Я воспитывался без отца и матери, которых не стало во время войны, когда мне было одиннадцать месяцев. Государство накормило и одело в детских домах, интернатах 19 миллионов таких же, как я, военных сирот, дало им образование, профессию, обеспечило работой.

Государство, то есть народ, потерявший в войне 27 миллионов соотечественников, окровавленный, голодный, нищий, в тяжелейших условиях послевоенной разрухи, не задумываясь, взял на себя опеку над обездоленными. Такова была идеология. Причем отнюдь не только на политическом, властном уровне. Миллионы детей были усыновлены, удочерены простыми людьми, будь то в Узбекистане, Туркменистане или в Сибири, куда они были эвакуированы во время войны. Мой брат и сестры тоже. И делалось это не для продажи детей (ты знаешь, что это стало сейчас одним из видов “предпринимательства”), а из простого чувства сострадания. Вот за это миллионы таких же, как я, и поклоняются советскому государству, духовному величию, подвигу его граждан. За доброту, за сострадание, за общность людей, за дружбу без различия национальностей. Разве тогда мы задумывались, кто из нас кто: грузин, украинец, русский, печенег или еврей?

Если от пользования политической свободой внутреннее самовоспитание людей крепнет, люди научаются блюсти взаимную духовную свободу, а уровень нравов и духовной культуры повышается — то политическая свобода дана своевременно и может быть закреплена; но если обнаруживается избирательная, парламентская и газетная продажность, если внутреннее самовоспитание людей уступает своё место разнузданию, а свободная лояльность гаснет и люди начинают взаимно попирать личную свободу — то политическая свобода оказывается данному народу в данную эпоху не по силам и должна быть временно отменена или урезана.