“Так как на данный момент нет средств эвакуации, для раненых нет спецдоставки боеприпасов, медицины, продовольствия. Той же самой воды – это очень дефицитно здесь, приходится из луж пить…”.

“Обсуждает наши зарплаты, говорит о том, что мы в тылу сидим, оружие в руках не держали... Интересно, да, выходит, оружие в руках не держали, но почему-то почти все раненые были. Всех семьи знают, где мы и что мы. И в бахмутскую мясорубку мы попали. Вагнера нашей дивизии, мобилизованным, отдали свои позиции. Это, не знаю, 80-90% мобилизованных уже нет в живых с нашей дивизии”.

“Если что-то пойдет не так у моих родственников, семьи. Начнут там увольнять, угрожать, там уже не словами будут разговоры, не через всяких там мусоров и блатных, там уже со мной будут разговоры, один на один, на..уй. Не знаю, останешься ли ты вообще на этом бл..дь свете на..уй”.

"С первого января мы тут, не можем вылезти вдвоем с напарником".

"Ну, ничего нет, бл*дь, этого, как его, министерства обороны. Ну, где тут что? Рожки даже, и то рожков даже не хватает. Ну, где тут что-то, покажите, чтоб дало что-то министерство обороны?”.

“Вот здесь вот лежал недавно трёхсотый наш парнишка, отправили его на эвакуацию, не дошёл, погиб”.