Тезис о том, что преемственность, по крайней мере, в контексте того, что армии независимых государств сформировались здесь на основе колониальных войск, в общем случае – тоже неверен.

Это зависит и от колониальной политики формирования вооружённых подразделений, которая сильно отличалась в зависимости от практик каждой из метрополий. Как и от характера обретения независимости – очевидно, что в армиях бывших португальских колоний и, например, в Зимбабве, мало что сохранилось от колониального уклада.

Серьёзный отпечаток на региональные армии наложили и гражданские войны – вооружённые формирования Руанды и Чада создавались победителями на основе своих парамилитарных подразделений, а, соответственно, имеют уже совершенно иные черты.

Исторически определённая кастовость африканских военных, когда колониальные подразделения формировались на основе какого-то титульного этноса, тоже не верна – водоворот мировых войн и насильная мобилизация изменила этот принцип. Антиколониальные движения и гражданские войны также изменили характер формирования армий.

Вообще, колониальный принцип формирования титульного этноса отличается в разных странах Африки. Например, титульный этнос в Нигере в колониальный период – джерма. В соседнем Мали этот же этнос известен как сонгаи, и достаточно маргинализирован. В то же время, и джерма и сонгаи служат в вооруженных силах Нигера и Мали.

Кроме того, армии африканских стран сами по себе неоднородны. Не говоря уже о том, что формирование сухопутных войск отличны от ВМС и ВВС, во многих государствах существуют специализированные подразделения, так называемая «преторианская гвардия» действующего режима, которая отличается, как по предназначению, так и по составу.

Коррупция – явление интернациональное, в африканском обществе оно, как правило, ограничено высшими эшелонами власти. И армия здесь – не исключение. У какого-то полковника могут появиться возможности, а лейтенант живет на зарплату. Существует определённая система противовесов, ограничивающая распространение этого явления.

Например, очень упрощенно, вопрос о приобретении какой-то военной техники и вооружения, как правило, результат согласования между руководством подразделения, управления материального обеспечения и генштаба. Отсутствие консенсуса между участниками делает эту сделку невозможной, но, при этом, совершенно необязательно, что все участники схемы должны быть бенефициарами.

Слишком акцентированное влияние какого-то клана? Эти кланы есть, но они меняются в течение времени, и в современный период не имеют ярко выраженной этнической окраски. Попытки искать какие-то формы влияния родовой аристократии и религиозных лидеров на армию, на офицерский корпус – не более чем конспирология.

Возвращаясь к вышесказанному, существующее лобби, завязанное на поставки вооружений, не являются константой, в них могут присутствовать постоянные члены, в том числе из исторической знати, но их вес, с точки зрения принятия решений, меняется в зависимости от целого ряда причин. И, прежде всего, от существующего режима.

Аналогично это происходит и с точки зрения непотизма – явление это, несомненно, присутствует, но оно также волатильно. Сложно найти какую-то страну, где эта тенденция имела бы какой-то инвариантный от действующего режима характер. Смена режима обычно вызывает «перетасовку» кадров до оперативного уровня, где ротация может вызвать проблемы в функционировании института в целом.

Но есть, конечно, и общее. Армия – это государственный институт, неразрывно связанный с обществом. И проблемы общества неизменно переносятся на проблемы армии. В силу особенности этого института, деятельность которого регулируется дисциплиной и субординацией, в нём происходит формирование надэтнической и надрелигиозной категории «военнослужащий национальной армии».

Это, своего рода, плавильный котёл, в котором происходит частичная этническая деконструкция и принимается религиозная терпимость. Поэтому этот институт наименее подвержен эрозии и деградации. Он остаётся одним из немногих механизмом социального лифта, как уже говорилось выше, но офицеры оперативного звена инварианты от смены режима. Это очевидно – кому-то же надо родину защищать. Исходя из этого, армия является наиболее уважаемым государственным институтом.

Но, как часть общества, вопросы дефицита социальной справедливости влияют и на армию. И это, прежде всего, конфликт из-за слишком сильного расслоения, главным образом между центром и окраиной. Происходящий конфликт в Судане – это не война между претендентами на власть генералами Бурханом и Дагло, не этнический конфликт между этносами джаалин, из которых преимущественно формировался офицерский корпус, и ризегат, основой групп «джанджавидов» Дарфура, составляющих «Силы быстрого реагирования», а борьба за справедливое распределение политической власти и ресурсов страны.

Общим для африканских стран является определённая тенденция к политизации армии, стремление правящих кругов превратить её в инструмент режима. Этим, отчасти, и объясняются военные перевороты, мятежи и вооруженные конфликты в африканских государствах.

Ну, и самое главное.

Большинство африканских армий находятся на очень низком уровне боеспособности. Это – одновременно и беда, и вина африканских государств.

Причины у всех индивидуальные, наиболее распространённые – это колониальное наследие, бедность и неправильно расставленные бюджетные основы. Коррупцию можно дипломатично вставить в бюджетные приоритеты, роль которой в снижении уровня боеспособности очень велика.