нему поворачивается:
- Прошу вас. Задавайте любые, самые острые вопросы. Я вам отвечу честно, смело и подробно. Юноша поправил очки и тихо спросил:
- Простите, где именно сидит Норман Мейлер?
Из записных книжек
Какой-то американский литературный клуб пригласил Андрея Вознесенского. Тот читал стихи. Затем говорил о перестройке. Предваряя чуть ли не каждое стихотворение, указывал: "Тут упоминается мой друг Аллен Гинзберг, который присутствует в этом зале!" Или: "Тут упоминается Артур Миллер, который здесь присутствует!" Или: "Тут упоминается Норман Мейлер, который сидит в задних рядах!" Кончились стихи. Начался серьезный политический разговор. Вознесенский предложил - спрашивайте. Задавайте вопросы. Все молчат. Вопросов не задают. Тот снова предлагает - задавайте вопросы. Тишина. Наконец поднимается бледный американский юноша. Вознесенский с готовностью к нему поворачивается:
- Прошу вас. Задавайте любые, самые острые вопросы. Я вам отвечу честно, смело и подробно. Юноша поправил очки и тихо спросил:
- Простите, где именно сидит Норман Мейлер?
Илья Суслов
Рассказы о товарище Сталине и других товарищах
Писатели товарища Сталина
У товарища Сталина были любимые писатели.
То есть, не то, что он их любил, но они его любили и думали, что он за это их любит тоже. Они считали себя любимцами товарища Сталина. Потому что они писали про него песни и оды. Но он их, наверное, тоже любил. Это была взаимная любовь. Скорее всего.
Один из них, поэт Островой, шел однажды по двору Литературного института, где он состоял доцентом или профессором. Он напевал песенку, которую он сам и сочинил. У него было превосходное настроение.
Великий русский писатель Андрей Платонов работал дворником во дворе Литературного института. Он, вероятно, не был любимцем товарища Сталина. Вот он и работал дворником.
Поэт Островой увидел Андрея Платнова, подметающего двор,
и сказал бодрым и звонким голосом:
- Здравствуй, Платонов!
Платонов говорил "ты" только самым близким, сокровенным людям. Он посмотрел на Острового, перестал мести двор, снял шапку и сказал:
- Здравствуй, барин...
Рассказы о товарище Сталине и других товарищах
Писатели товарища Сталина
У товарища Сталина были любимые писатели.
То есть, не то, что он их любил, но они его любили и думали, что он за это их любит тоже. Они считали себя любимцами товарища Сталина. Потому что они писали про него песни и оды. Но он их, наверное, тоже любил. Это была взаимная любовь. Скорее всего.
Один из них, поэт Островой, шел однажды по двору Литературного института, где он состоял доцентом или профессором. Он напевал песенку, которую он сам и сочинил. У него было превосходное настроение.
Великий русский писатель Андрей Платонов работал дворником во дворе Литературного института. Он, вероятно, не был любимцем товарища Сталина. Вот он и работал дворником.
Поэт Островой увидел Андрея Платнова, подметающего двор,
и сказал бодрым и звонким голосом:
- Здравствуй, Платонов!
Платонов говорил "ты" только самым близким, сокровенным людям. Он посмотрел на Острового, перестал мести двор, снял шапку и сказал:
- Здравствуй, барин...
На фото Дом Герцена
Сотрудники Литературного института опровергают факт трудоустройства Платонова. Но точно известно, что с 1932 года писатель жил во флюгеле этого здания. После революции в Доме Герцена располагались РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей) и МАПП (Московская ассоциация пролетарских писателей). Они стали прототипами МАССОЛИТа в "Мастере и Маргарите". А сам дом Булгаков назвал в романе "домом Грибоедова".
Автор сборника рассказов о Сталине - один из писателей-сатириков, работавших в "Клубе 12 стульев" под псевдонимом "Евгений Сазонов".
Сборник был издан в издательстве "Эрмитаж" в 1981 году. Это самиздат, как понимаете. До гласности, перестройки и ускорения ещё 4 года.
Сотрудники Литературного института опровергают факт трудоустройства Платонова. Но точно известно, что с 1932 года писатель жил во флюгеле этого здания. После революции в Доме Герцена располагались РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей) и МАПП (Московская ассоциация пролетарских писателей). Они стали прототипами МАССОЛИТа в "Мастере и Маргарите". А сам дом Булгаков назвал в романе "домом Грибоедова".
Автор сборника рассказов о Сталине - один из писателей-сатириков, работавших в "Клубе 12 стульев" под псевдонимом "Евгений Сазонов".
Сборник был издан в издательстве "Эрмитаж" в 1981 году. Это самиздат, как понимаете. До гласности, перестройки и ускорения ещё 4 года.
Клара и Роза поздравляют. С 8 марта.
Возможно, эти стихи уже публиковались в канале, но в поиске не найдены.
Старые, времён популярности молодой Масяни. Почти народные.
Повядшая мимоза,
поникшие тюльпаны,
Уставшие мужчины
столпились как бараны,
И мнут в руках подарки,
и комкают обертки,
И думают, когда же
возьмут подарки тетки?
А, вот еще ведь ж**а,
и речь толкать придется,
А может, чмокать в щеку...
ну, вот, сейчас начнется...
Но невдомек беднягам,
что тёткам тоже гадко.
Кому он нужен нафиг,
Восьмое это марта?
Возможно, эти стихи уже публиковались в канале, но в поиске не найдены.
Старые, времён популярности молодой Масяни. Почти народные.
Повядшая мимоза,
поникшие тюльпаны,
Уставшие мужчины
столпились как бараны,
И мнут в руках подарки,
и комкают обертки,
И думают, когда же
возьмут подарки тетки?
А, вот еще ведь ж**а,
и речь толкать придется,
А может, чмокать в щеку...
ну, вот, сейчас начнется...
Но невдомек беднягам,
что тёткам тоже гадко.
Кому он нужен нафиг,
Восьмое это марта?
Forwarded from Pakimaero
Я отпущу твои грехи. Ты только заходи хоть иногда.
В Москве очередной шизофреник ломился в мавзолей Ленина в надежде, что тот отпустит ему грехи.
Но не в одних стихах поэзия: она разлита везде, она вокруг нас. Взгляните на эти деревья, на это небо — отовсюду веет красотою и жизнью; а где красота и жизнь, там и поэзия.
© Иван Тургенев
Сегодня всемирный день поэзии.
© Иван Тургенев
Сегодня всемирный день поэзии.
Валентин Берестов
Планетология
Две стороны, как у медали,
У нашей спутницы Луны,
Но лишь недавно увидали
Луну с обратной стороны.
Из века в век на небосклоне
Блестит все тот же круглый лик...
Как плохо, как односторонне
Мы знаем спутников своих.
Иллюстрация
Планетология
Две стороны, как у медали,
У нашей спутницы Луны,
Но лишь недавно увидали
Луну с обратной стороны.
Из века в век на небосклоне
Блестит все тот же круглый лик...
Как плохо, как односторонне
Мы знаем спутников своих.
Иллюстрация
Telegram
Pakimaero
Президент утвердил новую редакцию Концепции внешней политики РФ, из которой следует, что Россия является самобытной цивилизацией.
А Александр Дугин 20 лет назад в статье "Русский патриотизм, дикое счастье, которого мы удостоились" писал: "К русским принадлежат не только люди, но и особые избранные стихии, некоторые звери, духи, растения, камни, воды. Русские не подчиняются законам физики, биологии и психологии. Все приборы при измерении русского человека ломаются. Русские мерят все своей собственной мерой, которая бесконечна".
А Александр Дугин 20 лет назад в статье "Русский патриотизм, дикое счастье, которого мы удостоились" писал: "К русским принадлежат не только люди, но и особые избранные стихии, некоторые звери, духи, растения, камни, воды. Русские не подчиняются законам физики, биологии и психологии. Все приборы при измерении русского человека ломаются. Русские мерят все своей собственной мерой, которая бесконечна".