кино и вино александра залесова
*картинка древняя, но хорошая Запускаем подкаст «Саша и Маша». Мы с Машей решили болтать про кино чаще и неформальнее. Вот в этом выпуске вообще начали с Путина, потом перешли к «Ведьмаку», а закончили каким-то экзистенциальным кризисом. Этот подкаст не…
«Аллея кошмаров» — абсолютно религиозное кино, целиком посвящённое греху гордыни. Самому страшному, по всем архивным документам, как это теперь говорят. Гордыня изменяет чувство реальности. «Это я меняю мир, это я держу свою судьбу в своих руках, это я вижу скрытые пути, по которым работает жизнь на самом деле».
Для дель Торо эта тема кажется особенно личной. Герой Брэдли Купера в фильме — любой творческий человек, заигрывающий с толпой и думающий, что он понял всех. Он понял, что такое человек как создание. Со стороны его помешательство на собственных силах выглядит глупо и смешно, его обман очевиден, но только не ему самому. Неспособность увидеть свою заурядность и бессилие, свою человечность, спускают его буквально в ад. Потому что отказываясь быть человеком ты становишься либо богом (что невозможно), либо чудовищем. «Да, я монстр!», — радостно кричит он в финале сквозь слёзы. Да, я монстр, я монстр, я монстр. Хотя я совсем не хотел им быть.
Для дель Торо эта тема кажется особенно личной. Герой Брэдли Купера в фильме — любой творческий человек, заигрывающий с толпой и думающий, что он понял всех. Он понял, что такое человек как создание. Со стороны его помешательство на собственных силах выглядит глупо и смешно, его обман очевиден, но только не ему самому. Неспособность увидеть свою заурядность и бессилие, свою человечность, спускают его буквально в ад. Потому что отказываясь быть человеком ты становишься либо богом (что невозможно), либо чудовищем. «Да, я монстр!», — радостно кричит он в финале сквозь слёзы. Да, я монстр, я монстр, я монстр. Хотя я совсем не хотел им быть.
Любая война ужасна, несправедливая война — преступна. Каждый русский человек против несправедливой войны. Как и каждый поляк, чех, француз, американец, итальянец, любой. Каждая потерянная жизнь — это скорбь и пустота, каждый разрушенный дом — это уничтоженное время и силы людей. Война обнуляет цивилизацию, разрушает всё то, что мы строим все вместе. Задача любой власти — уменьшить количество войны. Её невозможно остановить совсем, война постоянно с нами, внутри нас, но ограничить её можно. Всегда можно провести черту. Потому что каждый день войны — это ещё один день смертей, разрушенных домов и украденного времени. Мы не хотим говорить о войне в обычное время, мы даже на словах не хотим приносить её в дом. Это не война, говорим мы, это что-то другое. Потому что сама мысль о войне, о том, что люди убивают друг друга, вселяет в нас животный страх. Сказать «тогда никакой войны прямо сейчас на всей планете» — значит пойти против реальности, в которой войны идут каждый день, но уменьшить количество войны — это обязанность, которую мы можем выполнить. И на личном уровне и на уровне каждой власти. У русских людей должна быть такая власть.
Forwarded from Кураев
Права она или нет - это моя страна
Это мо(словечко), сказанное американским офицером Стивеном Декатюр (Декейтер) (Stephen Decatur) на обеде, устроенном в его честь в городе Норфолке (штат Виргиния) в апреле 1816 годаhttps://en.wikipedia.org/wiki/Stephen_Decatur
И есть его (словечка) разбор мудрым Честертоном:
Со всех сторон мы слышим сегодня о любви к нашей стране, и все же тот, кто в буквальном смысле слова испытывает такую любовь, должен быть озадачен этими разговорами, как человек, который слышит от всех людей, что луна светит днем, а солнце - ночью. В конце концов, он должен прийти к убеждению, что эти люди не понимают, что означает слово любовь, что они подразумевают под любовью к стране не то, что мистик подразумевает под любовью к Богу, а что-то вроде того, что ребенок подразумевает под любовью к варенью. Для того, кто любит свою родину, например, наше хваленое безразличие к этике национальной войны - это просто загадочная белиберда. Это все равно, что сказать человеку, что мальчик совершил убийство, но что ему не стоит беспокоиться, потому что это всего лишь его сын. Здесь, очевидно, слово любовьупотреблено без смысла.
Суть любви - быть чувствительной, это часть ее обреченности; и тот, кто возражает против одного, непременно должен избавиться от другого. Эта чувствительность, доходящая иногда до почти болезненной чувствительности, была отличительной чертой всех великих любовников, как Данте, и всех великих патриотов, как Chatham.
Слова Моя страна, права она или нет- это то, что ни одному патриоту не придет в голову сказать, разве что в отчаянном случае. Это все равно, что сказать: Моя мать, пьяная или трезвая. Несомненно, если мать порядочного человека пьет, он разделит ее беды до последнего; но говорить так, будто он будет в состоянии безразличия к тому, пьет его мать или нет, - это, конечно, не язык людей, познавших великую тайну.
То, что нам действительно нужно для расстройства и свержения глухого и буйного джингоизма, - это возрождение любви к родной земле. Когда это произойдет, все пронзительные крики внезапно прекратятся. Ибо первый признак любви - это серьезность: любовь не приемлет бутафорских бюллетеней и пустой победы слов. Она всегда будет считать лучшим самого откровенного советчика.
On all sides we hear to-day of the love of our country, and yet anyone who has literally such a love must be bewildered at the talk, like a man hearing all men say that the moon shines by day and the sun by night. The conviction must come to him at last that these men do not realize what the word ‘love’ means, that they mean by the love of country, not what a mystic might mean by the love of God, but something of what a child might mean by the love of jam. To one who loves his fatherland, for instance, our boasted indifference to the ethics of a national war is mere mysterious gibberism. It is like telling a man that a boy has committed murder, b
http://kuraev.link/blog88770386
Это мо(словечко), сказанное американским офицером Стивеном Декатюр (Декейтер) (Stephen Decatur) на обеде, устроенном в его честь в городе Норфолке (штат Виргиния) в апреле 1816 годаhttps://en.wikipedia.org/wiki/Stephen_Decatur
И есть его (словечка) разбор мудрым Честертоном:
Со всех сторон мы слышим сегодня о любви к нашей стране, и все же тот, кто в буквальном смысле слова испытывает такую любовь, должен быть озадачен этими разговорами, как человек, который слышит от всех людей, что луна светит днем, а солнце - ночью. В конце концов, он должен прийти к убеждению, что эти люди не понимают, что означает слово любовь, что они подразумевают под любовью к стране не то, что мистик подразумевает под любовью к Богу, а что-то вроде того, что ребенок подразумевает под любовью к варенью. Для того, кто любит свою родину, например, наше хваленое безразличие к этике национальной войны - это просто загадочная белиберда. Это все равно, что сказать человеку, что мальчик совершил убийство, но что ему не стоит беспокоиться, потому что это всего лишь его сын. Здесь, очевидно, слово любовьупотреблено без смысла.
Суть любви - быть чувствительной, это часть ее обреченности; и тот, кто возражает против одного, непременно должен избавиться от другого. Эта чувствительность, доходящая иногда до почти болезненной чувствительности, была отличительной чертой всех великих любовников, как Данте, и всех великих патриотов, как Chatham.
Слова Моя страна, права она или нет- это то, что ни одному патриоту не придет в голову сказать, разве что в отчаянном случае. Это все равно, что сказать: Моя мать, пьяная или трезвая. Несомненно, если мать порядочного человека пьет, он разделит ее беды до последнего; но говорить так, будто он будет в состоянии безразличия к тому, пьет его мать или нет, - это, конечно, не язык людей, познавших великую тайну.
То, что нам действительно нужно для расстройства и свержения глухого и буйного джингоизма, - это возрождение любви к родной земле. Когда это произойдет, все пронзительные крики внезапно прекратятся. Ибо первый признак любви - это серьезность: любовь не приемлет бутафорских бюллетеней и пустой победы слов. Она всегда будет считать лучшим самого откровенного советчика.
On all sides we hear to-day of the love of our country, and yet anyone who has literally such a love must be bewildered at the talk, like a man hearing all men say that the moon shines by day and the sun by night. The conviction must come to him at last that these men do not realize what the word ‘love’ means, that they mean by the love of country, not what a mystic might mean by the love of God, but something of what a child might mean by the love of jam. To one who loves his fatherland, for instance, our boasted indifference to the ethics of a national war is mere mysterious gibberism. It is like telling a man that a boy has committed murder, b
http://kuraev.link/blog88770386
Единственный способ остановить любое насилие — просто признать и сказать, что нужно остановиться. Не важно, что произошло до этого, ты останавливаешься. Остальное — это раскручивать маховик насилия. Любое насилие ведёт к ответному насилию. Насилие порождается насилие. Разум отключается, человек переходит на эмоции. Это и есть война — абсолютное неприятие «чужого» и «другого», разрыв отношений до состояния «он не человек» — это война.
Невозможно это сделать на фронте, когда твоя жизнь под угрозой. Но каждый это может сделать в тылу (да, у нас теперь такие слова). Сказать себе и другим «Я не считаю, что других людей можно бомбить». Для осознания этого факта даже не надо принимать сторону. Это просто личная позиция «Я не считаю, что других людей можно бомбить» и я никаким образом не буду в этом участвовать. Какой бы ни была ненависть, какой бы ни был накал.
«Да, страны постоянно бомбят других людей. И я всегда на самом деле был против этого. Я против убийства и уничтожения. Мне всегда было это противно. Всё это время я осуждал это. Я обычный человек, я не могу многого. Но я осуждал и осуждаю. И осуждаю сейчас. Уже более открыто. Может быть это уже поздно и мало и плохо, но я осуждаю и сейчас. Моя позиция никогда не менялась. Я всегда был против войны».
Невозможно это сделать на фронте, когда твоя жизнь под угрозой. Но каждый это может сделать в тылу (да, у нас теперь такие слова). Сказать себе и другим «Я не считаю, что других людей можно бомбить». Для осознания этого факта даже не надо принимать сторону. Это просто личная позиция «Я не считаю, что других людей можно бомбить» и я никаким образом не буду в этом участвовать. Какой бы ни была ненависть, какой бы ни был накал.
«Да, страны постоянно бомбят других людей. И я всегда на самом деле был против этого. Я против убийства и уничтожения. Мне всегда было это противно. Всё это время я осуждал это. Я обычный человек, я не могу многого. Но я осуждал и осуждаю. И осуждаю сейчас. Уже более открыто. Может быть это уже поздно и мало и плохо, но я осуждаю и сейчас. Моя позиция никогда не менялась. Я всегда был против войны».
Forwarded from Cinemaholics (сексуальная тварь)
Более сотни российских киноведов, кинокритиков и киножурналистов России подписали открытое письмо против войны с Украиной.
Текст письма можно найти тут, а также любой профессионал киноиндустрии может его подписать.
Текст письма можно найти тут, а также любой профессионал киноиндустрии может его подписать.
Google Docs
Мнение киноведов, кинокритиков и киножурналистов России о специальной военной операции на территории Украины
Мы, российские кинокритики, киноведы, киножурналисты, солидарны с людьми доброй воли во всем мире, которые требуют прекратить "специальную военную операцию"* в Украине.
Гибнут мирные граждане Украины и военнослужащие с обеих сторон. И сейчас не время углубляться…
Гибнут мирные граждане Украины и военнослужащие с обеих сторон. И сейчас не время углубляться…
кино и вино александра залесова
Видно, что «Не смотрите наверх» — личное кино для МакКея и всех участвующих в нём актёров-демократов. Это сразу всё: осуждение трампизма, страх перед глобальным потеплением и пандемией, невозможность взаимопонимания между двумя сторонами американского общества…
Этот пост сохранился хорошо. Истерика — очищающее чувство.
Forwarded from Печатает...
Ежедневно на вокзалы Берлина приезжают десятки тысяч беженцев из Украины. Кто-то едет пять суток, через Польшу. Люди приезжают на огромный, пустой и холодный центральный вокзал совершенно уставшие и опустошенные. Сегодня я встречал их там.
Чемоданы, дети, женщины с пустыми глазами. Таблички. Множество волонтёров в светоотражающих жилетках. Бабушки в старой одежде, прямо как в Череповце. Из последних сил они доволакивают себя и баулы до центра помощи, становятся в огромные очереди или просто падают по углам без сил.
Дети, сидя на холодном полу, гладят рукой собаку и смотрят «Тик-ток», как не в чём ни бывало. Огромный человеческий конвейер, мечущиеся помощники с бумажным скотчем на груди: RU/EN/DE/UKR. Перевожу со всех языков на все, одновременно.
Несу с платформы 13 переноску с тяжелым котом. Женщина плачет: «Мы из Харькова. Я видела трупы». Я пытаюсь приободрить её дочь, показывая на неуместные рекламные плакаты: «У нас теперь делают молоко не из коровы, а из овса». Она отвечает: «Я пробовала, дрянь». Я больше не знаю, что сказать. Обычно со мной этого не бывает.
Женщина со старым хаски, говорит, что из Николаева. Обращается к собаке и причитает: «Моя доченька». Узнав, что я из России, презрительно отворачивается.
Сотни, тысячи. В зоне выдачи еды предательски пахнет борщом. В чате волонтёров пишут: «Странные мужчины предлагают волонтёрам деньги за то, чтобы они предложили ночлег женщинам. Хочется бить по лицу. Хочется плакать. Многие плачут, а у меня просто болит живот. Дети рисуют, сидя за длинными столами — в Берлине обычно за такими столами в шпети сидят и пьют пиво.
Мальчик 12 лет показывает мне свою старую собаку. На чистом русском говорит, что собирался за полчаса. После, испугавшись, на украинском сбивчиво говорит, что в его городке под Киевом уже стоят русские солдаты. Его сестра лет 16-ти поправляет: «Оккупанты!». И мальчик начинает по-украински рассказывать, что час ждали на вокзале и не были уверены, что уедут.
Пара: женщина из Екатеринбурга и её друг из Харькова. И их помощница-волонтёр из Германии. Едут в Амстердам, у них там никого нет. Женщина говорит: «Я — архитектор, я хочу работать. Амстердам — красивый». Мужчина отводит меня за угол и говорит: «Я — гей. Позвони пожалуйста, может там помогут». Я гуглю: амстердамский шелтер, клуб геев-пловцов. Но ни по одному телефону никто не берет трубку. Чёртовы пловцы, чёртов сюр. Я просто вне пространства и времени, а люди всё прибывают и прибывают.
Много цыган, смешанных браков, восточных людей. Помогают всем. Чернокожий мужчина тщательно выбирает куртку, но берет две. Т. берет интервью у мужчины, который чеканит слова: «Я буду работать. Я отправлю деньги на Родину, в армию. Русские бомбят Харьков». Пожилая женщина в углу пять суток везла белую кошку в холщёвой сумке и рассказывает мне: «Твои воины — голодные. Вам не стыдно? Они вламывались в наши дома и просили поесть. Убили соседку». Мне хочется всё это забыть, но я не могу, и у меня просто болит живот. В своём многодневном страдании люди словно запеклись. Они тут, с тобой, но они где-то там, душа волочится с ними по польским и немецким шпалам сюда, где их новый дом. Люди-запеканка, люди-омлет. Они слишком плотные, чтобы говорить и чувствовать.
Наш мир трещит по швам, и я слышу этот треск. Люди приезжают на хауптбанхов круглосуточно, сотнями. Вот вы читаете это, а люди едут.
Это был один из сильнейших дней в моей жизни. А я ведь 34 года прожил и многое видел. Оказалось, что не так и много — не так, как они.
Чемоданы, дети, женщины с пустыми глазами. Таблички. Множество волонтёров в светоотражающих жилетках. Бабушки в старой одежде, прямо как в Череповце. Из последних сил они доволакивают себя и баулы до центра помощи, становятся в огромные очереди или просто падают по углам без сил.
Дети, сидя на холодном полу, гладят рукой собаку и смотрят «Тик-ток», как не в чём ни бывало. Огромный человеческий конвейер, мечущиеся помощники с бумажным скотчем на груди: RU/EN/DE/UKR. Перевожу со всех языков на все, одновременно.
Несу с платформы 13 переноску с тяжелым котом. Женщина плачет: «Мы из Харькова. Я видела трупы». Я пытаюсь приободрить её дочь, показывая на неуместные рекламные плакаты: «У нас теперь делают молоко не из коровы, а из овса». Она отвечает: «Я пробовала, дрянь». Я больше не знаю, что сказать. Обычно со мной этого не бывает.
Женщина со старым хаски, говорит, что из Николаева. Обращается к собаке и причитает: «Моя доченька». Узнав, что я из России, презрительно отворачивается.
Сотни, тысячи. В зоне выдачи еды предательски пахнет борщом. В чате волонтёров пишут: «Странные мужчины предлагают волонтёрам деньги за то, чтобы они предложили ночлег женщинам. Хочется бить по лицу. Хочется плакать. Многие плачут, а у меня просто болит живот. Дети рисуют, сидя за длинными столами — в Берлине обычно за такими столами в шпети сидят и пьют пиво.
Мальчик 12 лет показывает мне свою старую собаку. На чистом русском говорит, что собирался за полчаса. После, испугавшись, на украинском сбивчиво говорит, что в его городке под Киевом уже стоят русские солдаты. Его сестра лет 16-ти поправляет: «Оккупанты!». И мальчик начинает по-украински рассказывать, что час ждали на вокзале и не были уверены, что уедут.
Пара: женщина из Екатеринбурга и её друг из Харькова. И их помощница-волонтёр из Германии. Едут в Амстердам, у них там никого нет. Женщина говорит: «Я — архитектор, я хочу работать. Амстердам — красивый». Мужчина отводит меня за угол и говорит: «Я — гей. Позвони пожалуйста, может там помогут». Я гуглю: амстердамский шелтер, клуб геев-пловцов. Но ни по одному телефону никто не берет трубку. Чёртовы пловцы, чёртов сюр. Я просто вне пространства и времени, а люди всё прибывают и прибывают.
Много цыган, смешанных браков, восточных людей. Помогают всем. Чернокожий мужчина тщательно выбирает куртку, но берет две. Т. берет интервью у мужчины, который чеканит слова: «Я буду работать. Я отправлю деньги на Родину, в армию. Русские бомбят Харьков». Пожилая женщина в углу пять суток везла белую кошку в холщёвой сумке и рассказывает мне: «Твои воины — голодные. Вам не стыдно? Они вламывались в наши дома и просили поесть. Убили соседку». Мне хочется всё это забыть, но я не могу, и у меня просто болит живот. В своём многодневном страдании люди словно запеклись. Они тут, с тобой, но они где-то там, душа волочится с ними по польским и немецким шпалам сюда, где их новый дом. Люди-запеканка, люди-омлет. Они слишком плотные, чтобы говорить и чувствовать.
Наш мир трещит по швам, и я слышу этот треск. Люди приезжают на хауптбанхов круглосуточно, сотнями. Вот вы читаете это, а люди едут.
Это был один из сильнейших дней в моей жизни. А я ведь 34 года прожил и многое видел. Оказалось, что не так и много — не так, как они.
Соррентино сейчас как никогда нужен.
Подписывайтесь на меня и в Дзене, кстати. Будем общаться. Как Макрон по гороскопу, я не могу просто отключиться и не писать.
https://zen.yandex.ru/media/kinowino/
Подписывайтесь на меня и в Дзене, кстати. Будем общаться. Как Макрон по гороскопу, я не могу просто отключиться и не писать.
https://zen.yandex.ru/media/kinowino/
Яндекс Дзен
«Меня бесит всё». Паоло Соррентино — о современном ощущении мира
Знаменитый итальянский режиссёр Паоло Соррентино («Молодой папа», «Молодость», «Великая красота») написал свою первую книгу «Правы все». Это роман о родной Италии, о призраках прошлого и ускользающем ощущении мира. На русском книга вышла в издательстве «Городец»…
Очень рекомендую сделать себе папки в телеграме (и, конечно, добавить в самую важную этот богоспасаемый канал).
Я сделал папку «Без новостей», где только личные чатики, главные беседы и каналы, которые прямо в сердечко.
Я все ещё считаю, что Телеграм — только для самого важного. И не стоит захламлять его развлекательным контентом, бесконечными аналитиками-политологами и безличными аватарками.
Всех люблю ❤️
Я сделал папку «Без новостей», где только личные чатики, главные беседы и каналы, которые прямо в сердечко.
Я все ещё считаю, что Телеграм — только для самого важного. И не стоит захламлять его развлекательным контентом, бесконечными аналитиками-политологами и безличными аватарками.
Всех люблю ❤️
Антон Долин — больше не главный редактор «Искусства кино». Понятно, что на фоне остальных новостей эта выглядит как-то второстепенно. Но всё же. Долгий период безвременья и попыток компромиссного «мы тут про кино, а они там про политику» закончился теперь и формально. Любое кино так или иначе — про политику. Попытка жить в коконе уютных кинопоказов и бесед о высоком неизменно приводит к катастрофе.
Как себя чувствуете?
Anonymous Poll
29%
подавленно
26%
тревожно
9%
бодро
33%
просто держусь
3%
Свой вариант
В любом случае нам потребуются моральные силы. Силы создавать и любить. Поэтому невозможно забыть про кино. Кино сейчас важно как никогда. Искусство вообще. Искусство «производит» (грубо, но давайте оставим это слово) смысл. А сейчас смысл в большом дефиците.
Всё это время, тридцать лет, мы смотрели мировое кино и искали смысл там. Из 250 фильмов в народном топе КиноПоиска — 140 — американские фильмы. Хорошо это или плохо — вопрос третий (да и как на него ответить). Важно, что в нас всё это время отзывались идеи, которые были в этих фильмах. Свобода личности, свобода от оков системы («Побег из Шоушенка», «Матрица»), идея справедливости («Гладиатор», «Тёмный рыцарь», «Джанго»), идея истории как моральной борьбы добра со злом («Властелин колец»).
Я думаю, мы поняли эти идеи предельно. Свобода либо есть, либо её нет. Справедливость либо торжествует, либо зачем мне такой мир. Ноль и один. Хорошее и плохое. Мы восприняли эти идеи так, будто читали учебник. Нам были противны любые полутона. Сложность мира мы разрубали мечом моральной оценки. Такой был наш культурный инструмент, который мы взяли в американском кино (и это на самом деле делает нас по-настоящему братскими народами). Возможно, пришло время посмотреть на оттенки, а не на чёрное и белое. Посмотреть на Европу.
Всё это время, тридцать лет, мы смотрели мировое кино и искали смысл там. Из 250 фильмов в народном топе КиноПоиска — 140 — американские фильмы. Хорошо это или плохо — вопрос третий (да и как на него ответить). Важно, что в нас всё это время отзывались идеи, которые были в этих фильмах. Свобода личности, свобода от оков системы («Побег из Шоушенка», «Матрица»), идея справедливости («Гладиатор», «Тёмный рыцарь», «Джанго»), идея истории как моральной борьбы добра со злом («Властелин колец»).
Я думаю, мы поняли эти идеи предельно. Свобода либо есть, либо её нет. Справедливость либо торжествует, либо зачем мне такой мир. Ноль и один. Хорошее и плохое. Мы восприняли эти идеи так, будто читали учебник. Нам были противны любые полутона. Сложность мира мы разрубали мечом моральной оценки. Такой был наш культурный инструмент, который мы взяли в американском кино (и это на самом деле делает нас по-настоящему братскими народами). Возможно, пришло время посмотреть на оттенки, а не на чёрное и белое. Посмотреть на Европу.