____________
Борис РЫЖИЙ
***
Прежде чем на тракторе разбиться,
застрелиться, утонуть в реке,
приходил лесник опохмелиться,
приносил мне вишни в кулаке.
С рюмкой спирта мама выходила,
менее красива, чем во сне.
Снова уходила, вишню мыла
и на блюдце приносила мне.
Патронташ повесив в коридоре,
привозил отец издалека
с камышами синие озера,
белые в озерах облака.
Потому что все меня любили,
дерева молчали до утра.
«Девочке медведя подарили», —
перед сном читала мне сестра.
Мальчику полнеба подарили,
сумрак елей, золото берез.
На заре гагару подстрелили.
И лесник три вишенки принес.
Было много утреннего света,
с крыши в руки падала вода,
это было осенью, а лето
я не вспоминаю никогда.
1999
Борис РЫЖИЙ
***
Прежде чем на тракторе разбиться,
застрелиться, утонуть в реке,
приходил лесник опохмелиться,
приносил мне вишни в кулаке.
С рюмкой спирта мама выходила,
менее красива, чем во сне.
Снова уходила, вишню мыла
и на блюдце приносила мне.
Патронташ повесив в коридоре,
привозил отец издалека
с камышами синие озера,
белые в озерах облака.
Потому что все меня любили,
дерева молчали до утра.
«Девочке медведя подарили», —
перед сном читала мне сестра.
Мальчику полнеба подарили,
сумрак елей, золото берез.
На заре гагару подстрелили.
И лесник три вишенки принес.
Было много утреннего света,
с крыши в руки падала вода,
это было осенью, а лето
я не вспоминаю никогда.
1999
После дождя мне нравится смотреть на закат, огромный закат со множеством оттенков — кажется, там, за закатом, я живу по-настоящему, а этот я, сидящий после ливня у окна, всего лишь несчастный двойник, никчёмная параллель, чёрт знает вообще кто такой.
***
Над домами, домами, домами
голубые висят облака -
вот они и останутся с нами
на века, на века, на века.
Только пар, только белое в синем
над громадами каменных плит...
Никогда, никогда мы не сгинем,
мы прочней и нежней, чем гранит.
Пусть разрушатся наши скорлупы,
геометрия жизни земной, -
оглянись, поцелуй меня в губы,
дай мне руку, останься со мной.
А когда мы друг друга покинем,
ты на крыльях своих унеси
только пар, только белое в синем,
голубое и белое в си...
1996
Над домами, домами, домами
голубые висят облака -
вот они и останутся с нами
на века, на века, на века.
Только пар, только белое в синем
над громадами каменных плит...
Никогда, никогда мы не сгинем,
мы прочней и нежней, чем гранит.
Пусть разрушатся наши скорлупы,
геометрия жизни земной, -
оглянись, поцелуй меня в губы,
дай мне руку, останься со мной.
А когда мы друг друга покинем,
ты на крыльях своих унеси
только пар, только белое в синем,
голубое и белое в си...
1996
_______________
Франсуа ВИЙОН
Баллада повешенных
Ты жив , прохожий , погляди на нас.
Teбя мы ждeм нe пepвyю нeдeлю.
Гляди - мы выcтaвлeны нaпoкaз.
Нас было пятеро, мы жить хотели,
и нас повесили. Мы почернели.
Мы жили как и ты. Нас больше нет.
Не вздумай осуждать, безумны люди.
Мы ничего не возразим в ответ.
Взглянул и помолись, а бог рассудит.
Дожди нас били, ветер тряс и тряс,
Нас солнце жгло, белили нас метели,
Летали вороны. У нас нет глаз,
Мы не посмотрим. Мы бы посмотрели,
Ты посмотри - от глаз остались щели.
Развеет ветер нас, исчезнет след.
Ты осторожней нас живи. Пусть будет
Твой путь другим. Но помни наш совет.
Взглянул и помолись, а бог рассудит.
Гocпoдь пpocтит - мы знaли мнoгo бeд.
A ты зaпoмни - cлишкoм мнoгo cyдeй.
Tы мoжeшь жить - пepeд тoбoю cвeт,
Bзглянyл и пoмoлиcь, a бoг paccyдит.
(Перевод Ильи Эренбурга)
Франсуа ВИЙОН
Баллада повешенных
Ты жив , прохожий , погляди на нас.
Teбя мы ждeм нe пepвyю нeдeлю.
Гляди - мы выcтaвлeны нaпoкaз.
Нас было пятеро, мы жить хотели,
и нас повесили. Мы почернели.
Мы жили как и ты. Нас больше нет.
Не вздумай осуждать, безумны люди.
Мы ничего не возразим в ответ.
Взглянул и помолись, а бог рассудит.
Дожди нас били, ветер тряс и тряс,
Нас солнце жгло, белили нас метели,
Летали вороны. У нас нет глаз,
Мы не посмотрим. Мы бы посмотрели,
Ты посмотри - от глаз остались щели.
Развеет ветер нас, исчезнет след.
Ты осторожней нас живи. Пусть будет
Твой путь другим. Но помни наш совет.
Взглянул и помолись, а бог рассудит.
Гocпoдь пpocтит - мы знaли мнoгo бeд.
A ты зaпoмни - cлишкoм мнoгo cyдeй.
Tы мoжeшь жить - пepeд тoбoю cвeт,
Bзглянyл и пoмoлиcь, a бoг paccyдит.
(Перевод Ильи Эренбурга)
Баллада истин наизнанку
Мы вкус находим только в сене
И отдыхаем средь забот,
Смеемся мы лишь от мучений,
И цену деньгам знает мот.
Кто любит солнце? Только крот.
Лишь праведник глядит лукаво,
Красоткам нравится урод,
И лишь влюбленный мыслит здраво.
Лентяй один не знает лени,
На помощь только враг придет,
И постоянство лишь в измене.
Кто крепко спит, тот стережет,
Дурак нам истину несет,
Труды для нас - одна забава,
Всего на свете горше мед,
И лишь влюбленный мыслит здраво.
Коль трезв, так море по колени,
Хромой скорее всех дойдет,
Фома не ведает сомнений,
Весна за летом настает,
И руки обжигает лед.
О мудреце дурная слава,
Мы море переходим вброд,
И лишь влюбленный мыслит здраво.
Вот истины наоборот:
Лишь подлый душу бережет,
Глупец один рассудит право,
И только шут себя блюдет,
Осел достойней всех поет,
И лишь влюбленный мыслит здраво.
(Перевод Ильи Эренбурга)
Мы вкус находим только в сене
И отдыхаем средь забот,
Смеемся мы лишь от мучений,
И цену деньгам знает мот.
Кто любит солнце? Только крот.
Лишь праведник глядит лукаво,
Красоткам нравится урод,
И лишь влюбленный мыслит здраво.
Лентяй один не знает лени,
На помощь только враг придет,
И постоянство лишь в измене.
Кто крепко спит, тот стережет,
Дурак нам истину несет,
Труды для нас - одна забава,
Всего на свете горше мед,
И лишь влюбленный мыслит здраво.
Коль трезв, так море по колени,
Хромой скорее всех дойдет,
Фома не ведает сомнений,
Весна за летом настает,
И руки обжигает лед.
О мудреце дурная слава,
Мы море переходим вброд,
И лишь влюбленный мыслит здраво.
Вот истины наоборот:
Лишь подлый душу бережет,
Глупец один рассудит право,
И только шут себя блюдет,
Осел достойней всех поет,
И лишь влюбленный мыслит здраво.
(Перевод Ильи Эренбурга)
Шла я по дороге и думала: в стихах, как в таежной избушке, путник должен найти все нужное на первый случай - спички, хлеб, соль, топор, колодец рядом. Быстро порывшись в стихах, я все это обнаружила.
Но дальше оказалось, что в низ можно найти все, о чем ни подумаешь: музыкальные инструменты, почти всех птиц, животных, отвлеченные понятия, одежду, деньги посуду... Хотя я не бытописатель, отныюдь. Конечно, не все предметы, какие существуют, но все виды, ряды, а в них, как в сломанной расческе, может и не быть пары зубьев.
Елена ШВАРЦ
Но дальше оказалось, что в низ можно найти все, о чем ни подумаешь: музыкальные инструменты, почти всех птиц, животных, отвлеченные понятия, одежду, деньги посуду... Хотя я не бытописатель, отныюдь. Конечно, не все предметы, какие существуют, но все виды, ряды, а в них, как в сломанной расческе, может и не быть пары зубьев.
Елена ШВАРЦ
ПОДРАЖАНИЕ БУАЛО
Э.Л. Линецкой
Мне нравятся стихи, что на трамвай похожи:
звеня и дребезжа, они летят, и все же,
хоть косо, в стеклах их отражены
дворы, дворцы и слабый свет луны,
свет слепоты — ночного отблеск бденья,
и грубых рифм короткие поленья.
Поэт собой любим, до похвалы он жаден.
Поэт всегда себе садовник есть и садик.
В его разодранном размере, где Дионис живет,
как будто прыгал и кусался несытый кот.
Неистовство и простота всего в основе,
как у того, кто измышлял составы крови.
Родной язык как старый верный пес, —
когда ты свой, то дергай хоть за хвост.
Но, юный друг, своим считаю долгом
предупредить, что Муза схожа с волком,
и если ты спознался с девой страшной,
то одиночества испробуй суп вчерашний.
Поэт есть глаз, — узнаешь ты потом, —
мгновенье связанный с ревущим Божеством.
Глаз выдранный — на ниточке кровавой,
на миг вместивший мира боль и славу.
1970
Э.Л. Линецкой
Мне нравятся стихи, что на трамвай похожи:
звеня и дребезжа, они летят, и все же,
хоть косо, в стеклах их отражены
дворы, дворцы и слабый свет луны,
свет слепоты — ночного отблеск бденья,
и грубых рифм короткие поленья.
Поэт собой любим, до похвалы он жаден.
Поэт всегда себе садовник есть и садик.
В его разодранном размере, где Дионис живет,
как будто прыгал и кусался несытый кот.
Неистовство и простота всего в основе,
как у того, кто измышлял составы крови.
Родной язык как старый верный пес, —
когда ты свой, то дергай хоть за хвост.
Но, юный друг, своим считаю долгом
предупредить, что Муза схожа с волком,
и если ты спознался с девой страшной,
то одиночества испробуй суп вчерашний.
Поэт есть глаз, — узнаешь ты потом, —
мгновенье связанный с ревущим Божеством.
Глаз выдранный — на ниточке кровавой,
на миг вместивший мира боль и славу.
1970
"Как многообразен внешний мир, как будто дело чести Создателя, чтобы на огромном пляже не было двух одинаковых песчинок. Их не может быть, я уверена. Но мир душевный и, конечно, духовный гораздо менее многообразен, чувства и боль у всех почти одинаковы, и духовные переживания — они поднимаются по дороге, маршрут которой святым хорошо известен. То есть чем сущностней, тем ближе к единице."
Из дневника, 2007
Елена Шварц
Из дневника, 2007
Елена Шварц
***
Михаилу Шварцману
Ткань сердца расстелю Спасителю под ноги,
Когда Он шёл с крестом по выжженной дороге,
Потом я сердце новое сошью.
На нём останется – и пыль с Его ступни,
И тень креста, который Он несёт.
Всё это кровь размоет, разнесёт,
И весь состав мой будет просветлён,
И весь состав мой будет напоён
Страданья светом.
Есть всё: тень дерева, и глина, и цемент,
От света я возьму четвёртый элемент
И выстрою в теченье долгих зим
Внутригрудной Ерусалим.
1996
Михаилу Шварцману
Ткань сердца расстелю Спасителю под ноги,
Когда Он шёл с крестом по выжженной дороге,
Потом я сердце новое сошью.
На нём останется – и пыль с Его ступни,
И тень креста, который Он несёт.
Всё это кровь размоет, разнесёт,
И весь состав мой будет просветлён,
И весь состав мой будет напоён
Страданья светом.
Есть всё: тень дерева, и глина, и цемент,
От света я возьму четвёртый элемент
И выстрою в теченье долгих зим
Внутригрудной Ерусалим.
1996
Уроки Аббатисы
Мне Аббатиса задала урок –
Ей карту Рая сделать поточнее.
Я ей сказала – я не Сведенборг.
Она мне: будь смиренней и смирнее.
Всю ночь напрасно мучилась и сникла,
Пока не прилетел мой Ангел-Волк,
Он взял карандаши, бумагу, циркуль
И вспомнил на бумаге всё, что мог.
Но Аббатиса мне сказала: «Спрячь.
Или сожги. Ведь я тебя просила,
Тебе бы только ангела запрячь,
А где ж твои и зрение и сила?»
Мне Аббатиса задала урок –
Чтоб я неделю не пила, не ела,
Чтоб на себя я изнутри смотрела
Как на распятую – на раны рук и ног.
Неделю так я истово трудилась –
А было лето, ухала гроза, –
Как на ступнях вдруг язвами открылись
И на ладонях синие глаза.
Я к Аббатисе кинулась – смотрите!
Стигматы! В голубой крови!
Она в ответ: ступай назад в обитель,
И нет в тебе ни боли, ни любви.
Мне Аббатиса задала урок –
Чтоб я умом в Ерусалим летела
На вечерю прощанья и любви, –
И я помчалась, бросив на пол тело.
«Что видела ты?» – «Видела я вечер.
Все с рынка шли. В дому горели свечи.
Мужей двенадцать, кубок и ножи,
Вино, на стол пролитое. В нём – муху.
Она болтала лапками, но жизнь
В ней, пьяной, меркла...»
– «Ну а Спасителя?» -
«Его я не видала.
Нет, врать не буду. Стоило
Глаза поднять – их будто солнцем выжигало,
Шар золотой калил. Как ни старалась –
Его не видела, почти слепой осталась».
Она мне улыбнулась – «Глазкам больно?»
И в первый раз осталась мной довольна.
Из "Лоция ночи", 1993.
Мне Аббатиса задала урок –
Ей карту Рая сделать поточнее.
Я ей сказала – я не Сведенборг.
Она мне: будь смиренней и смирнее.
Всю ночь напрасно мучилась и сникла,
Пока не прилетел мой Ангел-Волк,
Он взял карандаши, бумагу, циркуль
И вспомнил на бумаге всё, что мог.
Но Аббатиса мне сказала: «Спрячь.
Или сожги. Ведь я тебя просила,
Тебе бы только ангела запрячь,
А где ж твои и зрение и сила?»
Мне Аббатиса задала урок –
Чтоб я неделю не пила, не ела,
Чтоб на себя я изнутри смотрела
Как на распятую – на раны рук и ног.
Неделю так я истово трудилась –
А было лето, ухала гроза, –
Как на ступнях вдруг язвами открылись
И на ладонях синие глаза.
Я к Аббатисе кинулась – смотрите!
Стигматы! В голубой крови!
Она в ответ: ступай назад в обитель,
И нет в тебе ни боли, ни любви.
Мне Аббатиса задала урок –
Чтоб я умом в Ерусалим летела
На вечерю прощанья и любви, –
И я помчалась, бросив на пол тело.
«Что видела ты?» – «Видела я вечер.
Все с рынка шли. В дому горели свечи.
Мужей двенадцать, кубок и ножи,
Вино, на стол пролитое. В нём – муху.
Она болтала лапками, но жизнь
В ней, пьяной, меркла...»
– «Ну а Спасителя?» -
«Его я не видала.
Нет, врать не буду. Стоило
Глаза поднять – их будто солнцем выжигало,
Шар золотой калил. Как ни старалась –
Его не видела, почти слепой осталась».
Она мне улыбнулась – «Глазкам больно?»
И в первый раз осталась мной довольна.
Из "Лоция ночи", 1993.