Продолжая рассуждения о природе авторитаризма. Тут давеча Владимир Путин в режиме «ответа на просьбы трудящихся» объявил о своём очередном выдвижении на президентский пост. Таким образом, если он завершит ещё один шестилетний срок в Кремле, то переплюнет по времени удержания власти Сталина и ближайших отечественных конкурентов в этом сомнительном спорте ему придётся искать уже среди монархов XVIII века. Я было думал разразиться историко-политическим анализом на этот счёт, но потом вспомнил, что мы не так давно обсуждали со студентами «Государство» Платона. В восьмой книге есть любопытный фрагмент о доле единоличного правителя:

«Значит, уж это-то ясно, что, когда появляется тиран, он вырастает именно из этого корня, то есть как ставленник народа. Он тот, кто подымает восстание против обладающих собственностью. ... Если он потерпел неудачу, подвергся изгнанию, а потом вернулся — назло своим врагам, — то возвращается он уже как законченный тиран. В первые дни, вообще в первое время он приветливо улыбается всем, кто бы ему ни встретился, а о себе утверждает, что он вовсе не тиран; он даёт много обещаний частным лицам и обществу; он освобождает людей от долгов и раздаёт землю народу и своей свите. Так притворяется он милостивым ко всем и кротким. ... Когда же он примирится кое с кем из своих врагов, а иных уничтожит, так что они перестанут его беспокоить, я думаю, первой его задачей будет постоянно вовлекать граждан в какие-то войны, чтобы народ испытывал нужду в предводителе... да и для того, чтобы из-за налогов люди обеднели и перебивались со дня на день, меньше злоумышляя против него. ... А если он заподозрит кого в вольных мыслях и в отрицании его правления, то таких людей он уничтожит под предлогом, будто они предались неприятелю. Ради всего этого тирану необходимо постоянно будоражить всех посредством войны. … Но такие действия делают его все более и более ненавистным для граждан. ... Между тем и некоторые из влиятельных лиц, способствовавших его возвышению, станут открыто, да и в разговорах между собой выражать ему недовольство всем происходящим — по крайней мере те, кто посмелее. ... Чтобы сохранить за собой власть, тирану придётся их всех уничтожить, так что в конце концов не останется никого ни из друзей, ни из врагов, кто бы на что-то годился. ... Значит, тирану надо зорко следить за тем, кто мужествен, кто великодушен, кто разумен, кто богат. Велико же счастье тирана: он поневоле враждебен всем этим людям и строит против них козни, пока не очистит от них государство.»

Одним словом, счастье не за горами.

Мёртвые души

75 лет назад 10 декабря 1948 года Генеральная Ассамблея ООН провозгласила Всеобщую декларацию прав человека. Ну что тут скажешь — в 75 лет многие выглядят гораздо лучше и живее. Неудивительно, ведь это дитя родилось явно недоношенным. Более того, есть большие сомнения по поводу желательности ребёнка — он, скорее, стал неуклюжей попыткой решить проблемы взрослых. Ключевая из которых, как всегда, глубоко теоретическая, а потому и наиболее практически значимая — отсутствие ясности в вопросе о природе правового статуса человека.

В мире, сознательно избавившемся от Бога и всей сложной системы ограничений, сопряжённой с фактом Его существования, и попытавшемся выстроить новый рациональный порядок, произошёл сбой — вполне рациональным оказался порядок смерти. Если есть закон, но нет Бога, то ничто не мешает закону вывести вас за пределы человеческого. Ужасы нацизма были заложены уже в восемнадцатом веке — если права фундированы нацией или ratio, считайте, что у вас их нет. Это и обнаружилось так явно в середине века двадцатого — нацисты действовали в рамках закона.

Что же оставалось делать? Может быть, вернуться к миру, где помимо закона человеческого признавались Вечный, Божественный и Естественный законы (см. напр. Фому Аквинского)? Отказаться от идеи суверенитета? Нет, как же, это ненаучно, тут потребовался бы Бог. Вместо этого стали наслаивать новые изобретения недалёкого ума — дыры в чучеле успевшего прогнить национального государства решили залатать ещё более абстрактной идеей универсальных естественных прав, содержание которых будет выведено посредством конвенции. Списком, который не основан ни на чём, кроме воли высоких договаривающихся сторон. Иначе говоря, давайте составим магическую формулу, которая будет работать несмотря на то, что мы уже ни во что не верим.

Если человек — это всего лишь биоробот, то, конечно же, никаких естественных прав у него быть не может. О естественном могли говорить люди, для которых универсальность порядка вытекала из метафизического основания — пока на этом свете существуют свободные души, живущие перед лицом Господа, они составляют universum, единообразно управляемый естественным законом. ООН не придумало ничего нового — о существовании человечества прекрасно знает Христианство, так как Христос спасает всех. Вот только универсальность без Христа, универсальность как Декларация — это не просто недоношенный или даже мертворождённый ребёнок. Это ребёнок, который существует только на бумаге. Что ж, лишний повод перечитать Гоголя.

Республиканский век

13 декабря в возрасте 99 лет ушёл из жизни Джон Гревилл Агард Покок, один из величайших историков XX века, яркий представитель так называемой Кембриджской школы, соратник Квентина Скиннера. Покок — один из тех героев, благодаря которым в условиях тотального господства либеральной и социалистической идеологий стал вновь возможен серьёзный разговор о республиканской традиции. Безусловно, о гражданском гуманизме писали и до него, но именно «Момент Макиавелли» 1975 года стал своего рода точкой бифуркации, импульсом к «пересборке» истории мысли. Многим, кроме того, именно эта работа открыла глаза на возможность совсем иной политики — политики, основанной на добродетели, virtu. Оказалось, что она — не преданье старины глубокой, но тщательно скрываемая часть нашей, современной реальности. Оказалось, что до общего дела — рукой подать! Оказалось, что Республика живёт именно стараниями всех тех, кто (как и сам Покок) не давал забыть о LIBERTAS. Благодаря Пококу мы увидели, что римляне, флорентийцы, англичане, американцы в спектре двух тысяч лет оказываются ближе друг другу, чем миллионы наших взаимно отчуждённых современников.

Однако Покок ценен не только как республиканский культуртрегер — уже его диссертационное исследование, впоследствии опубликованное в виде монографии, обнажило предельно важную для всех нас проблему — проблему историографии как механизма конструирования реальности. «Древняя конституция и феодальное право» (1957) — работа о том, как по-разному авторы XVI-XVII вв. создавали прошлое для Англии в зависимости от стоявших перед ними политических задач. История (и историография) Британии, конечно, была особенно дорога Пококу — занимаясь ею, он всё более ощущал необходимость для своих соплеменников в преодолении приобретённой провинциальности мышления, отразившейся в присоединении к ЕС. Всё, что писал Покок об Англии, безусловно, очень важно для русских людей. Совершенно закономерно, что некогда славянофилы испытывали особый интерес к этой державе, глубоко и тайно близкой России. Оставьте в стороне идеологические банальности и вы обнаружите, что московские палаты, вероятно, всё ещё дрожат в предвкушении союза с last living rose.

Покок, посвятивший свою жизнь поиску «подземных рек Лондона», уже при жизни вошёл для нас в круг оптиматов — тех, кому всякий человек навсегда остаётся бесконечно обязан. Вечная ему память.

Пацаны не избираются!

Выпустили! Кагарлицкого*? Финал «Слова пацана»? Круче, новый выпуск «Радио Республики»!
Внутри, как всегда, нещадная республиканская критика: Белькович и Быстров прошлись по прямой линии, кинокритикам, товарищу майору и лично по Джону Ролзу.

Почём будет колбаса при Путине 4.0, и почему слово п******а не обязывает перед чушпанами? Насколько либералы и этатисты не любят русскую культуру, что не видят в ней ничего кроме романтизации насилия? Почему в твиттере делят шкуру не раскулаченной номенклатуры, и сколько эльфов можно купить на наследство ваших детей?

А теперь запомни, ты теперь квирит, ты теперь с Рима, а кругом враги!

* занесён Минюстом РФ в реестр иноагентов

Почти три недели как не могут найти Алексея Навального — почти три недели в голове нет-нет, а мелькает: «Неужто убили?» То, что убить могут, не вызывает сомнений, но противоестественная — или сверхъестественная — надежда, которой человек никогда не обманут, а всегда жив, остаётся. Даже если надежды оказываются обмануты, надеющийся и действующий изнутри надежды — прав.

Интересно наблюдать, как русские люди доброй воли в целом терпеливо и с пониманием относились к виртуальным потокам ненависти украинцев, обращённых к ним как к представителям враждебной нации. А вот радость по поводу вероятной смерти Алексея Анатольевича оставила всех в гнетущем недоумении. «Наш человек» — это тот, кто свой, уже вне зависимости от идеологии. Он один оказывается ценнее навязанного чувства коллективной вины — и это добрый знак. Человек, образ его, всё ещё реальнее смуты пресловутых, тысячи раз упомянутых и описанных всем кому не лень симулякров.

Когда Томас Манн выступал против НСДАП и войны, он не становился автоматически коммунистом или ярым поклонником Советов. Так же и для всякого русского человека совершенно естественно не становиться украинствующим крипто-националистом: «свой» — это свойский, который ходил вот по этим же улицам, ездил вот по этим же городам, выступал вот на этой площади. Принадлежность, связывающая нас материальным миром, становится серьёзнейшим фактором, тем, чему стоит доверять, по мере того, насколько гностическим и манихейским становится социальный мир. Как бы ни желали обратного и глобалисты, и националисты, и левые всяких разных идеологических фасонов, а также гнилые громкоговорители из среды релокантов. Да, мы выступаем за общность «эпистемических классов», но в идеале там, где мы связаны знакомыми дорогами и архитектурными объятиями. Московитскими, имперскими, сталинскими — всякими. Иначе быть республиканцем в нынешних условиях можно было бы и в международном интернет-клубе по интересам.

Я не была активной сторонницей штабов Навального, не разделяю его мировоззрение, а на митинг вышла только тогда, когда он вернулся в Россию. Этический жест, реальное действие, подобное тому, которое должен совершить Геракл на распутье, оказался для меня значительнее всего прочего. Вернуться — ставка безрассудная лишь на поверхности, но в глубине своей, как я стараюсь верить, всякое подлинное этическое действие отпечатывается на целокупном состоянии нашего с вами космополиса. Что было неразумным — не составить вокруг себя сообщество людей, объединённых не просто работой, а общими интересами и согласием в вопросах права — слишком демократическими и либеральными были механизмы политического курса. Однако конкретный выбор конкретного человека остаётся значимым.

Крым — не бутерброд. Свобода — не пустое слово. Россия — Отечество. Смерть — неизбежна и побеждена.

Дорогие друзья! Колесо времени вращается столь же неумолимо, сколь и колесо Фортуны. Один год сменяет другой, растворяя наши победы и поражения в тихом океане прошлого, расчищая пространство для новых дел и решений. Порой нам кажется, что всё самое важное уже позади, всё уже свершились, над миром и нашей судьбой повисло мрачное зимнее городское небо, не предвещающее ничего радостного. Взгляд скользит по поверхности событий и обнаруживает лишь беспросветную — нет, даже не тьму — серость. Но стоит помнить, что зло — это только отпадение от блага, а уныние будней — только наш собственный отказ от праздника Бытия, режиссёрами-постановщиками которого можем быть только мы сами. Давайте перестанем сетовать на судьбу — Фортуну надо поколачивать, и тогда она станет гораздо покладистее. Возьмите на себя в новом году какую-нибудь, хотя бы самую небольшую, обязанность перед миром, историей, собой, ближними. Несите её гордо и радостно, даже если никто не замечает — сделайте Бога своим спутником, конфидентом и утешителем. И мы обещаем вам сделать то же самое.

Рождество Христово, как и все другие религиозные праздники, разумеется, повторяется ежегодно. Каждый год 7 января мы празднуем, в общем-то, одно и то же — Благую Весть, событие телесного воплощения Истины в мире. Каждый год мы радуемся как в первый раз, и каждый год эта радость всё та же, она не умаляется — ведь поводом для ликования является не новизна случившегося, а сам факт прихода в мир Спасителя. Так праздник обновляет нас, напоминая о вещах по-настоящему важных, вещах непреходящих. Праздничный годовой цикл настраивает человека на нужный ритм, помогает противостоять, с одной стороны, инерции, а с другой — навязанному современностью чувству, что ты куда-то опоздал, что нужно угнаться за временем.

Ровно тот же самый принцип действует и в жизни в целом, в том числе — в области политического. Ведь у политической философии нет никакой собственной автономной природы. Нет никакого вечно ускользающего рецепта идеального общества, нет никакой единственно верной идеологической модели, есть лишь благо и зло в отдельных человеческих душах, которые с неизбежностью производят то самое «общество», в котором мы живём. Взращивание блага и выкорчёвывание зла — в себе самом, прежде всего — это задача, которая не менялась последние три тысячи лет. Полис — это человек, написанный крупными буквами. Но нам снова и снова указывают на то, что мы повторяем одно и то же, что мы неизобретательны, что мы неактуальны. Пожалуй, что это действительно так. Мы предпочитаем старые истины новым, потому что новая истина — это оксюморон. С Рождеством Христовым!

Голая вечеринка республиканцев

На связи московский рупор республиканизма. В новом выпуске «Радио Республика» вы узнаете всё о голой вечеринке, а Родион Белькович впервые узнает об Анастасии Ивлеевой. Почему государственное насилие омерзительно и стоит ли прибегать к силовым методам в Прекрасной Республике Будущего? Как отличить либертарианство от голого насилия бандитов? И почему согласие в вопросах права с государством может закончиться посадкой в тюрьму?

Не снимаем носки и включаем новый выпуск!

«Знающий зэк не судит о тюрьме по фасаду или по общей камере — он судит по карцеру. Так и о стране вернее судить по тюрьмам, чем по достижениям».

30 декабря 2023 года мог бы исполниться 81 год одному из основателей диссидентского движения — Владимиру Буковскому. Популярный афоризм Ницше «Что не убивает меня, делает меня сильнее» редко находит практическое подтверждение. Но вот с Буковским, кажется, это именно тот случай.

Он провёл в советских лагерях и психушках в общей сложности около 13 лет, испытав на себе весь арсенал карательной психиатрии, но это его не сломило. И в 1976 году СССР был вынужден обменять Буковского на самого известного чилийского политзаключённого — лидера Коммунистической партии Луиса Корвалана. С тех пор Буковский жил и трудился в Англии, став специалистом в области нейрофизиологии.

«Нет, я не хотел уезжать. Евреи едут в Израиль, немцы — в Германию. … Но куда же бежать нам, русским? Ведь другой России нет».

Лимонов, обычно скупой на похвалы, отозвался на кончину Буковского: «Талантливый, упёртый русский человек был. Помимо всего прочего написал сильную книгу "И возвращается ветер"».

Это одна из самых популярных книг среди политзаключённых уже долгое время. Да и на зоне вообще. И не только потому, что это талантливо написанная автобиография русского диссидента. Этакая смесь «Колымских рассказов» Шаламова с их натуралистичностью расчеловечивания и «Записок революционера» Кропоткина с их высоконравственным политическим авантюризмом. С многочисленными теоретическими отступлениями, убеждающими своей простотой, логичностью и наглядностью примеров, подкрепляющих критику социализма, коллективизма и прочих вариаций системы, которая ни в грош не ставит конкретного человека, его жизнь и достоинство.

«Удивительная, страшная и бесчеловечная эта мечта о всеобщем абсолютном равенстве. И как только захватывает она умы людей, как сейчас же кровь рекой и горы трупов, сейчас же начинают выпрямлять горбатых и укорачивать длинных».

Но ещё одной отличительной чертой книги являются, несомненно, оптимизм и надежда, которые проявляются между строк, выстраданных в неравном и, казалось бы, обречённом противостоянии человека и всепоглощающей системы. И как солнечные лучи сквозь пасмурное небо питают всё живое, так и политзеки пошедшие all-in, в отсутствии естественного солнечного света в своих камерах, вдохновляются упрямством, последовательностью, опытом Буковского. Опытом, увы, не менее злободневным сегодня.

Мало кто знает, но Буковский был почётным вице-президентом Ассоциации свободы — британского консервативно-либертарианского аналитического центра, а также одним из идеологов партии UKIP, добивавшейся выхода Великобритании из Евросоюза, который Буковский ещё в середине нулевых нарёк «евросовком». Он был из тех, для кого политические идеалы не риторическое средство и разменная монета, но цель, в реализации которой он был последователен: что в лагерях и психушках Советского Союза, что за кафедрой в Кембридже. Референдум 2016 года зафиксировал очередную победу диссидента над «совком».

Победы эти, конечно, промежуточные, ведь ничто никогда не решается окончательно. Но это означает, что и победы систем и идеологий столь же промежуточны, и для читателей книги Буковского всегда открыта возможность противопоставить им свои триумфы.

«К тридцати годам начинаешь понимать, что самое главное твоё достояние — это друзья. Нет у тебя других ценностей. И не будет. В конце концов, разве от тебя зависит, как сложится жизнь? Кто-то живет долго и спокойно, кто-то — мало и бестолково. А что касается безнадёжности, то разве у нас когда-нибудь была надежда? Сделать все, что зависит от тебя самого, — больше надеяться не на что».

Мы часто говорим о том, что современное государство — феномен нового времени, возникновение которого связано с политическими событиями XVI-XVII веков. Но в действительности даже в рамках нового времени социальная структура, унаследованная от старого мира, препятствовала разворачиванию всех потенций новой формы господства. Логика государственной власти, суверенитета требует разрушения всяких различий, не обусловленных механически устройством нормативного порядка. Поэтому сохранявшиеся формы сословных, феодальных привилегий препятствовали воплощению в жизнь принципа единой законности — и именно против подобных рудиментов прошедших эпох уже традиционно выступают поборники государственной власти. Иными словами, в качестве лакмусовой бумажки, позволяющей выявить этатиста, может выступать вопрос социальных различий. Если вам говорят, что ко всем людям следует относиться как к равным, вам предлагают армейский сапог и дубинку омоновца. Что объединяет французских революционеров, красных кхмеров, либеральных идеологов — представление о том, что любая социальная стратификация допустима лишь как универсальное ясное правило, задающее конкретные условия приобретения и утраты привилегий. То есть всякие привилегии, возникающие исторически, не имеют права на существование, поскольку подрывают представление о тотальности государственного порядка.

Те страны и народы, в которых борьба с привилегиями по тем или иным причинам затягивалась, значительно дольше сохраняли известную степень автономии общества от государства. Типичный пример в этом отношении — Великобритания. В силу ряда причин (не последняя из которых — относительная географическая изолированность) на Британских островах остатки феодального порядка продолжали существовать значительно дольше, чем на континенте, и в силу этой всеобщей встроенности в принципиально иной, альтернативный государственному, порядок, интенсивность посягательства власти на сферу индивидуальной автономии была значительно ниже, чем в Европе. Реальность жёстких классовых барьеров оказывается чересчур вещественной для того, чтобы быть опрокинутой властным предписанием. Неудивительно, что именно в Великобритании в юридической среде и сегодня существует значительный скепсис в отношении даже таких вещей, как Всеобщая декларация прав человека — средневековый тип мышления, опирающийся на конструкцию конкурирующих привилегий, просто не может признать возможность универсализации нормативного.

Вполне закономерно, что одним из своеобразных лозунгов апологетов «европеизации» Англии стал слоган «We are all middle class now». Ибо всем было понятно, что широкий шаг государства возможен только там, где общество перестаёт само себе задавать внутренние рамки и системы различений. Не секрет, что классовые границы в Великобритании и сегодня самые строгие в Старом Свете, и их наличие позволяет и народу в целом осознавать свою непохожесть, которая в конце концов подталкивает, например, к закономерному Брекситу. Чем универсальнее, единообразнее, последовательнее оказывается нормативный порядок, тем меньше остаётся пространства для сопротивления. Русские люди в этом отношении пострадали особо, так как сперва классовую структуру общества разрушили в 1917 году, а затем повторно — уже применительно к постепенно сложившейся новой – в период перестройки. Именно тогда русских убедили, что принципиальные различия между людьми лежат в экономической плоскости. Современный капитализм — это двойник коммунизма, общество, лишённое культурной стратификации. Человек зарабатывающий — это человек эгалитарный, так как оперирует он исключительно количественными показателями. Капиталисту, в принципе, всё равно, кто именно покупает его товары и услуги. При капитализме не существует классов, отличающихся друг от друга манерами, речью, образом жизни, существует только единый спектр состоятельности, вполне соответствующий потребностям государственного строительства. Так что британцам можно только позавидовать. Боже, храни классовую систему!

Что такого мы нашли в этом UFC, да и в боевых искусствах в целом. Там-де какие-то недалёкие мужики избивают друг друга, да ещё и за деньги. Своим отношением к разного рода единоборствам, да и к спорту в принципе, мы поделились в одном из выпусков Радио Республика «Быстрее, выше, сильнее». По этому же вопросу рекомендую ознакомиться с публикацией Родиона Бельковича «Культ тела». Не буду повторяться, напомню только, что физическое развитие – необходимый элемент античной модели воспитания (пайдейи), принцип которой в XX веке удачно обобщил Юкио Мисима:

«Я всегда полагал, что толстое брюхо (признак духовной неряшливости) и хилая грудь (признак чрезмерной чувствительности) крайне отвратительны, поэтому был несказанно удивлён, когда узнал, что находятся люди, считающие подобные физические изъяны привлекательными. Мне телесные несовершенства казались чем-то постыдным — ведь их обладатель, по сути дела, выставлял напоказ срамные атрибуты своего духовного уродства».

А что касается непосредственно UFC, есть тут любопытная особенность этой организации – свобода от того, что сейчас часто ошибочно называют политикой. То есть свобода от навязываемой политизации и проекции на спорт идеологических и государственных разборок. Настоящая же политика, как одно из необходимых измерений человеческой vita activа, обнаруживается в UFC довольно часто: за многими поединками скрывается культурное или подлинно политическое противостояние. Оттого, например, нам всегда был симпатичен Шон Стрикленд, активно отстаивающий либертарные ценности старой Америки – как словом на различных интервью, так и, что нам особенно дорого, образом жизни.

Недавно он, уже бывший чемпион в среднем весе, отвечая на провокационный вопрос на пресс-конференции перед защитой титула, довольно жёстко высказался о навязываемой повестке транс-сообщества в США. Естественно, в леволиберальной прессе поднялась шумиха, различные оскорбившиеся требовали от UFC принять ограничительные меры в отношении бойца и прочие радости cancel culture. Но культура отмены, как известно, работает только в отношении тех, кто сам признаёт её легитимным инструментом. Президент UFC Дана Уайт несмотря на общественное давление оскорблённых высказался по этому поводу довольно однозначно:

«Я не пытаюсь указывать кому-либо, что им делать. Не буду контролировать других людей ни в какой форме. Постоянно говорю об этом. Мы делаем бои.
Если эти ответы так задевают ваши чувства, то, вероятно, вам не нужно задавать эти вопросы Шону Стрикленду.
Я никого не держу на поводке, у нас свобода слова. Я не буду контролировать, что людям говорить и во что им верить. Я ни одному грёбаному человеку не укажу, что ему говорить».

Таким образом, в отличие от остального спорта (за исключением, наверное, тенниса, и то – вспомните запреты выступать Новаку Джоковичу за отказ вакцинироваться), который давно находится под государственным колпаком, в UFC действительно не смотрят на цвет кожи, паспорт и происхождение спортсмена (в промоушене участвуют сейчас около 30 бойцов из России, среди которых один действующий чемпион и более 10 в самом топе рейтинга.) Но самое главное – там ценят первую поправку и «не контролируют других людей ни в какой форме», а защита высказываний и всё остальное — в руках самих бойцов. Во всех смыслах.

Тот факт, что в мире UFC можно дышать свободно и, не оглядываясь на идеологии и не боясь отмены, смеяться в лицо современному безобразию – это достояние политическое. В том небольшом пространстве, в котором у них сохранилась автономия, люди смогли всё устроить так, как они считают нужным. И устроили красиво. Но если это возможно в отдельно взятом октагоне, то кто мешает масштабировать?

За свободный Техас — и у них, и у нас!

Ну что, друзья, в связи со сложившейся ситуацией на мексиканской границе у нас с вами есть ещё один повод поговорить о разнице между словом и делом. Видите ли, Техас подложил свинью не только вашингтонскому обкому, но ещё и московскому. Ах, как обидно! Одно дело власть имущим бесконечно разглагольствовать о народе-богоносце, о традиционных ценностях, о единстве, о семье — ну, в общем, воспроизводить ментальную жвачку на телемостах и в интервью, закатывая всех неугодных в карцеры, и совсем другое — действительно защищать интересы населения на глазах у всего мира, не боясь для себя последствий от собственного правительства.

Губернатор Техаса не сумасшедший — он просто хорошо осведомлён, что существует ДВЕ принципиально разных интерпретации федеративного устройства США. Двести лет назад юристы Юга сформулировали доктрину нуллификации — всякий федеральный акт, нарушающий интересы штата, может быть попросту проигнорирован, потому что федерация — это СОЮЗ, который существует до тех пор, пока это отвечает чаяниям населения соответствующих штатов. Вице-президент США Джон Калхун отмечал: Конституция не уничтожила штаты как политические единицы, не превратила их население в воображаемую единую НАЦИЮ, многомиллионная воля которой таинственным образом выражается в Вашингтоне. Настоящая свобода может существовать только на региональном уровне. Никакой Конгресс, никакой Президент не могут в силу своей оторванности «от земли» безусловно и окончательно отражать волю населения. Вся власть остаётся именно у Республик, лишь ради взаимной выгоды объединившихся в США. А если Вашингтон попирает ваши представления о должном, ну зачем вам такой союзец?

В начале XIX века федеральная власть ещё не могла себе позволить вступить в открытое противостояние с Югом. Слишком многие ещё помнили, ради каких принципов они воевали за независимость от Англии. Конфликт был замят, но в учебниках по конституционному праву (знакомо?) северяне начали формулировать свою теорию федерации — дескать, какая же у нас может быть демократия, если все мы не станем многонациональным (шутка, но не совсем) народом? И когда вскоре Линкольн утопил Юг в крови, он уже не стеснялся рассказывать басни про «вечный союз». Ну, понимаете, печенеги, половцы… Но идеи, как отмечал один американский консерватор, имеют последствия. Вы можете убивать людей, бросать их в застенки, издеваться над ними — но с идеями так не выйдет. Кровь патриотов пропитывает землю, на которой вырастают молодые побеги Свободы, преследующие всё новых и новых тиранов, как призраки преследуют своих убийц.

Пока российские телеканалы с удовольствием смакуют (вместе с коллегами из CNN), как же ужасно в США относятся к неграм, вполне себе чернокожие политики под аплодисменты вполне себе реальной, а не согнанной в Лужники, толпы поддерживают техасское сопротивление. Пока лизоблюды на зарплате рассказывают об ужасной, педерастической Америке, в Огайо вслед за 22 другими штатами легислатура вводит законодательный запрет на гормональную терапию для смены пола несовершеннолетним и участие трансгендеров в женских спортивных соревнованиях. Пока одни государственные мужи на благо «титульной нации» наводняют города братской преступностью, другие (правда, опять за океаном) препятствуют наркотрафику и торговле людьми как могут, даже ценой непослушания (о ужас!) ПРЕЗИДЕНТУ.

Вся эта ситуация — ещё одна наглядная (ну сейчас-то, о боги, наглядная?) иллюстрация нашего тезиса о том, что линия борьбы не совпадает с государственными границами. Что настоящее идейное, моральное, даже духовное противостояние — это противостояние между самоопределением и тиранией. Что каждый политик, всерьёз относящийся к себе и своим гражданам, всегда делает личный выбор, который продиктован не соображениями карьеры и выгоды, не партийной дисциплиной, а разумом и совестью. Спасибо, дорогой губернатор Эбботт, за то, что ткнул носом в дерьмо столь многих дармоедов по обе стороны океана. Слава России! Слава Техасской Республике!

Вот мы и добрались, как того и следовало ожидать, до конфискации имущества по политическим соображениям. Следует оговориться, что в строго юридическом смысле предлагаемые нормы совершенно не меняют правила игры — конфискуется только имущество, с помощью которого лицо совершало правонарушение, а не «частная собственность» как таковая. Более того, совсем несложно помыслить и вполне последовательную легитимацию для грядущего расширения перечня статей. Они ничем не хуже и не лучше других. Всякому вменяемому человеку понятно, что соответствующая квалификация — это лишь вопрос интерпретации, право на которую, разумеется, принадлежит органу государственной власти, отличающемуся от любого другого только названием — суду. Понятно, что всякое имущество в силу фундаментальной неопределённости текста закона (не только этого, а вообще любого) может быть признано именно «используемым…» для совершения правонарушения.

Но ожидаемыми эти новшества являются вовсе не потому, что у нас непрестанного разворачивается (сколько там ещё остаётся свёрнутого?) гремучая змея тирании, а потому что всё это — лишь проявление возможностей, заложенных в самом институте собственности. Иными словами, если у вас, как вам кажется, всё ещё есть какая-то собственность, то это не ваша заслуга, а их недоработка. Можно сколько угодно доказывать, что действия можно смешивать с вещами (труд с апроприируемым предметом), а у объектов реальной действительности есть границы (сорванное вами яблоко начинается и заканчивается именно так, как вы себе представляете яблоко), но реальность вашего господства над вещами возможна не в силу абстрактного права, а в силу наличия определённого типа культуры, который вы должны разделять со своими ближними. Если этих ближних у нас нет, то и о собственности можно забыть. В этом смысле собственность есть скорее милость, которую проявляют люди, относящиеся друг к другу с любовью и сочувствием. Как только мы начинаем говорить о безусловном, индивидуальном праве собственности, считайте что всё пропало.

И пропало. Цицерон справедливо замечал две с лишним тысячи лет назад, что уже его современники напрочь позабыли о том, что помимо юридического содержания собственности (на которое надеялись и надеются как на амулет), у неё есть нравственное содержание — она существует ради того, чтобы мы имели возможность защищать нечто большее, наше общее пространство политики. Если этого пространства у нас нет, то и лишение нас этой собственности — вопрос времени. Нам ничего не может принадлежать там, где нас не считают за людей. Поэтому, конечно же, конечно же, грядущие волны конфискаций — это произвол и насилие. Конечно же. Но только произвол этот начинается тогда, когда вы надеетесь, что хорошая конституция или хорошие законы смогут что-то поменять в насквозь прогнившем обществе. Никому у нас больше ничто не принадлежит, друзья, всё у нас колхозное. Кроме бессмертной души.

Хорошим началом для налаживания нормальных отношений между Россией и США, конечно, был бы выход североамериканской Республики из НАТО. Из организации, само создание которой имело только одну цель — укрепление позиции сторонников расширения экспансии государства в повседневной жизни общества. Консервативно настроенные интеллектуалы после Второй мировой войны прекрасно понимали, что вступление в подобный военный альянс для США означало, прежде всего, фиксацию образа непримиримого врага в лице Советского Союза. Зачем? Ну затем же, зачем Вильсону нужно было вступать в Первую мировую — чтобы была возможность обосновать полувоенный режим контроля над обществом. Ведь если на пороге всегда стоят советские головорезы, как же можно безответственно требовать сокращения государства? Нет, надо увязнуть по горло в обязательствах по отношению к Европе, которые придётся выполнять.

Напомню о том, что по этому поводу думал, например, Томас Джефферсон: в его первой инаугурационной речи в качестве планов на будущее выступали «мир, торговля и честные доброжелательные отношения со всеми странами, без вступления в альянс с кем-либо из них». Ну или Джордж Вашингтон: «Основополагающим правилом поведения для нас во взаимоотношениях с иностранными государствами является развитие наших торговых отношений с ними при минимально возможных политических связях». Но куда там! Тогда речь шла о Республике, основная забота которой — давать своим гражданам жить свободно, а не отражать мифические нападения заокеанских коммунистов на непорочную Европу. К моменту победы над странами Оси американская номенклатура уже прекрасно понимала, что ей нужен новый враг, да желательно вечный. Чтобы доить американский народ и обеспечивать доходом своих внуков. Советская угроза была буквально сконструирована — не в том смысле, что СССР представлял собой нечто достойное восхищения, а в том простом смысле, что никакой речи об этой угрозе до второй половины сороковых в США не шло. Напротив, вплоть до войны Америку просто пучило от восторга перед советскими успехами. Но когда пришла пора выбирать себе новую угрозу, ярлык «красного фашизма» не заставил себя долго ждать. К сожалению, на каждого Роберта Тафта всегда приходится по десять Гарри Трумэнов.

Выход из НАТО отвечает не только нашим интересам, но и интересам американского народа. Потому что у всех народов есть один общий интерес — избавляться от паразитов.

Всё в отечественном политическом пространстве — хотя и не только в отечественном — стремительно алгоритмизируется, будто нейросети окончательно взяли верх над человечеством. Раньше можно было не смотреть подобные выступления, поскольку их содержание и так было очевидно. Сейчас уже не менее предсказуемым стало и последующее мнение экспертов. Стимул порождает реакцию — торжество бихевиоризма в той сфере, где должны бы торжествовать ценности. И для радикальных противников, и для приспособленцев Путин — пуп земли.

Получасовой урок российской истории для американского зрителя одни восприняли как проявление силы на фоне амёбных западных политиков, не способных связать двух слов, другие — как болезненную фиксацию на прошлом, полное непонимание контекста и оторванность от реальности правителя с 25-летним стажем. Этакая путинская подкова: и те, и другие, при всей разнице между ними, сходятся в том, что они обречены реагировать на один и тот же раздражитель. На самом деле, Россия без Путина — кошмарный сон как зетовца на прикорме, так и брюссельского грантоеда. Без него будет обнажена вся интеллектуальная и созидательная импотенция этого реактивного типа мышления.

Что касается приезда Карлсона, то здесь тоже столкнулись две конкурирующие тенденции: провинциальность мышления власть имущих и их обслуги (приехал белый господин) и вполне понятная глубинная тяга к полноправной включённости (как политической, так и культурной) России в западный контекст. Но в данном случае одно всё же исключает другое. Ведь и Карслон, я уверен, ждал внятной альтернативной консервативной программы, мифологии будущего, на которую, быть может, могли бы даже опереться несогласные с повесткой вашингтонского обкома европейцы и американцы, к которой могли бы потянуться здоровые силы запада, а получил истории локальных разборок, напоминающих бытовую возню за семейное наследство.

Мифология вокруг самого Путина как консервативного вождя возникла не от хорошей жизни, людям нужны success stories — демонстрация альтернативы для большей убедительности в позиционировании себя на внутреннем (западном) политическом рынке. Мол, если у него получается, то чем мы хуже? И поэтому успехи Путина, на риторическом уровне противостоящего глобальному порядку, вынужденно выдаются здоровыми западными силами за успехи консерватизма. Как каким-нибудь прожжённым европейским либералом победа Обамы выдавалась за триумф равенства, надежды, человечности etc. Людям нужны примеры, а не только идеалы или утопии.

Но всерьёз формулировать консервативную повестку будущего Путину неинтересно даже для западного зрителя. Всё-таки у идейного бесплодия есть один комфортный плюс: его носителю не хватает идейной плодовитости именно для того, чтобы осознать своё бесплодие. Поэтому ему милее копаться в прошлом и демонстрировать обиду по поводу того, что его не взяли в джентельменский западный клуб, упаковывая личный ресентимент в привычный для современной России идеологический компот. Возможно, консерваторы всех стран, которые в надежде смотрят по сторонам, могли бы задержать свой взор на Путине. Но увы, перед нами наследник не консервативной традиции запада, а совсем другой идеологической модели из 3 слов с резидентурой на Лубянке.

В течение некоторого времени после смерти Маргарет Тэтчер на улицах Лондона и других английских городов можно было увидеть танцующих, хохочущих и иным образом ликующих персонажей, воспринявших кончину известного своими прорыночными взглядами премьер-министра как свой личный праздник. Некоторые близкие мне люди указывали на эти случаи как на признак окончательной утраты человеческого облика жителями туманного Альбиона. Дескать, у нас такое невозможно. Нет, возражал я, вполне возможно. Смерть Навального подтвердила мою правоту — озверение не является привилегией англосаксов. Я, признаться, полагал, что сперва мы увидим макабрические танцы по поводу совсем другого персонажа. Но и они, уверен, впереди. Дикости партийность и программы безразличны.

Конечно же, подобное скотство свидетельствует, прежде всего, о глубоком моральном разложении значительной части наших современников. Но есть и важные общесоциальные выводы. Во-первых, подобные пляски на костях — это поведение гиен не только в смысле личной, но и в смысле коллективной беспомощности. Иначе говоря, сегодня только событие, к наступлению которого граждане не имеют никакого отношения, позволяет им таким диким образом «поучаствовать» в политике. Толпа сегодня радуется не возвращению народу рычагов управления, а тому или иному (даже совершенно случайному) исходу абсолютно обособленного от неё процесса. Во-вторых, такое поведение, как и ожидание (подчеркну, простое ожидание) смерти того или иного государственного деятеля, отражает искреннюю веру в кукольное представление, которым является современная политика эпохи развитого капитализма. Вот умрёт имярек — и потекут права и свободы молочными реками. Вот умер Навальный — и теперь Россия расправит свои имперские крылья, никакой Запад нам теперь не страшен. В общем, всё это — очень специфическая битломания. Но лучше бы визжали, конечно, от ливерпульской четвёрки. В-третьих, любовь к начальственному сапогу у нас будто подпитывается специальными афродизиаками, разработанными в каком-нибудь закрытом наукограде. То есть можно ещё как-то понять радость по поводу смерти личного врага или тирана, угнетателя, причиняющего страдания. Тут личная боль и жажда отмщения. Но радоваться гибели политически предельно травоядного человека, считавшего необходимым создать условия для самого существования не то что даже оппозиции, а просто чего-то напоминающего публичную дискуссию? Это за пределами всякого разумения, это перверсия не в переносном, а в прямом смысле.

Конечно, Боэси был прав — тирания возможна только потому, что люди готовы быть рабами. И дело не в страхе наказания, а в плохо скрываемом восторге по поводу даже гипотетической, даже реализованной кем-то другим возможности неограниченного господства над себе подобными. Да, президентом тебе не быть, но всегда можно найти способ прикоснуться к этой сладкой власти — избить жену, потушить сигарету о младенца, унизить подчинённого. Всё это прекрасно известно со времён Платона. Сократ, всерьёз утверждающий, что добродетель выше удовольствия, что существует истина, что участь несправедливого ужасна, вызывает шок у крепко стоящих на ногах Калликла или Фрасимаха. И судьба такой прямоты тоже хорошо известна: «справедливый человек подвергнется бичеванию, пытке на дыбе, на него наложат оковы, выжгут ему глаза, а в конце концов, после всяческих мучений, его посадят на кол и он узнает, что желательно не быть, а лишь казаться справедливым».

Скотство ищет скотства, ждёт скотства от других. Потому что всякий человек, в конце концов, имеет совесть, всякому может быть стыдно. И только постоянная взаимная стимуляция скотства позволяет об этом на время забыть. Потому так неприятно знать, что кто-то не хочет в этой оргии участвовать. Ишь ты, чистюля, портишь нам настроение. Как хорошо, что ты умер.

Дорогие друзья, в марте сего года в издательстве «Владимир Даль» наконец-то выйдет антология либертарианской мысли, составленная Родионом Бельковичем и предваряемая его обширной вводной статьёй. Насколько нам известно, это первый подобный сборник в России, позволяющий широкому кругу читателей познакомиться с традицией правого анархизма. Мы не либертарианцы, но мы не можем не отдать должное этому проекту критики государства и вносим свой посильный вклад в распространение радикальных идей.

Всё это до боли напоминает сюжет трагедии Софокла «Антигона», в которой дочь Эдипа, Антигона, вопреки запретам царя Креонта хоронит своего брата Полиника, убитого в борьбе с другим их братом — Этеоклом. Хоронит по всем обычаям, несмотря на то что Полиник объявлен врагом полиса, а Креонт требует оставить его тело на растерзание диким зверям. Антигону за непослушание он собирается замуровать в пещере, но повиновению тирану она предпочитает добровольную смерть. Прозрение Креонта наступает слишком поздно, а попрание общечеловеческой морали приводит его к непоправимым последствиям: его сын и жена кончают с собой.  
 
Однако опьянённый властью Креонт, нарушая естественный закон и обычаи, всё же действует сообразно своим собственным предписаниям. В отличие от эпигона, которому уже мало принципа, сформулированного его мексиканским коллегой Кальесом в начале XX века, и которому он был верен все 25 лет своего правления: друзьям — всё, врагам — закон. И это при том, что закон умеет по лёгкому мановению руки меняться в наихудшую для противников режима сторону. По закону тело должно было быть передано родным немедленно после установления причин смерти.
 
А ведь впереди ещё похороны, и это значит, что с выдачей тела перспективы государственной манипуляции никуда не исчезли. Власти снова придётся изобретать: как избежать раздражающей картины публичного прощания с неугодным, разглагольствуя о защите традиционных ценностей?
 
Креонта несчастья привели к запоздалому смирению. Всё же древние что-то да понимали в этой жизни (и смерти). Другое дело, что «Антигону» нынешние Креонты не читают. Что ж, тем хуже для них.
 
Любопытно, что в оккупированном Париже в 1943 году современная интерпретация этого произведения стала призывом к сопротивлению оккупантам, легально звучащим со сцены. Это может случиться практически с любым классическим произведением — там обычно воспевают свободу и не особенно жалуют тиранов. Именно это, кстати, заставляет некоторых товарищей при упоминании о культуре снимать с предохранителя свой браунинг.

Così fan tutte

Вот уже два года длится вооружённый конфликт. Пора напомнить наши простейшие тезисы, которые мы высказывали сразу после начала СВО, и которые не утратили своей актуальности.

Во-первых, конфликт идёт между двумя национальными государствами. Это не война русских против украинцев, света против тьмы, востока против запада, евразийцев против атлантистов, Чебурашки против старухи Шапокляк. Всё это — фантазии. Это конфликт двух национальных государств, который возможен просто потому, что существуют национальные государства. Они и возникали в XVII веке как политические структуры, способные монопольным образом использовать ресурсы подконтрольного им населения для участия в подобных мероприятиях. Così fan tutte. И они всегда преподносили любое вооружённое столкновение (с обеих сторон, разумеется) как священное, окончательное, освободительное. Как раз для того, чтобы вы забыли, что речь идёт всего лишь о конкретных решениях конкретных лиц. Всё это, разумеется, значит, что Украину мы поддерживаем не больше, чем любое другое государство. То есть не поддерживаем. Поддерживаем людей, страдающих от террора с любой стороны.

Во-вторых, трудно даже признаться себе в унизительном: что любой подобный конфликт может вестись, например, в силу расстроенных из-за несварения желудка чувств у человека, который даже не знает о вашем существовании. Парадоксально, но если вы погибнете в этом вооружённом конфликте, так это именно потому, что вы не имеете к нему никакого отношения. Власть существует сама по себе, без вас. Граждане национального государства (уточню для идиотов — любого) представляют собой не более чем абстрактные единицы. В ряде случаев принимаемые носителями власти решения могут совпадать с вашими интересами, взглядами, потребностями, но они никогда ими не продиктованы. Ваше существование абсолютно безразлично (уточню для идиотов — как и моё). Но так не хочется считать себя бессмысленной жертвой! Поэтому одни предпочитают истории про воссоединение народа, другие — про борьбу за демократию, третьи — про расу хоспод… Что-нибудь обязательно найдётся и вам по душе.

В-третьих, никого этот конфликт не сплотил, никакие силы народные не пробудил, от печальных серых будней никого не спас. Ни у нас, ни на Украине. Потому что нечего пробуждать. Было бы что — само бы давно проснулось. Как жили в системе исполнения наказаний, так и живём. Как окружали нас лизоблюды, приспособленцы, куркули, садисты, аферисты и проститутки, так и окружают. Если завтра вдруг представители высших эшелонов власти найдут точки соприкосновения, если соберутся в Турции, Удмуртии или Эфиопии и договорятся о прекращении боевых действий, благорастворении воздухов и вступлении США в ОДКБ, а России — в НАТО, то уже послезавтра завучи на школьных линейках будут водить колонны школьников к наспех слепленному памятнику Ленд-лизу. Доносы будут писать на ансамбли русской народной песни, из учебников исключат славянофилов, а в Лужниках на митингах все будут строго раздетые. Не проходили что ли? Вопрос о том, кто написал миллионы доносов, всем знаком. А кто варил джинсы? Кто фарцевал западными предметами потребления? Кто сношался с иностранными гостями на фестивалях молодёжи? Дядя Сэм? Да всё те же люди, которые сегодня «могут повторить». Для идиотов уточняю — это не в России народ не тот, это просто нет нигде никакого народа, ни в России, ни где-либо ещё. Есть «потребители контента». Кому подавай оторванные ноги, кому Екатерину Шульман.

Могла бы быть, конечно, одна положительная сторона у всего происходящего, но и тут провал. Из Москвы уехали многие любители лизать сапоги зарубежного производства — это хорошо. Но вот любители лизать сапоги отечественные, к сожалению, остались. Могли бы, например, уехать на фронт или хотя бы переселиться на вновь присоединённые территории. А то ведь русские, говорят, именно там, и они страшно соскучились именно по вас. Так редко удаётся прогуляться по совсем пустой Москве.