​​Край ты мой заброшенный,
Край ты мой, пустырь,
Сенокос некошеный,
Лес да монастырь.

Избы забоченились,
А и всех-то пять.
Крыши их запенились
В заревую гать.

Под соломой-ризою
Выструги стропил,
Ветер плесень сизую
Солнцем окропил.

В окна бьют без промаха
Вороны крылом,
Как метель, черемуха
Машет рукавом.

Уж не сказ ли в прутнике
Жисть твоя и быль,
Что под вечер путнику
Нашептал ковыль?

1914

​​Не ругайтесь. Такое дело!
Не торговец я на слова.
Запрокинулась и отяжелела
Золотая моя голова.

Нет любви ни к деревне, ни к городу,
Как же смог я её донести?
Брошу всё. Отпущу себе бороду
И бродягой пойду по Руси.

Позабуду поэмы и книги,
Перекину за плечи суму,
Оттого что в полях забулдыге
Ветер больше поёт, чем кому.

Провоняю я редькой и луком
И, тревожа вечернюю гладь,
Буду громко сморкаться в руку
И во всём дурака валять.

И не нужно мне лучшей удачи,
Лишь забыться и слушать пургу,
Оттого что без этих чудачеств
Я прожить на земле не могу.

1922

​​Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось,мне осталось,
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость.

О,возраст осени!Он мне
Дороже юности и лета.
Ты стала нравиться вдвойне
Воображению поэта.

Я сердцем никогда не лгу
И потому на голос чванства
Бестрепетно сказать могу,
Что я прощаюсь с хулиганством.

Пора расстаться с озорной
И непокорною отвагой.
Уж сердце напилось иной,
Кровь отрезвляющей брагой.

И мне в окошко постучал
Сентябрь багряной веткой ивы,
Чтоб я готов был и встречал
Его приход неприхотливый.

Теперь со многим я мирюсь
Без принужденья,без утраты.
Иною кажется мне Русь,
Иными кладбища и хаты.

Прозрачно я смотрю вокруг
И вижу,там ли,здесь ли,где-то ль,
Что ты одна,сестра и друг,
Могла быть спутницей поэта.

Что я одной тебе бы мог,
Воспитываясь в постоянстве,
Пропеть о сумерках дорог
И уходящем хулиганстве.

1923

​​Алый мрак в небесной черни
Начертил пожаром грань.
Я пришел к твоей вечерне,
Полевая глухомань.

Нелегка моя кошница,
Но глаза синее дня.
Знаю, мать-земля черница,
Все мы тесная родня.

Разошлись мы в даль и шири
Под лазоревым крылом.
Но сзовет нас из псалтыри
Заревой заре псалом.

И придем мы по равнинам
К правде сошьего креста
Светом книги голубиной
Напоить свои уста.

1915

​​Я ль виноват, что я поэт
Тяжелых мук и горькой доли,
Не по своей же стал я воле -
Таким уж родился на свет.

Я ль виноват, что жизнь мне не мила,
И что я всех люблю и вместе ненавижу,
И знаю о себе, чего еще не вижу,
Ведь этот дар мне муза принесла.

Я знаю - в жизни счастья нет,
Она есть бред, мечта души больной,
И знаю - скучен всем напев унылый мой,
Но я не виноват - такой уж я поэт.

1915

​​Клен ты мой опавший, клен заледенелый,
Что стоишь нагнувшись под метелью белой?

Или что увидел? Или что услышал?
Словно за деревню погулять ты вышел.

И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,
Утонул в сугробе, приморозил ногу.

Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий,
Не дойду до дома с дружеской попойки.

Там вон встретил вербу, там сосну приметил,
Распевал им песни под метель о лете.

Сам себе казался я таким же кленом,
Только не опавшим, а вовсю зеленым.

И, утратив скромность, одуревши в доску,
Как жену чужую, обнимал березку.

1925

​​Сергей Есенин был трижды официально женат, и каждый его брак, по признанию поэта, оказался неудачным. Тем не менее, своим любимым женщинам он посвятил множество восхитительных, нежных и страстных стихов. Среди них – произведение “Ну, целуй меня, целуй…” , созданное в 1925 году. До трагической гибели поэта оставалось немногим более 8 месяцев.

Последний период жизни Есенина неразрывно связан с именем Софьи Толстой, которая стала последней супругой поэта. Этот союз был обречен с самого начала, так как Есенин не испытывал особо глубоких чувств к своей избраннице. По большому счету, ему было все равно, с кем в очередной раз идти под венец, и на брак поэт согласился лишь из уважения к своей новой пассии, которая была в него искренне влюблена. Софья, воспитанная в интеллигентной семье и являющаяся внучкой Льва Толстого, отличалась сдержанным нравом и целомудрием.

Эти качества безумно раздражали Есенина, которому всегда импонировали страстные и темпераментные женщины. Поэтому в стихотворении, посвященном супруге, он отмечает: “Не в ладу с холодной волей кипяток сердечных струй”. В этой фразе содержится намек на то, что эти два человека совершенно не подходят друг другу, и остается лишь догадываться, что может их связывать в обычной жизни.

​​Первое стихотворение Сергея Есенина ("Береза") было опубликовано в 1914 г. под псевдонимом Аристон; публикация была в детском журнале "Мирок" (№ 1).

Вскоре он стал печататься под собственным именем, сотрудничал с детскими журналами "Проталинка", "Доброе утро", газетами "Путь правды", "Новь".

​​После многолетней разлуки с матерью Сергей Есенин решил провести немного времени в круги своей семьи. Он пригласил с собой двух приятелей, которым расписал все прелести отдыха на его малой родине – селе Константиново.

Вдохновленные живописным рассказом, товарищи Сергея Александровича согласились составить ему компанию. Однако, будучи уже на железнодорожном вокзале, вся троица задержалась в местном буфете, и не села в свой поезд.

Мать Есенина, Татьяна Федоровна, так и не дождалась в тот день своего сына, который на следующее утро написал покаянное стихотворение «Письмо матери».

Это произошло в 1924 году, когда Сергею Александровичу удалось добиться в своем творчестве филигранной отточенности языка и образов.

Однако новое стихотворение более походило на обычный разговор с собеседником, нежели на литературное произведение, что свидетельствует о сильных душевных переживаниях автора.

​​Нивы сжаты, рощи голы,
От воды туман и сырость.
Колесом за сини горы
Солнце тихое скатилось.

Дремлет взрытая дорога.
Ей сегодня примечталось,
Что совсем-совсем немного
Ждать зимы седой осталось.

Ах, и сам я в чаще звонкой
Увидал вчера в тумане:
Рыжий месяц жеребенком
Запрягался в наши сани.

1917

​​Гори, звезда моя, не падай.
Роняй холодные лучи.
Ведь за кладбищенской оградой
Живое сердце не стучит.

Ты светишь августом и рожью
И наполняешь тишь полей
Такой рыдалистою дрожью
Неотлетевших журавлей.

И, голову вздымая выше,
Не то за рощей – за холмом
Я снова чью-то песню слышу
Про отчий край и отчий дом.

И золотеющая осень,
В березах убавляя сок,
За всех, кого любил и бросил,
Листвою плачет на песок.

Я знаю, знаю. Скоро, скоро
Ни по моей, ни чьей вине
Под низким траурным забором
Лежать придется так же мне.

Погаснет ласковое пламя,
И сердце превратится в прах.
Друзья поставят серый камень
С веселой надписью в стихах.

Но, погребальной грусти внемля,
Я для себя сложил бы так:
Любил он родину и землю,
Как любит пьяница кабак.

17 августа 1925 г.

​​Александр Блок сыграл важную роль в жизни, тогда ещё начинающего поэта, Сергея Есенина.

8 марта 1915 года Есенин отправился из Москвы в Петроград.

А уже 9 марта читал стихи Блоку, от которого получил рекомендательные письма к издательскому работнику, литератору М. Мурашеву и к поэту С. Городецкому.

Выйдя из вокзала, Есенин сразу же начал искать Блока. Адреса Блока он не знал, по этому отправился вдоль Невского проспекта спрашивая у прохожих как пройти к Блоку. Ему казалось, что все должны знать, где живет великий поэт. Но прохожие отвечали отрицательно. На Невском Есенин увидел книжную лавку и заглянул туда. Узнав в книжном магазине адрес поэта немедленно направляется к нему.

Застать Блока дома не удалось и Есенин оставляет записку:

"Александр Александрович!
Я хотел бы поговорить с Вами. Дело для меня очень важное.
Вы меня не знаете, а может быть, где и встречали по журналам мою фамилию. Хотел бы зайти часа в 4. С почтением
С. Есенин".

Встреча состоялась. Главным содержанием беседы были стихи, которые Есенин показал Блоку переписанными в тетради. На записке, оставленной Есениным, появилась пометка Блока:

"Крестьянин Рязанской губ(ернии). 19 лет. Стихи свежие, чистые, голосистые, многословный язык. Приходил ко мне 9 марта 1915"

Какое впечатление от этой встречи вынес Есенин, видно из его автобиографии:

"Первый, кого я увидел, был Блок, второй - Городецкий. Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта."

В память о встрече Блок подарил Есенину один из своих сборников стихов с надписью: "Сергею Александровичу Есенину на добрую память. Александр Блок. 9 марта 1915. Петроград".

​​Снежная замять крутит бойко,
По полю мчится чужая тройка.

Мчится на тройке чужая младость.
Где мое счастье? Где моя радость?

Все укатилось под вихрем бойким
Вот на такой же бешеной тройке.

4/5 октября 1925

​​Вечер черные брови насопил.
Чьи-то кони стоят у двора.
Не вчера ли я молодость пропил?
Разлюбил ли тебя не вчера?

Не храпи, запоздалая тройка!
Наша жизнь пронеслась без следа.
Может, завтра больничная койка
Упокоит меня навсегда.

Может, завтра совсем по-другому
Я уйду, исцеленный навек,
Слушать песни дождей и черемух,
Чем здоровый живет человек.

Позабуду я мрачные силы,
Что терзали меня, губя.
Облик ласковый! Облик милый!
Лишь одну не забуду тебя.

Пусть я буду любить другую,
Но и с нею, с любимой, с другой,
Расскажу про тебя, дорогую,
Что когда-то я звал дорогой.

Расскажу, как текла былая
Наша жизнь, что былой не была...
Голова ль ты моя удалая,
До чего ж ты меня довела?

1923

​​ИСПОВЕДЬ САМОУБИЙЦЫ

Простись со мною, мать моя,
Я умираю, гибну я!
Больную скорбь в груди храня,
Ты не оплакивай меня.
Не мог я жить среди людей,
Холодный яд в душе моей.

И то, чем жил и что любил,
Я сам безумно отравил.
Своею гордою душой
Прошел я счастье стороной.
Я видел пролитую кровь
И проклял веру и любовь.

Я выпил кубок свой до дна,
Душа отравою полна.
И вот я гасну в тишине,
Но пред кончиной легче мне.
Я стер с чела печать земли,
Я выше трепетных в пыли.
И пусть живут рабы страстей -
Противна страсть душе моей.

Безумный мир, кошмарный сон,
А жизнь есть песня похорон.
И вот я кончил жизнь мою,
Последний гимн себе пою.
А ты с тревогою больной
Не плачь напрасно надо мной.

1913-1915

​​Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив?
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив.

Молодая, с чувственным оскалом,
Я с тобой не нежен и не груб.
Расскажи мне, скольких ты ласкала?
Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?

Знаю я — они прошли, как тени,
Не коснувшись твоего огня,
Многим ты садилась на колени,
А теперь сидишь вот у меня.

Пусть твои полузакрыты очи
И ты думаешь о ком-нибудь другом,
Я ведь сам люблю тебя не очень,
Утопая в дальнем дорогом.

Этот пыл не называй судьбою,
Легкодумна вспыльчивая связь, —
Как случайно встретился с тобою,
Улыбнусь, спокойно разойдясь.

Да и ты пойдешь своей дорогой
Распылять безрадостные дни,
Только нецелованных не трогай,
Только негоревших не мани.

И когда с другим по переулку
Ты пройдешь, болтая про любовь,
Может быть, я выйду на прогулку,
И с тобою встретимся мы вновь.

Отвернув к другому ближе плечи
И немного наклонившись вниз,
Ты мне скажешь тихо: «Добрый вечер!»
Я отвечу: «Добрый вечер, miss».

И ничто души не потревожит,
И ничто ее не бросит в дрожь, —
Кто любил, уж тот любить не может,
Кто сгорел, того не подожжешь.

1925

​​Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.

Чужие губы разнесли
Твое тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.

Ну что ж! Я не боюсь его.
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только желтый тлен и сырость.

Ведь и себя я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.

Смешная жизнь, смешной разлад.
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.

Вот так же отцветем и мы
И отшумим, как гости сада...
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.

1923

​​Упоенье — яд отравы,
Не живи среди людей,
Не меняй свои забавы
На красу бесцветных дней.

Все пройдет, и жизни холод
Сердце чуткое сожмет,
Все, чем жил, когда был молод,
Глупой шуткой назовет.

Берегись дыханья розы,
Не тревожь ее кусты.
Что любовь? Пустые грезы,
Бред несбыточной мечты.

1914