В новом #хоткультур: Евангелист искусственного интеллекта и создатель подкаста «Проветримся!», Иван Ямщиков (Ivan Yamshchikov), учит меня краудфайндингу, и рассказывает о человеке в мире машин и искусственного интеллекта, Пушкине, Достоевском, хип-хопе, авторском праве и скором будущем человечества.

https://youtu.be/p3mWGcuzRUY

Изначально задача была совершенно иная. Мы планировали купить аппарат, чтобы делать концерты в несколько другом формате, преодолеть клубную историю и выйти на новый уровень.

Однако на собранные средства удалось приобрести только пять киловатт самопальных тяжеленых чёрных гробов в количестве шести штук и два усилителя, один из которых нам просто подарили. Всё это мы притащили на чужую репетиционную точку, и без того забитую барахлом и стали репетировать. Звучало всё довольно аутентично, но при мысли, что надо это куда-то тащить ради концерта ломило поясницу.

И тогда родилась блестящая идея – никуда ничего не таскать, а сыграть живой концерт прямо на месте, записать его и свести своими силами. Получившийся материал, состоящий из старых песен, по саунду и энергетике превзошёл самые смелые надежды. Четырнадцать вещей на одном дыхании. Чистое удовольствие.

-- Андрей "Фига" Кондратьев

Грядет по-новому старый альбом Сказов (леса).

И у Сакуры, кажется, тоже что-то будет.

Не думал, что когда-либо уже допишу и опубликую этот текст, но вот пришло его время. Он должен был стать большим обзором музыки Бредфорда Кокса и группы Deerhunter, одной из моих любимых групп, накануне выхода их нового альбома Why Hasn’t Everything Already Disappeared? Я, как обычно, тщательно к нему готовился, итогом всего стала наша непродолжительная беседа на фестивале, из которой вряд ли что-то можно было внятное слепить, так я впервые споткнулся при запуске международной экспансии Соломы. Дальше было хуже, сломалась sd-карта, на которой хранились фотографии с фестиваля, навалилась жизнь, умер Джош Фовер, текст пропал, воспоминания стали обманывать, прошло больше года, и я к нему вернулся. В общем, на одном из полустанков я понял, что 2019‑й год провел в песнях Deerhunter.

Их новый альбом о несовершенстве памяти, ее ненадежности. Я и сам не понимаю теперь, была та встреча в самом деле, тогда это было счастьем, теперь — не уверен. Бредфорд Кокс — человек из будущего, без пола, родины, намека на эйфорию и радость, сопротивляющийся любому описанию. Я вернулся к тексту неожиданно, внимательный читатель найдет тут несостыковки, неточности, вещи, которые я привнес, находясь далеко от события, с этим я вас и оставляю. Их музыка способна на невероятные вещи, она улавливает все то зыбкое, что остается после памяти, боли, отчаяния, сомнения и случайности. Об этом я пробую рассказать.

Instant View

https://soloma.today/bradford-cox/

Drowned in Sound исполнилось 19 лет сегодня. Само издание пока на паузе, но форум жив. Говорят, вернутся в 2020-м, но я не верю. У всех причастных все же, как я понимаю, уже своя и отдельная жизнь, в т.ч. в других медиа. И все же само издание и форум для меня очень значимы были и будут. Шону Адамсу привет!

Армрестлинг имени Леннона/Маккартни.

Друзья, уделите три-пять минут для опроса.
35-й сезон впереди. Наперед. Спасибо.

А у меня в связи с "Благоволительницами" есть такое сравнение. Есть у аудиофилов понятие апконверта, это когда звуковой файл с низким битрейтом искусственно переводят в битрейт более высокий. Практического смысла в этой операции нет, срезанные частоты апконвертом не вернуть, а вот размер самого файла становится больше. Верно и обратное. Плохая музыка будет плохой при любом битрейте, а хорошая будет хорошей. Это единственная тут истина. Случившийся и столь трагически закончившийся скандал с переизданием и апконвертом не добавляет ничего к тому, что и так известно: изданная именно на русском языке эта книга - большой шедевр. В вопросах, стоит ли русифицировать тексты, я придерживаюсь того, что непременно стоит. Где бы то ни было. Я писал об этом по поводу музыки, теперь пишу по поводу литературы. В конце концов, наверное, именно так и можно сохранять русский язык, раз наши писатели не могут, то почему бы не сделать это редакторам и переводчикам. Пожалуй, так.

А перед этим я думал вот что. Ну вот писатель, кого же надо переписывать в блокноты, чтобы приручить его стиль, чтобы вытянуться перед ним в струнку. И вспоминал также. Я тогда только вернулся из армии, перед поступлением в институт оставалось немного времени, и я устроился помощником мастера в Автодор. Крутили баранку, заделывали дыры (в основном на холодную) восстанавливали движение, в общем. Музыки тогда много было, даже больше, чем черных рук. Часто на раз, послушал, потом опять новое, выменял, сгонял в выходной на Горбушку, новое, новое, новое, я раб этой привычки. И я знал, в целом, каким нужно быть музыкантом. Как писали тогда в журнале Vodka, есть одно неизменное правило (у них это - девушку после концерта первым выбирает вокалист). Правило было таким, вокалист должен играть на гитаре, никогда не должен петь вместе с кем-то, никаких подпевок, особенно от женщины, тут либо она, либо он. Никаких вместе. Хорошо помню, как раз гитарная музыка потихоньку возвращалась. Русская тоже, идеологическая, правая, левая. Вчера совпала погода, поэтому и вспомнил, по личной своей привычке стал сравнивать музыки и литературы, стал думать о призвании, как обычно. Дилемма была простой, идти ли на Ясную поляну или повернуть домой. Я ждал победы Самсонова, интересно было посмотреть, все-таки круто, когда добиваются, особенно те, кто, как крокодильчик, из одного с тобой гнезда. Велика ли разница, Ногинск или Подольск, 34 или 42? Конечно, нет. Серега как-то намеренно к этому шел. Литература как карьера, нормальный исход, без открытий.

Тогда, в моем прошлом, музыка быстро сменилась литературой, оги, пироги, билингва, кузьминский, сегодня, семеляк, Лимонов, вднх. Какая музыка, если Шилдс никак не допилит альбом. Я прокладывал дороги холодным асфальтом и знал, что писатель должен быть смелым. Природой застенчивый, я выбирал сверхлюдей себе в компаньоны. Горжусь каждым, с кем есть и был. Очень скоро меня свернули на садки языка, на кусты непонятного, ритмичного, всего того, что не было и не будет в бетховеновском зале вчера, сегодня, завтра. Другая Россия, другая смелость. Какой же стиль переписать? Ответа не было, не было и блокнота. Я повернул домой. Мемуары мои стали писать себя сами.

Начинать нужно с места, думал я. Место - как битумная эмульсия, слова - как каменная крошка и пыль. Никакой мысли, как тогда, только радость работы, только правильный шаг и выдержка уровня, не выше земли. Очевидно, что таким путем идет только устная речь, а речь - убежище разговора. Действия, кажется, нет, но все-таки есть. Это движение не подчинено замыслу, поэтому тут нет мысли. Осталось понять, как это выкрутить, как зафиксировать, нужно ли здесь письмо? Ответа не было.

В очереди передо мной, у кассы Крошки-картошки, она сказала: мне, пожалуйста, клубенек.

Эта телеграмма с ссылкой. Пройдя по ней, вы узнаете о группе из семи человек, что на Севере Европы. Это их дебютная запись и она издана Hubro. Музыка огромных достоинств, безграничного уважения к отцам и смелых решений. Полагаю, А.Троицкий должен был поставить ее у себя, но на этой неделе у него выходной, поэтому делаю это все за него. С приветом и самой дружбой. Вводя российский контекст, важно знать, что альбом проспонсирован правительством Норвегии, и здесь еще один урок всем нам в диалоге культуры и власти. Потратьте этим вечером 45 минут на большой северный звук.

https://skarboskulekorps.bandcamp.com/

Вместе с тем, как из жизни (если не вообще, то моей уж точно) уходит бумажная книжка, меняет свое значение и автограф. Никогда не был любителем собирать надписи, но тем не менее и у меня бывало. Свой первый автограф я получил не лично, а через знакомых знакомых от Александра Филимонова, вратаря. Помню замятый календарик с его фотографией и на обороте скупое, ученическое такое, "Фил". Так все его и звали, Фил, Филя, Филька. Мощный подкаст про него сделала Оксана Чиж (привет) и Всеволод Бойко на Бибиси, послушайте. Где-то у родителей этот календарик и хранится, у них же и еще одна книжка с автографом от Ирины Хакамады, название не помню, политическая, подписывал, скорее всего, папа.

Сознательно я подошёл к автору подписать книжку гораздо позднее. Из жалости. Так я получил автограф Александра Кабакова на "Невозвращенце", нормальная же, вроде, книга, не дочитал. Это было на ВВЦ, еще в старом павильоне, Кабаков устроился подписывать книжки, но к нему никто не шел, хотя он только-только засветился в призах "Большой книги". Случайно я получил автограф от Елизарова, покупал "Ногти" на Нон-фикшене, как оказалось, у прилавка стоял он сам, спросил - подписать ли, и я не отказал ему в этом удовольствии. Помню, обратил внимание на какую-то невероятную длину его руки. Спустя день, как рассказывают, эти руки побьют на лестнице Дмитрия Быкова, и я верю, руки все-таки, руки.

Несмотря на скудность моей коллекции, я видел много автографов и могу даже сопоставить почерк и личность. Все просто, чем неказистее и мельче подпись, тем больше личность, что бы это ни значило. Как ни странно, у меня нет автографа ни одного музыканта. Впрочем, есть один, вернее, был. Он расписал мне футболку, т.к. был уличным художником и короткое время басистом в группе "Офисные перегородки". Его звали Серега. Сегодня ему было бы 34.

Как писать о радости и причем здесь китайцы

Если до конца проникнуться китайской прозой Тан и Сун, утвердить ее, возвести в принцип, то вполне вероятно, что духи когда-нибудь да посещали нас. В этих маленьких китайских рассказиках тысячелетнего прошлого все построено (как и в европейских новеллах, кстати) на принципе неожиданной тайны. Как правило, это встреча, после которой в руках остается что-то осязаемое и бесполезное, а в душе зияет либо дыра, либо радость. Русское стремится к дыре (говоря по-викторерофеевски, щели, или по-данииландреевски, бездне) поэтому Тан и Сун созвучны нашей прозе, особенно сегодня.

Думаю, что пришло время поставить на радость. Какая эта радость? Вот пример, некая царевна вышла замуж за князя, разочаровавшись в государстве, она оставила мужа и ушла в горы. Отчизна в смятении, нужно уединиться и познать Путь. Чуть позже и муж решил оставить службу, пошел искать жену, говорили, что она стала бессмертной, искал долго, пока однажды не увидел ее, бросился за ней, царевна улетела, оставив на камне красные туфли. Князь захотел взять их на память, но они уже окаменели. Я, возможно, не прав, но это очень светлый сюжет. Готов представить, как он звучал бы в нашей традиции, вышло бы что-то возле "Трех сестер", наверное, если брать по высшей мерке, без скидок. На современном языке - это была бы, скорее всего, неудача.

Как говорить о радости? Как понимать радости? В те времена, когда я был писателем, это был главный вопрос для меня. Плюс тайна. Тайная радость. Позвольте я расскажу об одной своей неудаче. Эта повесть (я думаю повестями, роман вообще никогда не интересовал меня) носила название " И воздух будет чистым на всей планете... " Как и вся моя проза, в ней сюжет дробился на нескольких рассказчиков, как у Гофмана в "Коте Мурре", основной же был такой: талантливый врач приезжает в маленький город присматривать за необычной пациенткой, чье сердце никак не может вырасти. Матрешка, думаю, понятна: маленький город, маленькая девочка, маленькое сердце, такое сотворение мира наоборот, свёртывание в точку. Микрокастл, если вспоминать Deerhunter. Радости не получалось. Тревога - да, неуверенность - да. Да и неизбежное убийство, конечно. Маленькое сердце гробит талант. Получалась русская проза без тайны, я бросил.

Точка сама по себе не может быть причиной для радости, видимо, где-то тут есть особенно ясный мотив развития. Вероятно, радость китайских рассказов об удивительном кроется в строении фразы, сюжет здесь совсем не нужен. Это так и не так, потому что их обаяние не теряется и в пересказе, причем не просто в пересказе, а в пересказе-через-время. Поэтического объяснения тут нет, хоть это и не столь красиво, как хотелось бы. Пересказ как предельная глагольность. Примерно то же происходит с автоматическими машинами, якобы улучшающими наш текст, вроде Главреда (подумайте об этом). Мы отсекаем текст в угоду предельной ясности. Делаем его для людей, как говорится. Но средствами автомата. Это объяснимо, труд, свершение, деятельность сами по себе завязаны на радости. Думаю, поэтому отсюда советский культ производственности в искусстве. Цель одна - написать радость. Неудача случается там, где за ее создание берется машина. Радостна ли Алиса, например? Не думаю. Алиса - это избыток производственности, радость в вакууме.

И тем не менее, действие само по себе рационально увязать с радостью, действие в искусстве - это сон, лопнувший цвет, отсутствие боли, запахов. Сон равняется радости. Осталось понять, как помирить сон с прозой, языком, ведь, строго говоря, во сне мы не разговариваем, мы понимаем. Осталось добрать практики сна, его проживания. Каждый раз, ложась на подушку, я думаю, что вот-вот поймаю радость. И всякий раз нахожу лишь окаменелые башмаки.

Обложка из Южной Кореи. Собираю микстейп оттуда.

Том Йорк в 1997-м. Такая прямо Англия-Англия, никогда бы не подумал.

Игорь Сахновский был светлым и предельно чистым человеком. Без громкоговорителя. Простой, вернее даже, владеющий простотой. Знакомство у нас было такое. Я должен был его встретить у редакции "Говорилки", тогда она была в таком переходном периоде еще до Доренко, в полуотрыве в радио "Спорт". Там была какая-то книжная передача, а я должен был его туда привести, представить, задать вопросы какие-то, в общем, организовать этот книжный эфир плюс литературку какую-то разыграть. В метро он встречаться не захотел, сказал, что сам как-нибудь найдет Татарскую улицу, договорились встретится у входа. Если ничего не путаю, входа там было два, и мы почти 15 минут бегали, как хармсовские персонажи, он к одной двери, я к другой, переговариваясь по телефону, так и не замечая друг друга, пока наконец буквально не стукнулись друг об друга лбами. Я об Сахновского, он об Пучкова. - Виктор, - Игорь, мы пожали руки. Он был невысокого роста, в типичном для русского писателя пальто и вязаной шапке. Без улыбок. Таких людей, наверное, только на Урале делают. Никогда особо не мог оценить его прозу, но никогда же и не мог сказать что-то против нее. Belle letre, кажется, это у них называется, у нас ее почти никто и не пробовал мастерить, а вот Сахновский пытался. Тогда у него что-то не срасталось с фильмом, то ли деньги кончились, то и все там переиначили, и он очень грузился по этому поводу, как мне показалось. Но в процессе он завелся, преобразился, не говорил, конечно, ничего особенно запомнившегося, но смог, наконец, улыбнуться. Прощаясь, он забыл у меня какую-то распечатку, то ли это сценарий был, то ли чье-то, я так и не прочел, а случая отдать обратно у меня так и не представилось. Тихая и простая проза. Писал он небыстро, не расходовался, спустя вот эти десять-двенадцать лет с той встречи, понимаю, что ушел человек, судьбой которого стало правильное письмо и гладко скроенные книги. Почти утраченный дар: тихой прозы, тихой жизни.

Визуализация мировых землятресений как иллюстрация к персональному 2019-му.