Тем временем, опубликована нобелевская лекция Ричарда Талера: свежеиспечённый лауреат рассказывает про эффект наделенности, архитектуру выбора и как "подталкивания" могут сделать нашу жизнь лучше, не ограничивая свободу выбора. Про всё это уже многое написано, и будет написано ещё больше, но послушать автора всегда интересно (Талер - отличный рассказчик). Поведенческая экономика, как мне кажется, ещё таит в себе потенциал для многих революций: в ближайшие годы мы увидим больше поведенческого макро, поведенческой экономики общественного сектора, поведенческой теории отраслевых рынков и прочего разного.

Здесь можно посмотреть лекцию: https://www.youtube.com/watch?v=ej6cygeB2X0
А здесь прочитать слайды к ней: https://www.nobelprize.org/nobel_prizes/economic-sciences/laureates/2017/thaler-lecture-slides.pdf

#ЧтоПочитать по экономике в почти закончившемся декабре? Замечательную книгу Тима Рогана о трёх экономистах, критиковавших капитализм с моральных позиций: Ричарде Тауни, Карле Поланьи и Э. П. Томпсоне

На новый год у меня есть традиция: составлять списки книг, которые мне хочется прочитать, и которые я обещаю себе обязательно прочесть. Дальше я отвлекаюсь на одну книгу, другую, третью – и вот уже система чтения рушится, наступает хаос. Может, так и надо? Тем не менее, есть несколько списков книг по экономической истории, которые мне хочется прочитать прямо так, списком (а уже прочитанное перечитать). Сохраню их здесь, а в конце года посмотрю, что из списков прочиталось.

25 книг по экономической истории от псевдоэразмуса. Псевдоэразмус – автор анонимного блога по экономической истории, обладающий запредельной эрудицией. Несколько человек говорили, что подозревали в псевдоэразмусе меня – и это был лучший комплимент в моей жизни. В принципе, список исчерпывающий, здесь все главные книги, мимо которых пройти никак нельзя. Про каждую из тех книг, которые я из этого списка прочитал, могу сказать – они мне дали колоссальный аналитический бонус, я думаю о них очень часто и ко многому возвращаюсь: pseudoerasmus.com/2017/01/12/9351/

10 книг по экономической истории от Винсенто Гелосо. Винсенто – канадец, сейчас на постдоке в Техасе. У него список идиосинкратический, с некоторыми из книг я столкнулся впервые: https://notesonliberty.com/2017/01/10/ten-best-papersbooks-in-economic-history-of-the-last-decades-part-2/

10 книг по (обычной, не экономической) истории от Брэндона Кристенсена, с некоторым уклоном в глобальную историю. Остерхаммеля, которым список завершается, я пытаюсь читать уже много лет, но каждый раз отступаю перед объёмом книги. Про книги Гребера, Рогана и Чарльза Манна вы тоже наверняка слышали – в остальном вас могут ожидать сюрпризы: https://www.realclearhistory.com/articles/2017/12/28/10_best_history_books_of_last_10_years_260.html

Чикагские экономисты Луиджи Зингалес и Кейт Уолдок сделали подкаст «Capitalisn't» - про то, чем является и чем не является капитализм. Прочитал текст первого выпуска, очень интересно, темы узнаваемы для поклонников работ Зингалеса - как экономическая власть связана с политической, что делать с монополиями, как исправить системы образования и здравоохранения. Вышло уже четыре выпуска, послушать можно здесь: http://capitalisnt.com/

Позавчера вышли результаты нового опроса экспертной панели IGM, в которую входят профессора-экономисты ведущих университетов США. Им задавался вопрос: "За последние два года, при прочих равных, привлекательность США как страны для иммиграции изменилась в таком направлении, которое усложнит инновационную активность в экономике США". Почти три четверти экспертов выбрали варианты «согласен» и «полностью согласен». Большинство экспертов сходятся в том, что иммигрантам стало сложнее попасть в США - и это приведёт к печальным последствиям для инноваций и институтов.

Это уже не первый раз, когда экономическое экспертное сообщество говорит о своём недоверии к курсу администрации Трампа: на особой сессии по «трампоэкономике» на январской конференции ASSA 2018 Трампа жёстко критиковали Эдмунд Фелпс, Оливье Бланшар, Джозеф Стиглиц и Ларри Саммерс - последний вообще назвал эффекты на экономический рост от снижения налогов «неотличимыми от случайных колебаний» (lost in noise). Неудивительно, что для оправдания своей политики администрации приходится использовать «альтернативных экономистов» - а, по сути, шарлатанов, порой даже без экономического образования (https://theintercept.com/2017/12/01/gops-list-of-economists-backing-tax-cut-includes-ghosts-office-assistants-ex-felons-and-a-sprinkling-of-real-economists/).

Ответы экспертов панели IGM об иммиграции и инновациях с краткими комментариями: http://www.igmchicago.org/surveys/immigration
Запись сессии ASSA 2018 о «трампоэкономике»: https://www.aeaweb.org/webcasts/2018/trumpeconomics-first-year-evaluation

Распределение ответов экспертов панели IGM на вопрос об иммиграции и инновациях

#ЧтоПочитать в январе: две книги о демократии и интеллектуальная биография Элинор Остром

В январе интересных книг по экономике замечено не было, зато вышли две любопытные книги по политологии, причём с похожим посылом. «How Democracies Die» Стивена Левицкого и Дэниела Зиблатта рассказывают о том, как демократии могут превращаться в диктатуры – обычно это происходит не в результате военного переворота, а постепенно. Шаг за шагом популист-демагог, демократически пришедший к власти, сворачивает демократические институты (мы могли наблюдать такой сценарий в Венесуэле). Левицкий и Зиблатт составляют список, по которому можно определить, представляет ли кандидат опасность для демократии – кандидат должен отрицать демократические правила игры, легитимность своих оппонентов, поощрять насилие и быть готовым нарушать гражданские свободы, в том числе свободы СМИ. Авторы утверждают, что Трамп – первый президент США, соответствующий всем этим признакам, поэтому вполне может прервать многолетнюю историю американской демократии.

Новая книга Майкла Альбертуса и Виктора Менальдо «Authoritarianism and the Elite Origins of Democracy» посвящена, напротив, рождению демократий, и вечному вопросу о том, почему демократизация не всегда приводит к положительным результатам (экономическому росту, снижению неравенства и т. п.). Ответ, по мнению Альбертуса и Менальдо, состоит в том, что не все демократии одинаковы: очень многие из них были созданы при деятельном участии авторитарных элит. Почему элитам выгодно сдать свои позиции и пойти на демократизацию – можете прочитать у Аджемоглу и Робинсона. Для Альбертуса и Менальдо важно то, что элиты могут переписать правила игры так, чтобы при формальной демократии оставаться бенефициарами социального порядка – как это произошло, например, в ЮАР. С другой стороны, у общества всегда остаётся шанс переписать общественный договор и добиться подлинно «народной демократии» - термин, означающий в книге инклюзивные политические институты. Не следует забывать, что Швеция, Дания и Голландия тоже демократизировались при деятельном участии автократических элит. В общем, демократию трудно обрести, легко потерять и невозможно забыть.

Если две книги о демократии у меня получилось только просмотреть, то очень внимательно читаю я интеллектуальную биографию Элинор Остром – единственной женщины-нобелевского лауреата по экономике. Автор биографии – восходящая звезда истории экономической мысли и специалист по истории общественного выбора Влад Тарко. Остром изучала ресурсы общего доступа, локальные общественные блага, полицентричный выбор – и Тарко удалось раскрыть вклад Остром в эти важные разделы экономической науки.

Вы постоянно видите фамилию Аджемоглу, но что в нём такого? Почему все говорят об этом экономисте? Помимо таланта стабильно публиковать по несколько десятков оригинальных статей в год, мне кажется, Дарон Аджемоглу способен очень ясно проговаривать простые вещи, которые до этого экономическая наука игнорировала, не очень понимая, как к ним подступиться.

Давайте рассмотрим пример профсоюзов. Микроэкономика 101 говорит нам, что профсоюзы неэффективны на конкурентном рынке в том смысле, что занятость оказывается меньше оптимальной: существуют люди, которые за рыночную зарплату готовы были бы работать, но им не разрешается, потому что зарплата завышена – считай, перераспределена в сторону членов профсоюза.

Приходит Аджемоглу и говорит: недостаточно смотреть на одну экономику. Экономические и политические институты взаимосвязаны: если у вас есть экономическая власть, то вы будете стремиться к де факто политической власти, стараясь переписать правила игры в свою пользу. Отмените профсоюзы – и вы усилите богатые элиты, владеющие капиталом. У них и так немало политического влияния, а будет ещё больше. Без баланса сил богатым элитам будет удобнее направлять институты себе на благо, делая их более закрытыми и менее инклюзивными. Например, недавнее исследование Джима Фейгенбаума из Бостонского университета показывает, что законы о запрете обязательного членства в профсоюзах, которые принимались во многих штатах с 1980-х годов, привели спаду демократических организаций и общему числу голосов за демократов на выборах (https://jamesfeigenbaum.github.io/research/rtw-elections/).

Интересно, что ещё 30 лет назад в ситуации, когда бизнесмены избыточно представлены в числе тех, кто определяет законы общества, экономисты не находили ничего плохого. Статьи Норта о британской конституции и Аджемоглу об атлантической торговле указывали на одно и то же: в раннее Новое время учёт коммерческих интересов при написании законодательства способствовал экономическому росту. Может, и сейчас надо поручить руководство страной команде управляющих с Уолл-стрит, и они обеспечат экономический рост? Сегодня подход экономистов не является столь однозначным: в истории находят примеры ситуаций, когда набитый негоциантами парламент приводил к застою и блокировке инноваций (как это происходило в Польше, Мекленбурге и Вюртемберге).

Если нет демократической подотчётности и инклюзивности институтов, находящиеся у власти всегда будут разворачивать институты к своей выгоде – в том числе и институты рынка труда. Именно поэтому в (моей) прекрасной России будущего должны быть сильные, демократически подотчётные своим членам профсоюзы.

Хорошего институционалиста можно узнать по сложным схемам: как по Аджемоглу связаны экономические и политические институты

В июне 2003 года в Лос-Анджелесе из-за ошибки при стыковке вагонов грузовой поезд укатился по рельсам и разогнался до 70 миль в час. Поезд катился в сторону густонаселённой части города. У руководства железной дороги не было времени предупредить людей, поэтому они приняли решение перевести стрелки, так что поезд прошёл через менее населённый пригород, где разрушил четыре дома и ранил несколько человек, в том числе детей. Это, пожалуй, единственный задокументированный в реальности случай так называемой «проблемы вагонетки» - мысленного эксперимента, в ходе которого прохожему предлагается повернуть стрелку на путях, чтобы спасти пятерых людей от потерявшей управление вагонетки ценой жизни одного. В реальности люди оказались утилитаристами - и всё закончилось хорошо.

Макроэкономистов часто критикуют за недостаточное внимание к финансовому сектору: в популярных среди практиков моделях на момент начала Великой рецессии финансовый сектор нередко отсутствовал. Это не значит, что макроэкономическая профессия в целом не считала финансы чем-то важным. Просто не все идеи из тысяч статей находят свой путь в «ящик с инструментами» центральных банкиров.

Тем не менее, спустя десять лет, можно сказать, что включение финансового сектора в используемые на практике DSGE модели стало обычным делом. Понять, как именно это происходит, можно из нового трёхдневного курса лекций, который был прочитан Ларри Кристиано (Северо-Западный университет) и Томом Филиппоном (NYU) в рамках лекционных серий AEA Continuing Education Program в январе этого года. Осторожно! Хотя Ларри и Том - отличные рассказчики, сами лекции непростые, с уходом в детали. Посмотреть их запись и прочитать слайды можно здесь: https://www.aeaweb.org/conference/cont-ed/2018-webcasts

Если вы чувствуете, что пока не вытягиваете продвинутые макрофинансы, то можно вернутся к основам - мне в своё время очень помогли записи лекций Фабио Скиантарелли из Бостонского колледжа: https://sites.google.com/a/bc.edu/fabio-schiantarelli

А ещё у AEA очень удобный сайт для просмотра лекций. Макроэкономика? Белиссимо!

В странах с низким доходом люди работают больше, особенно в старшем возрасте (возможно, потому, что пенсии маленькие или отсутствуют)

Всего после 15 месяцев работы главным экономистом Всемирного банка Пол Ромер возвращается на прежнюю должность – профессора в NYU. Ромер должен был стать идеальным главным экономистом – великий учёный, многолетний претендент на нобелевскую премию за модели эндогенного экономического роста, Ромер бы принёс уникальный научный опыт в организацию, аналитика которой слишком часто далека от переднего края науки.

Но не срослось. За время своей работы Ромер ухитрился поссориться со всеми в организации: Ромер (безуспешно) пытался уволить нескольких крупных функционеров, публично критиковал методологию Всемирного банка для анализа моделей роста по отдельным странам, обвинял других экономистов в «бессовестной саморекламе». В одном из электронных писем Ромер писал: «В своей карьере я никогда не видел столько профессиональных экономистов, которые говорили столько неправды – неправды, которую легко проверить. Представьте себе область науки, в которой люди публикуют статьи, данные в которых очевидно сфабрикованы».

Отдельной критики Ромера удостоился индекс «Doing Business». В методологии индекса произошли изменения, и это отразилось на многих странах – особенно пострадала Чили, где при правом президенте Пиньере индекс улучшался, а при левой Бачелет – ухудшался. Левые вредят бизнесу – логично? Только вот всё ухудшение оказалось связано с новой методологией, а по прежней методологии картина совсем не так однозначна. Пошли вопросы: случайно ли, что группой по расчёту индекса руководит чилийский профессор Лопес-Кларос? Случайно ли, что индекс используется правыми партиями как жупел того, что при социалистах Чили превратится в «Чилисуэлу»? Ромер публично высказался в том духе, что при пересчёте индекса явно имелись политические мотивы. Но критиковать самих себя нельзя по политике Всемирного банка – в итоге Ромер сначала лишился контроля над исследовательской группой, а теперь и кресла главного экономиста.

Всё это очень грустно. Изменения в международных организациях назрели давно: сейчас рабочие публикации ВБ и МВФ не впечатляют, и от взаимодействия с академией организации бы очень выиграли. Если бы на месте Ромера был человек не с таким горячим характером – всё бы наверняка получилось. А теперь неясно, что будет.

Пол Ромер показывает, что бы он сделал с индексом «Doing Business»

У Дитца Фольрата есть отличная пародия, объясняющая, что не так с индексом «Doing Business»:

Расстояние до границы – попытка агрегировать несравнимые количества. Возьмём для примера фрукты. У Алисы есть 10 яблок и 5 апельсинов. У Боба есть 3 яблока и 4 апельсина. Как Всемирный банк рассчитает индекс расстояния до верхней границы «Doing Fruit»? Сначала необходимо рассчитать лучший и худший показатель по каждому фрукту. Для яблок это легко. Верхняя граница по яблокам равна 10, а нижняя равна 3. Но для апельсинов мы не можем поступить так же: Всемирный банк произвольно установил, что верхняя граница по апельсинам равна 7, а нижняя равна 0.

Согласно процедуре ВБ расстояние Алисы до границы по яблокам равно (3 – 10)/(3 – 10) = 1. Иначе говоря, Алиса на верхней границе. Расстояние Алисы до границы по апельсинам равно (0 – 5)/(0 – 7) = 0,714. Алиса прошла 71% до (произвольной) границы. Для Боба расстояние по яблокам равно (3 – 3)/(3 – 3) = 0, а расстояние по апельсинам (0 – 4)/(0 – 7) = 0,571.

Теперь общее расстояние до границы равно среднему из двух расстояний для каждого. Так что общее расстояние Алисы равно (1 + 0,714)/2 = 0,857. Расстояние Боба равно (0 + 0,571)/2 = 0,286. Давайте изобразим их ВВП на душу населения против индекса «Doing Fruit» и обнаружим положительную связь. Мы можем опубликовать редакторскую колонку о том, как изменение в количестве яблок и апельсинов увеличивает жизненные стандарты.

Но означает ли что-то обнаруженная нами связь на самом деле? Сомнительно. Что произойдёт с индексом «Doing Fruit» в следующих случаях?

Боб увеличивает своё количество яблок до 9. Ничего не происходит. Можете проверить, но пока у Боба меньше яблок, чем у Алисы, его яблоки определяют нижнюю границу, и поэтому он останется на нижней границе, значит, за яблоки он всегда получит 0. Боб провёл реформу, но это не изменило его расстояние до границы. Значит ли это, что реформа Боба не повлияла на ВВП на душу населения?

Алиса снижает своё количество яблок до 9. Ничего не происходит. Как и в случае выше, её яблоки определяют верхнюю границу, так что её расстояние до границы не снизится. Она и так на границе. Значит ли это, что Алиса может снизить количество своих яблок, не повлияв на ВВП на душу населения?

ВБ поднимает нижнюю границу по апельсинам до 2. Индекс Алисы падает до 0,8, индекс Боба до 0,2. Согласно ВБ они отдалились от верхней границы, хотя всё, что изменилось – произвольная нижняя граница по апельсинам. Стали ли они беднее?

Появляется третий человек. У Чарли всего 2 яблока, но 7 апельсинов. Индекс Боба поднимается до 0,473, поскольку теперь он выше нижней границы по яблокам. Молодец, Боб! Вырос ли ВВП на душу населения от этого, хотя в количестве фруктов у Боба не произошло никаких изменений?

Проблема трёх тел. Вместе с Чарли индекс у Алисы теперь 0,857, у Боба 0,473, а у Чарли 0,500. Если число яблок у Алисы упадёт до 8, тогда у Алисы (опять) будет 0,857, у Боба 0,535, а у Чарли 0,500. Изменяя количество у Алисы мы сделали Боба по индексу лучше Чарли. Падение числа яблок у Алисы не влияет на её ВВП на душу населения, но делает Боба богаче, чем Чарли?

Предельные изменения во фруктах. Если есть Чарли, то что произойдёт, если Боб добавит себе 1 яблоко? Его индекс DF вырастет на 0,062, что, предположительно, сделает его богаче. Если он добавит 1 апельсин, то индекс вырастет на 0,071, так что для ВВП лучше прибавлять себе апельсины. Но это только если у Чарли не 4 яблока, тогда лучше будет, наоборот, прибавлять яблоки.

Я могу продолжать, но вы поняли идею. Сумма яблоков и апельсинов даст вам бессмысленные индексы. За некоторое время я мог бы придумать свои произвольные веса для отдельных компонент индекса «Doing Business», которые бы заставили связь между ним и ВВП на душу населения быть нулевой или бесконечной (оригинал записи здесь: https://growthecon.com/blog/Business-Indicators/)

Отрывок из книги Влада Тарко об Элинор Остром и о подходе четы Остром к преподаванию:

Филипо Сабетти [аспирант в университете Индианы] вспоминает, что курс Винсента Острома «был построен на чтении классических текстов об Америке и первого поколения исследователей общественного выбора», что включало в себя такие книги как «Федералист», «Демократия в Америке» Токвиля, «Левиафан» Гоббса, «Расчёт согласия» Бьюкенена и Таллока, «Логику коллективного действия» Олсона. Но у Винсента Острома был необычный подход к чтению этих текстов со студентами. Он предлагал «рассматривать логику утверждений как тестируемых гипотез (тестируемых хотя бы на основании опыта, если проведение полевых исследований невозможно)».

Стоит отметить, что такой подход к преподаванию проистекает из определённой философии языка, обычно ассоциируемой с работами Джона Сёрла и Майкла Девитта. Винсент Остром был особенно впечатлён работой Сёрла «Речевые акты». Один из главных вопросов философии языка – «что такое значение?». Иными словами, когда мы можем сказать, что на самом деле что-то поняли? Сёрл утверждал, что значение текста (как отдельного предложения, так и большого текста) представляет собой набор эмпирических условий, которые должны выполняться в реальности для того, чтобы мы сочли утверждение, содержащееся в тексте, истинным. Иначе говоря, чтобы понять значение текста, необходимо понять, как будет различаться мир в зависимости от того, будет ли текст истинным или ложным.

Можно понять, что если вы придерживаетесь такой философии языка, вы будете преподавать так же, как Винсент Остром. Как профессор, вы лишь тогда можете быть уверены, что ваши студенты поняли текст, неважно, насколько отвлечённый и философский, когда они способны вывести из него эмпирически тестируемые гипотезы. Несомненно, Элинор Остром сама придерживалась того же метода, что делает Блумингтонскую школу достаточно необычной в масштабе интересов, с успехом покрывающем континуум от отвлечённой политической и социальной философии до конкретных прикладных исследований.

Элинор и Винсент Остром в 1968 году. Когда первый муж Элинор не поддержал её желание получать Ph.D., она ушла от него - чтобы встретить в Калифорнийском университете Винсента