Воспоминания о детстве. Дезинфицированные мальчики трогают застенчивых девочек. Кафельный туалет иззвучивает судороги детского любопытства. Странные ощущения. Детский сад насквожен скарлатиной, ветрянкой, свинкой, туберкулезом. Зима в городе. Вензели дневных сновидений, воздушная пыль в солярном протоке, шепот курносой Ани – тихий час. Рядом морг, кадетский корпус и гаражи.

Когда Подушкин опускал челюсть, все шарахались от него. Постольку поскольку – уныло. Но свистели. Хотя потом, над осокой ради своих прихотей и надежд остывших, подходили. Невообразимые, невообразимые закоулки памяти.

У меня боль хитро подевалась куда-то и поэтому я пишу спроста. Простотак как-то не особенно и не важничаю почти. Печально.

Бурелом и улыбки некоторых плавающих в себе отгадывать не дают внимательно но спокойно. Пусть и застенки, конечно, но всё же. А волосы – да, неуклюже. Совсем распоясались, плакидоки и сырые. Тонко настроен.

И, кстати, переход на третий уровень – это смерть. Она должна противоречить, нелогично сотрясать порядочки. Ну и ещё в контексте всей своей духовной диалектики, иначе глупости одни.

А плакать это не стыдно. Плакать – это Катарсис и Признание.

Я вас люблю, убогонькие мои.

Извечным стремлением к смерти порождаю смыслы подвигов.

А вы например вот можете получать застенчиво-эстетическое удовольствие от идиотизма?

Туманное каляканье на гитаре?

Застенчиво, выродки?

Зубондомы, блядь!

Кстати я незаурядный языковой стилист, чтоб знали.

А то бля, ишь! Дуралейки

Улыбайтесь круглозубо и выверенно!

Ох, тутамоха... Балдею! Сизпово! Брутально! Тэрен-бэрен.

Угадайте смысл, дармоеды! Депренальный перевес, а так суматошен. Сугубо! Инфантильности ноль, представьте. Угрюмо и непрактично. Очень.

Там ещё было что-то по индивидуализму мотивировок к анализному восприятию. Но это уже из третьего уровня, я думаю.

Хотя никакой нахуй разницы. Да и впрочем, не актуально нынешне.