Ацуро Райли.


Приток горла

- Мы видели мать его она суха и скудна
Крючком иль изгибом
Я поглащаю зачатки историй.

Я весь в черпаке
Сосу и глотаю следом от рожденья. Из формы.

- Были ли вы пусто-вскормленным в истоках реки
Однажды (или "в скалистой груди навсегда") Я не был.

- Я научился лежать или лгать по нужде
для пропитания, проформы, Я ринулся Я жадно cглотнул данное мне.

В наши дни необходимо
приходить так как приходит сюда естество и не нуждаться в приманке.

Просто отвесно застыть словно кобра пустыни
кричи и жди.

[мои жухлые сорняки, мой крюк или трость, нужда, мои эпифиты, мои кипарисовые колени...]

Эта старая жажда неизменна точно приливы
пешком или лодкой в ночи (пожалуйста) приди утолить ее эмбрионом историй.

Николай Байтов

Поэт, прозаик, эссеист, перформер и book-art'-ист, автор четырех поэтических и пяти книг прозы. Лауреат стипендии Фонда Иосифа Бродского (2007). Лауреат премии Андрея Белого — 2011 (книга рассказов «Думай, что говоришь»).

http://telegra.ph/Nikolaj-Bajtov-11-06

Виктор КРИВУЛИН

НА ДОРОГЕ У КРЕСТА

то колющий то режущий уют
то зрелище при свете самопальном
стекла и музыки – там русские поют
на языке своем прощальном,

почти по-аглицки – нащупывая крест
впечатанный между сосками
то колющий то режущий то сканью
украшенный – в оплату за проезд

из Петербурга до Женевы
давно уже назначенный, с тех пор
как рыцарь бедный от Марии Девы
имел одно последнее виденье

решительный и тихий разговор

Сергей ГАНДЛЕВСКИЙ

Мы знаем приближение грозы,
Бильярдного раскатистого треска, —
Позвякивают ведра и тазы,
Кликушествует злая занавеска.
В такую ночь в гостинице меня
Оставил сон и вынудил к беседе
С самим собой. Педалями звеня,
Горбун проехал на велосипеде
В окне моем. Я не зажег огня.
Блажен, кто спит. Я встал к окну спиной.
Блажен, кто спит в разгневанном июле.
Я в сумерки вгляделся — предо мной
Сиделкою душа спала на стуле.
Давно ль, скажи, ты девочкой была?
Давно ль провинциалкой босоногой
Ступни впервые резала осокой,
И плакала, и пела? Но сдала
И, сидя, спишь в гостинице убогой.
Морщинки. Рта порочные углы.
Тяжелый сон. Виски в капели пота.
И страшно стало мне в коробке мглы —
Ужели это все моя работа!
С тех пор боюсь: раскаты вдалеке
Поднимут за полночь настойчиво и сухо —
На стуле спит усталая старуха
С назойливою мухой на щеке.
Я закричу, умру — горбун в окне,
Испуганная занавесь ворвется.
Душа вздрогнет, медлительно очнется,
Забудет все, отдаст усталость мне
И девочкой к кому-нибудь вернется.

1976

Сергей ГАНДЛЕВСКИЙ

А вот и снег. Есть русские слова
С оскоминой младенческой глюкозы.
Снег валит, тяжелеет голова,
Хоть сырость разводи. Но эти слезы
Иных времен, где в занавеси дрожь,
Бьет соловей, заря плывет по лужам,
Будильник изнемог, и ты встаешь,
Зеленым взрывом тополя разбужен.
Я жил в одной стране. Там тишина
Равно проста в овраге, церкви, поле.
И мне явилась истина одна:
Трудна не боль – однообразье боли.
Я жил в деревне месяц с небольшим.
Прорехи стен латал клоками пакли.
Вслух говорил, слегка переборщил
С риторикой, как в правильном спектакле.

Двустволка опереточной длины,
Часы, кровать, единственная створка
Трюмо, в которой чуть искажены
Кровать с шарами, ходики, двустволка.
Законы жанра – поприще мое.
Меня и в жар бросало, и знобило,
Но драмы злополучное ружье
Висеть висит, но выстрелить забыло.
Мне ждать не внове. Есть здесь кто живой?
Побудь со мной. Поговори со мной.
Сегодня день светлее, чем вчерашний.
Белым-бела вельветовая пашня.
Покурим, незнакомый человек.
Сегодня утром из дому я вышел,
Увидел снег, опешил и услышал
Хорошие слова – а вот и снег.

1978

Андрей БЕЛЫЙ

Зима

М. А. Волошину

Снега синей, снега туманней;
Вновь освеженной дышим мы.
Люблю деревню, вечер ранний
И грусть серебряной зимы.

Лицо изрежет ветер резкий,
Прохлещет хладом в глубь аллей;
Ломает хрупкие подвески
Ледяных, звонких хрусталей.

Навеяв синий, синий иней
В стеклянный ток остывших вод,
На снежной, бархатной пустыне
Воздушный водит хоровод.

В темнеющее поле прыснет
Вечерний, первый огонек;
И над деревнею повиснет
В багровом западе дымок;

Багровый холод небосклона;
Багровый отблеск на реке...
Лениво каркнула ворона;
Бубенчик звякнул вдалеке.

Когда же в космах белых тонет
В поля закинутая ель,
Сребро метет, и рвет, и гонит
Над садом дикая метель,—

Пусть грудой золотых каменьев
Вскипит железный мой камин:
Средь пламенистых, легких звеньев
Трескучий прядает рубин.

Вновь упиваюсь, беспечальный,
Я деревенской тишиной;
В моей руке бокал хрустальный
Играет пеной кружевной.

Вдали от зависти и злобы
Мне жизнь окончить суждено.
Одни суровые сугробы
Глядят, как призраки, в окно.

Пусть за стеною, в дымке блеклой,
Сухой, сухой, сухой мороз,—
Слетит веселый рой на стекла
Алмазных, блещущих стрекоз.

1907

Алексей ПАРЩИКОВ

ЛИМАН

По колено в грязи мы веками бредём без оглядки,
и сосёт эта хлябь, и живут её мёртвые хватки.

Здесь черты не провесть, и потешны мешочные гонки,
словно трубы Господни, размножены жижей воронки.

Как и прежде, мой ангел, интимен твой сумрачный шелест,
как и прежде, я буду носить тебе шкуры и вереск,

только всё это блажь, и накручено долгим лиманом,
по утрам - золотым, по ночам - как свирель, деревянным.

Пышут бархатным током стрекозы и хрупкие прутья,
на земле и на небе - не путь, а одно перепутье,

в этой дохлой воде, что колышется, словно носилки,
не найти ни креста, ни моста, ни звезды, ни развилки.

Только камень, похожий на тучку, и оба похожи
на любую из точек вселенной, известной до дрожи,

только вывих тяжёлой, как спущенный мяч, панорамы,
только яма в земле или просто - отсутствие ямы.

Мария СТЕПАНОВА

* * *

Едет поезд по целой России
Вдоль какой-то великой реки.
Пассажиры в плацкарте босые,
Полупьяные проводники.

В сладкой корочке жира и неги
Перед лицами близких людей
Проплывают куриные ноги,
Как деревья в дрожащей воде.

По его населенным вагонам,
Как спасенные души в раю,
Я хожу в одеяле казенном
И взволнованно песни пою.

Это дело гораздо опасней,
Чем считает отец-проводник,
Потому что хорошая песня
Неизменно восходит на крик.

Голым горлом под женские ахи
И негромкий убористый мат
Я пою про дорожные маки
И что гибнет батяня-комбат.

Тонкий голос как острое шило
Протыкает вагонный уют,
И становится людям паршиво,
И они меня в тамбуре бьют.

В честном пенье такая свирепость,
Что оно возмущает сердца,
И стоит пассажирская крепость,
Как слеза в середине лица.

2011

Дмитрий ВЕДЕНЯПИН

ПУСТОТА

Между той нелепой, которую мы ведем,
И другой, счастливой, которую мы теряем, -
Вертикальное облако,
Головокружительно полый объем,
Равный мере беспамятства,
Которое верхним краем
Чуть касается темени, а нижним - самого дна
Сердца, вросшего в пятки; мы словно висим над бездной,
Ухватившись за воздух; за нами стоит тишина
Неподвижно, как лестница в хлопнувшей пасти подъезда.
Что заботит притихших воров, разучившихся красть
И с тоски возмечтавших теперь о любви и покое? -
Как войти в пустоту?
Как ее обмануть?
Как упасть,
Не сломав головы? - если, вправду, возможно такое.

* * *

Он просиял и подошел к окну,
Дрожавшему от грохота трамвая,
Вплетенного в живую тишину,
Звенящую сквозь снег, как неживая.
И, вглядываясь в этот снег и свет,
Упавший навзничь в неприютном сквере
На комья грязи и клочки газет,
На праведных и грешных в равной мере
Прохожих без особенных примет,
Он рассудил не рассуждать о вере,
А просто верить в то, что смерти нет,
А милость есть - как в жизни есть потери,
Хранящие от сотни горших бед,
С рождения дежурящих у двери.

ГОЛОС

Сквозь ватное время, сквозь воздух, мелькая,
Как бабочка в елках над тенью от стула,
В затянутых наледью стеклах трамвая,
В густых спотыканьях невнятного гула...

Внутри треугольников и полукружий,
Сквозь блики на поручнях, в точке покоя
Нам было предсказано что-то такое,
Что все остальное осталось снаружи.

Осталось спокойно держать на весу
Снопы и царапины света на грани
Пустой пустоты, в черно-белом лесу,
Среди отражений цветов на поляне.

Осталось стоять, как живой человек,
В трамвае, гремящем то громче, то тише
Сквозь ватное время, танцующий снег
И голос, которого тут не услышишь.

1998

Михаил АЙЗЕНБЕРГ

Владимир ЕРМОЛАЕВ

МОИ ЗАНЯТИЯ

я построил охотничий домик
в десяти километрах
от своего “я”
там я отдыхаю после удачной
охоты

я разбил фруктовый сад
на обратной стороне
своего “я”
там я гуляю слушаю птиц
пробую фрукты

я проложил скоростную дорогу
через свое “я”
когда мне грустно
я смотрю
на машины что проезжают
по этой дороге

я устроил камеру пыток
в подвале своего “я”
иногда
я спускаюсь
туда
чтобы поговорить
с собой

2010

Ли Цинчжао
(1084—1151)

* * *
Вижу снова простор голубой,
Над беседкою тихий закат.
Мы совсем захмелели с тобой,
Мы забыли дорогу назад.

Было счастье — и кончилось вдруг.
В путь обратный пора нам грести.
Только лотос разросся вокруг,
Всюду лотос на нашем пути.

Мы на весла
Дружней налегли,
Мы гребем, выбиваясь из сил...

И в смятении чайки вдали
Улетают с песчаной косы.

Виктор САНЧУК

Мой Господи, скажи мне, что со мною:
негаданно, как будто бы во сне,
забытое, ничтожное, святое
нежданно отзывается во мне.
Кто нищий, тот не может пробросаться.
Зачем же вечно у меня в крови,
как золото, растворено богатство
чужой, во мне очнувшейся любви.

Как медленно плывут под ливнем люди.
Мне странный страх покоя не дает,
что срок придет, но ничего не будет, –
и минет день, и обновится год.
Как циферки, имен не переставить.
Теперь, теперь, пришедшему сюда,
мне жутко так, как если бы представить
живую жизнь без страшного Суда.

Дрожит рука. Скользящей жизни звенья
никак цепочку фактов не замкнут, –
как будто это серые мгновенья
в просветах меж вагонами встают
и падают. Я глаз не поднимаю,
но знаю: мир приземист и безлик.
Забыл, забыл, забыл! – не понимаю, –
как будто птиц дробящийся язык.

Теперь уже совсем, совсем немного,
и мимо черных дачек и лесов
в ночь канторова железная дорога
по тысяче потащит адресов.
Тогда меня по крохам соберите.
Мне много лет. Нет времени шутить.
Я вас любил. Простите мне, простите:
Я всех любил. Мне больно говорить.

1984

Вениамин Блаженный (Вениамин Айзенштадт)

* * *

Душа, проснувшись, не узна́ет дома,
Родимого земного шалаша,
И побредёт, своим путём влекома…
Зачем ей дом, когда она — душа?

И всё в пути бредя́ необратимом
Просторами небесной колеи,
Возьмёт душа моё земное имя
И горести безмерные мои.

Возьмёт не все́ их, но с собой в дорогу
Возьмёт душа неодолимый путь,
Где шаг за шагом я молился Богу
И шаг за шагом изнывал от пут.

Какой-то свет таинственный прольётся
На повороте времени крутом,
Но цепь предвечная не разомкнётся
Ни на юдольном свете, ни на том.

*

Воскресшие из мертвых не брезгливы.
Свободные от помыслов и бед,
Они чуть-чуть, как в детстве, сиротливы
В своей переменившейся судьбе.

Вот мать; ее постигла та же участь -
Пропел ей смертный каменный рожок...
Испытанная бедами живучесть
В певучий рассыпается песок.

Вот мать; в ее улыбке меньше грусти;
Ведь тот, кто мертв, он сызнова дитя,
И в скучном местечковом захолустье
Мы разбрелись по дням, как по гостям.

Нас узнают, как узнавали б тени,
Как бы узнав и снова не узнав...
Как после маеты землетрясенья,
У нас у всех бездомные глаза.

Но почему отец во всем судейском?
На то и милость, Господи, твоя:
Он, облеченный даром чудодейства,
Кладет ладонь на кривду бытия.

А впрочем, он кладет ладонь на темя -
И я седею, голову клоня
В какое-то немыслимое время,
Где ни отца, ни мира, ни меня.

О, сухо каменеющие лики!
...Смятение под маской затая,
Воскресшие из мертвых безъязыки,
Как безъязыка тайна бытия.

*

Ну что я могу вам сказать на прощанье,
Старик сумасшедший, прохожий чудак?..
Глядите на кошек моими очами
Моими руками ласкайте собак.