В этот раз я не делю музыку политически, границ нет. Из всех семи концертов я был лишь на одном, что, в общем, неважно. Есть такой перегон Ногинск-Электроугли. Минут сорок езды на электричке, 10 остановок, 4 вокзала. В 2013-м году в теле мусорного полигона Тимохово, что находится восточнее указанной ветки железной дороги, прорубили скважины для выхода ядовитого свалочного газа. Когда ветер юго-восточный, маршрут делает всю музыку, прослушанную на ней, эфемерной, слышимой костями, кажется, стоит слегка потрясти головой, весь морок разрушится, но это неверно. В неправильности маршрута ли, в его заплаканной музыке ли, или в размешанной газами атмосфере причина, но в самый нужный момент, когда воздух раскрыляется, любое путешествие становится возможным, и пусть снаружи кажется, что все случившееся только пароксизм и нелепица, тут по кудрявому теплому течению звук пробегает по Атлантике к Востоку Европы, от времени к времени на большую обочину бывшего села Рогожи, а ныне города между двух рек, где три человека 34-х, 6-ти и 2-х лет поют песню о море.

https://soloma.today/new-music-19-04/

Альбом Tool выйдет 30 августа.

Я разговаривал с Сергеем Доренко лишь однажды. Кажется, это было в 2008-м, почти 10 лет назад. Я звонил ему и звал на какое-то наше мероприятие, вроде бы это был выпуск альбома антифашистской графики времен войны, классный альбом и выставка. Был май. Прийти он не мог, т.к. был в Барселоне. Разговор был веселый, светлый, почти как майская погода за окном в тот день этого лучшего времени года в Москве, уже точно не помню о чем, помню его уже почти летнюю краску. Потом он стал руководителем Говорилки, моего первого места работы, и пересечения на этом закончились. Я мало следил за ним. И чтобы он не отчебучивал, все перекрывалось тем моим с ним разговором. Хочется верить, что туда он и вернулся, в Барселону, в май, в лучшее время года.

Ф.Сандалов написал любопытный текст о музкритике. Можно умиляться этой ставшей вдруг модной интонации поучения-советования, можно сигнализировать о совпадении дирекций, можно спорить о содержании, не соглашаться, от этого текст станет еще умилительнее, красивее и любопытнее. Давайте же проделаем последовательно все операции. (Спойлер: ниже много ссылок на мои предыдущие посты.)

1. Мне очень досадно, когда русскому мусжуру (да и не только муз-) стараются навязать западные образцы как бесспорный и идеальный пример. Увы, во-первых, и они не так круты, как нам хотелось бы, а, во-вторых, английский язык, увы, не настолько близок нашему, чтобы безоглядно считать условную "статью о" в Bandcamp Daily чем-то универсальным. Это не так. О собственно языке, его развитии, отчего-то профессионалами говорится мало. Да, Феликс пишет о ритме, недопустимости излишеств, тропов, каламбуров, прилагательных даже и проч., но все это не добавляет ответа на вопрос о качестве языка. Кажется, что нужно лишь найти универсальный лингвистический темплейт и вставить его в шаблон, чтобы получить (лучше сказать - сгенерировать) правильный текст о музыке. О языке ли тут речь? Вряд ли. Не от этого ли так приятнее писать о Билли Айлиш, чем о Crispy Newspaper? Такой подход лишает критика понимания и речи, а не наоборот. Я убежден, что именно пресса (из-за отсутствия литературы - об этом ниже) должна сегодня развивать язык, пересматривать нормы, менять взгляды на мир, потому что именно язык, видимо, смотрит. Конечно, текст Феликса не манифест, поэтому я точно преувеличиваю, но мне хочется, чтобы такой манифест был и состоялся.

2. Мне очень досадно, когда нивелируют значение дружбы. Не дружите с музыкантами, не берите проходки. Корысть - это плохо. Но разве корысть как-то связана с дружбой? Разве дружба не рождает новый язык, за который вроде как мы боремся? Разве дружба не меняет мир? По-моему, дружба (т.е. в широком смысле сообщество) - самый правильный способ выживания. На дружбе, видимо, стоит феномен Макулатуры. Дружба же держит группу Психея и Feodoq. А если говорить про так называемый западный мир, разве не дружба Кейт Ле Бон и Бредфорда Кокса сделала последний (и суперкрутой) альбом Deerhunter? Дружбой интересны The Horrors и все примыкающие к ним группы и проекты. (Подробнее писал на сайте)

3. Мне досадно, когда музыкальная журналистика берет пример с литературной критики. Во-первых, нельзя подражать тому, чего нет. Во-вторых, Феликс пишет об организованном сообществе литкритиков. Но это неверно. Вся их организованность заключается в двух вещах. Первое: коллективное шлифование друг друга в фб и инсте; второе: обслуживание интересов монополии и примыкающих к ней историй. Феликс называет это (по другому, правда, поводу) сервисом. Очень верно. Посмотрите, допустим, на эволюцию Егора Михайлова. Или последнего лауреата премии Литблог. Воспроизводство сервисов, отсутствие разговора, дружбы и ее признаков, а также стрекотание шлифмашинок, не делайте так.

На этом досады кончаются. Рождается умиление, красота и любопытство. Правда.

И еще по теме. И еще.

Открытка Олесе Михайловне Герасименко.

Фанат обоих. Очень здоровский разговор вышел.

Андрей Себрант — визионер всея рунета и директор Яндекса по стратегическому маркетингу. Андрей ведёт подкаст "Трёп Себранта" http://asebrant.libsyn.com и канал в TechSparks телеграме https://tttttt.me/techsparks

В конце марта мы поговорили с ним про будущее, технологии, умные среды, образование и всё-всё-всё.

Не забывайте подписываться!
t.me/progulka
iTunes: https://apple.co/2Psx8yd
GooglePodcasts: https://clck.ru/F7BA7
YouTube: https://clck.ru/FVgYB

И больше гуляйте!


P.S. Музыка выпуска Electric Chinas — You think i'm happy
https://icons8.com/music/author/electric-chinas

Когда «Нож для фрау Мюллер» разругались, а нам нужно было издавать их альбом и делать праздничный концерт, мы сделали робота Гитаркина и робота Кострова. Помню, как в тот день были страшные пробки и мы везли их в клуб «Бифитр» на метро. Роботы дали пресс-конференцию, были разноцветные таблетки и напитки на угощение и концерт. Какой год не помню. 2002? (из ЖЖ Олега Нестерова)

YaC 2019. О культуре в будущем ровно 5 минут. Завтра напишу, может быть, подробнее.

В связи с последними событиями забыл сюда запостить о майской музыке. Спасибо тем, кто заходит на сайт.

https://soloma.today/new-music-19-05/ - обычные итоги месяца (Гаркуша, Gnooms, Messer Chups и др.)

https://soloma.today/songs-of-spring-19/ - традиционные квартальные микстейпы (с ссылками на Я.Музыку и вк, кто слушает через Телеграм переходите сюда: @banshit)

https://soloma.today/gnoomes-mu/ - два мнения о последнем альбоме главной экспортной группы лета Gnoomes, скоро интервью.

Есть несколько каких-то несвязанных между собой ассоциативных мотивов, которые нужно бы все же как-то друг к другу приколотить. Мне вспоминается почему-то Родионов. И сейчас, когда нежность над городом так представима (цитата неточная), Родионов вообще новостной поэт, мне кажется. Журналистика - это культура. Так вот, когда нежность эта так ощутима, когда слышен хор, и танцы поясняют нам вдруг схваченный смысл, наступление справедливости, оправданных ожиданий, именно в этот момент неизбежно чувство возвращающегося маятника. Время беспощадно. Хор, мы помним, уступает место героям, нежность над городом свыкается с вывесками и книжным магазином "Москва", французский с нижегородским, новый с большим. Волна обретает другой период, но неумолимо все слова, сказанные или не сказанные, она сотрет. Горько осознавать, невозможно понять.

ЭВЛ в Испании, 2019.

Завтра буду здесь. Присоединяйтесь.

За день прочел удивительные "Послеполуденные беседы" Марселя Дюшана. Исключительная книжка в моем любимом стиле - вопрос-ответ. Там и предисловие такое же. Дюшан, как и Хармс с Бурлюком, мой фетиш, покупаю все, что вижу, а потом жду, когда же можно будет прочитать. Например, есть совсем глупая, по-моему, книжка про отказ трудиться, сто страниц интерпретаций двух абзацев из "Бесед", мол, какая радикальная левизна и т.д., не читайте.

Меня "Беседы" прокалили трижды. Первое, конечно, своим отказом от критики, все эти "я не буду судить", "я не могу точно говорить", такое сознательное избегание разговора, который своим отсутствием одновременно задает нужную дистанцию, во-первых, а, во-вторых, полностью разбивает возможность утверждения чего бы то ни было, перерастая вообще в отрицание деятельности (в т.ч. художественной) как таковой. И тут же Дюшан - о желании верить в художника, обреченном, но при всем при том очень искреннем, "как религия у русских". Предельная, но такая выразительная зыбкость. Олеша назвал бы это мастерством акробата. Это, в общем, второе. Третье. Дюшан (вполне в хармсовском духе) говорит о незаметном гении. Беседа происходит на рубеже 50-х (книга издана позже, в 1964-м) в Америке. Где-то рядом бывший продавец пластинок в студенческом кампусе, а теперь писатель, выселенный собственной женой в сарай, заканчивает "Человека в высоком замке" о как раз таком незаметном гении, книги которого разрушают морок затянувшейся фантазии. Мне нравятся такие совпадения. В них, в частности, видимо, прочитывается самое важное. Писателя зовут Филип Дик, книгу он пишет, гадая на И-Цзинь.

Дюшан ловит искусство на опоздании. Это верно. Культура опаздывает за реальностью, и редко вообще за ней поспевала (может быть, в 60-е только была рядом), а значит все то, что считалось проводником, на деле оказывалось лишь эхом. Не универсализм предопределил "большую деревню", а наоборот поп-культура резонирует тому, чего по факту уже нет, поезд двигался в другую сторону. Думаю, поэтому он так заворожен движением, этими стрелочками, схемами, картами. И временем. Глобализм в культуре равен опозданию. Эта простая, в целом, мысль звучит у Дюшана как-то беззастенчиво и предельно убедительно, наверное, потому, что доказывается совпадением. Случай вообще возводится им в абсолют, случившееся само по себе, пыль, трещины, абстрактные шахматные упражнения, а главное - отказ вмещать что-либо больше самого действия в произведения. Ну разве смех только. Только смех.

Я долго думал, почему, допустим, не удается снять хороший фильм о Хармсе. Дюшан помог объяснить: мы пытаемся вложить в него гораздо больше него самого, забывая о собственно действии, движении, как выражается он сам. Идеальный фильм о них (или книга) - это лишь один эпизод, не нагруженный ни литературой, ни теорией, ни аллюзиями, ни символами. Дистилляция, а не умножение. Вот, например, в старенькой книжке воспоминаний о Заболоцком есть отличный эпизод о том, как праздновали, кажется, его день рождения, пекли пироги, собирались у Хармса, все были бедные и молодые. Один эпизод, так и хочется расписать страницу. Локти Т.А., очки Н.А., боже, царя храни и рисунок Липавского. В этом фильме (прозе) не должно быть несчастья. И не должно быть художественного. Только случай, один эпизод.

Совершенно очевидно, что мы читаем книги собственным временем. Дюшан родился в 1887-м, я - в 1985, почти ровня, если откинуть незначительную сотню лет. В 1919 он пририсовал "Моне Лизе" усики и бородку, с этого времени занимался тем, что разучивался рисовать, а я вот уже почти 10 лет разучиваюсь писать прозу. Умер в 1968-м. Вижу, что у меня еще очень много времени. Очень. Много. Не нужно никуда спешить.

Текстом:

Один час сорок минут в один конец, почти три с половиной часа электрички, 3 вокзала, 2 маршрута. Дмитрий Бавильский пишет о чтении как горизонтальной практике, увлеченном уединении. Могу сказать, что для меня это совершенно не так, я читаю, как правило, не в одиночестве, быт вагона вполне себе смахивает на барак с недостатком воздуха, с кровопотерей, нестройным и коротким сном. Чтение здесь не может быть практикой, только прерывистым шнырянием, попыткой удержать равновесие. Именно поэтому тут очень важен темп написанного, не структура даже, а именно темп. Я бы назвал это неумелой, дилетантской архитектурой, попыткой уместить в чертеж сразу все, что УЖЕ знаешь, осмысленно не глядя в сторону того, что для тебя ново. Продолжая все еще считать себя писателем, я пытаюсь спроецировать это на собственную (не)существующую прозу. 3 часа чтения, один маршрут, разговорный темп, многосюжетность, принципиальная незавершенность, механическое деление и максимально очерченная задачность. Например, я хочу написать рассказ, где нет он или я, есть только они, случайная масса людей. Никакой созерцательности. Никакого спонтанного сюжета, только повод для него. Только случайное единство, только минимум средств. Скармливая все это в простую сверточную сетку, я получаю одно единственное слово. Я слышу его, когда моя парикмахерша Наташа говорит о неожиданно возникших у порога судебных приставах. Слышу его, когда Женя говорит о предпочтениях в женщине. Слышу, когда вспоминаю единственный снятый по моему сценарию студенческий фильм. Слышу от самого себя, когда откроыенно отвечаю на вопрос о делах. Слышу, пожалуй, слишком часто, чтобы начать как-то его замечать. Но нейронка права, я уловил ее логику. Она написала, произнесла, сказала мне: жопа. Теперь я держу в руках доантичную венеру, не представляете, что теперь я смогу сделать.