Давно это было. Может, сто лет назад, а может, и все двести. Точно не помню. Явно только то, что в какой-то другой жизни, полной чистой поэзии, любви и света.

Домашние сфотографировали меня на могиле Бориса Пастернака и показали снимок некоему Тарантино по имени Квентин, с которым приятельствовали в ту давнюю пору. Квентину снимок понравился и он решил сделать такой же, поскольку души не чаял в поэзии Бориса Пастернака.

Для того, чтобы попасть на могилу Пастернака, ему пришлось снять несколько грандиозных фильмов, перевернувших индустрию с ног на голову, создать свой кинематографический язык и получить приглашение на Московский фестиваль (ММКФ) с картиной «Убить Билла», если мне память не изменяет.

Оказавшись в Москве, Квентин первым делом поехал на кладбище в Переделкино и сфотографировался. Теперь это один из самых известных его снимков, любимых не только им, но и его поклонниками из России.
😘

Кстати, прекрасно. Это когда автор неожиданно оказывается между истинной красотой и какой-то мещанской пошлостью.

Средства выразительности роднятся с приёмами абсурда. Отрицание через утверждение или, наоборот, утверждение через отрицание.

Каждый элемент - от поездочка до лысой головы камня - сам по себе отказывает поэзии в существовании, а все вместе они дают новый ракурс, с которого разглядываешь текст и невольно признаёшь наличие в нём поэзии.

Нобилизация и Мобилизация

Я помню вас, о нобили-танкисты,
Всех рыцарей в сияющей броне.
Героев нашей, Русской Реконкисты.
Кто видел смерть в безжалостном огне.

Их шлемофоны и комбинезоны -
И вместо шлемов, и миланских лат.
Могучие, как в прерии бизоны,
Они седлают вражеский Булат.

Мы были вместе и бывали порознь,
В составе рот и сводных батарей,
Но с нами был Сантьяго Матаморос,
И мы твердили
¡Viva Cristo Rey!

Теперь иные пожинают лавры,
Мол, Дон Кихоты старые смешны.
Что не враги заклятые нам мавры,
Что всадники в сраженьях не нужны.

Что всё решат интриги и дублоны,
С рецептами придворных поваров,
Да мушкетёров плотные колонны,
Копающих под Ла-Рошелью ров.

Когда вы будете на острие,
Вы вспомните последних дестрие.

У нас любят представлять молодое поколение в виде полоумных дебилов, бегающих в костюмах собачек и кошечек, в виде игроманов и торчков, в виде потенциальных садистов или, наоборот, терпил, в виде жертв домашнего насилия или манипуляторов.

У нас литература для детей и подростков, если она о людях, а не о розовых пони, то обязательно высвечивает психические отклонения, порой высосанные из пальца, сексуальные девиации, конфликт с родителями, конфликт с учителями и обществом в целом, конфликт со сверстниками.

Вы не найдёте книг о нормальных детях и подростках, умеющих справляться с проблемами и при этом оставаться людьми.

Когда мы прекратим писать книги о дебилах для дебилов? Есть же нормальная молодёжь и её в сто крат больше.

Посмотрите, из Брянска прислали. Отличный парень. Спокойное лицо, внятная речь, без ужимок. Не кривляется. Всё по делу. Даже некоторая взрослая снисходительность во взгляде.

Вот он, начинающий читатель, на чьих плечах в будущем будет стоять вся отечественная литература.

***

Потому что щастье не то, что раньше,
и глаза слезятся, как день вчерашний,

пару пачек можно скурить за вечер –
не жалей меня, я почти что вечен,

в слюдяных узорах небесной стяжки
продышу любовь по твоей отмашке.

Отправил книги в Симбирск-Ульяновск. Буду там на книжной ярмарке в середине декабря (11-13) говорить о детской литературе, в том числе.

Потому что обо всём другом есть кому говорить, а вот о насущном - архиважнейшем, как сказал бы Владимир Ильич, - охотников мало. Слишком сложная тема, не каждому данная.

Заметил, что меня хейтят за то, что ушёл в детскую литературу, в основном чайлдфридши, пришедшие в этот мир погостить. Им глубоко плевать на то, что будет с нашим общим домом поколение спустя.

Даже яжемамки, желающие видеть своих детей инфантилами, не так сильно стараются расчеловечить меня, выискивая тёмные пятна в моей биографии.

Плохо стараются, кстати. Я далеко не святой. Но за свои грехи уж точно не перед ними отвечать буду.

На всякий случай. Ушёл в детскую литературу не навсегда. Я ещё вернусь к вам, либо со щитом, либо на щите - не столь важно. Сделанное мной и моими друзьями, в любом случае, оцениваться будет не при нашей жизни.

В Ульяновске повидаюсь с Лениным, моим боевым товарищем. Он родом оттуда. Вы не представляете, с каким теплом вспоминаю о нём. Моя безбашенность с его самоотверженностью рядом не валялась.

Да и физически он, несмотря на свое хрупкое тельце, давал сто очков вперёд любому. Несоразмерная выносливость. Горжусь, что воевали вместе.

Пусть не в одной боевой группе, но всё же в одном отряде и периодически пересекались на боевых.

У меня иногда всплывает перед глазами его сморщившееся лицо, выражение которого будто ахает, упреждая возможный взрыв. Смесь растерянности, испуга, сожаления, удивления и восхищения. Целый набор чувств в одном лице Ленина.

Я тогда выскочил через дырку в стене Пэшки (Сердце дракона из "Дневника добровольца") на открытое для неба пространство, чтобы набрать земли в мешок и заделать дыру, оставленную после очередного налёта.

Выскочил, как чёртик из табакерки, не видя ничего вокруг, и чуть было не наткнулся на растяжку, поставленную им. Моя нога буквально в нескольких сантиметрах, если не миллиметрах, от лески прошла.

Теперь я точно знаю, что и в тот раз смерть проскользнула мимо меня только для того, чтобы я в декабре этого года приехал в Ульяновск на книжную ярмарку поговорить о детской литературе, а заодно и с Лениным повидаться.

😘

Благодарю Константина Комарова, как автор и читатель "Дружбы народов", за открытую поддержку самому лучшему толстому журналу.

На днях мы посмотрели видеоотзыв о книге для детей и подростков "Сердце дракона", а сегодня юный читатель из Брянска рассказывает о книге "Как настоящий солдат". Крутой отзыв. Желаю всем писателям получать такие же.

***

Запомнилось,
как с поребрика
легко соскользнули сумерки,
когда прозвучала реплика:
«Да лучше бы все вы умерли,

достали, идите пашнями
отсюда, чтоб вас не видела…»
Взял на руки сына спящего
и ночью ушёл к родителям.

Андрей о вселенской печали и о такой же вселенской радости книжного монополиста.

Взгляд на цензуру с моим совпадающий.

***

Как здорово остаться одному
в пустой квартире, выглядеть усталым,
бояться выйти в люди, никому
не верить и довольствоваться малым.

Никто не постучится в дверь мою,
не позвонит сказать, что я – придурок,
очередную подлую змею
пригрею вряд ли, затушу окурок,

расправлю плечи, в зеркало взгляну,
оскалюсь так, что сам себе понравлюсь:
приятно знать, что всякому говну
осточертел вот этакий красавец…

В сети разгоняют пост о кино на тему сво. В очередной раз наткнулся на него, читая ленту Коробова-Латынцева, одного из ведущих мыслителей наших дней, человека, чувствующего время и слом эпох, как самого себя. Его книгу «Философия войны» подарил мне отец Сергий, настоятель Храма Всех Святых, благословлявший меня на путь ратный в уже как будто далёком двадцать втором.

Я пытался «зайти» на войну через «музыкантов», поэтому неделю сидел в Молькино, читая книгу в перерывах между медосмотрами и проверками, скажем так, на «вшивость» местными особистами.

Поселили меня в небольшом помещении казарменного типа с двухъярусными кроватями.

Рядом со мной ютился мордатенький паренёк с обветренным лицом. Он уже к тому времени дней десять торчал в Молькино, не пройдя медосмотр, но отказывавшийся уходить, злящийся на врачей и особистов за то, что не пускают на войну.

Мы стали как бы друзьями по несчастью, потому что меня тоже не брали. Я сдуру ляпнул на собеседовании, что в гражданской жизни литератор. Это местным командирам жутко не понравилось и меня гоняли несколько дней подряд на полиграфе, пытаясь понять, зачем литератор собрался на войну да ещё и в составе одного из самых зловещих (читай, легендарных), подразделений.

Мои горящие, как у Павки Корчагина, глаза и слова: «Пустите меня Родину защищать!», скорее настораживали, если не пугали (хорошо, смешили!), особистов, чем говорили о чистоте моих намерений.

Мордатенького в конечном итоге взяли. Помню, как он подлетел ко мне и гордо произнёс: «Всё! Уговорил. На связь посадят!» Потом, стушевавшись, перевёл глаза на книгу и спросил: «Это... ну, подаришь?» «Бери...» – ответил. Его маленькие глаза засияли какой-то детской радостью. Он взял книгу и прижал к себе: «Название уж больно красивое!» Я ухмыльнулся.

Сейчас вспоминаю и будто кино смотрю. Мне уже давно кажется, что там не я был, а какой-то другой человек, имя которого вот-вот появится в титрах. Только кино никак не заканчивается.

Пост, о котором веду речь, начинается так: «Кино про СВО много!» Дальше говорится о том, что снято аж целых пятьдесят три проекта и с такой же восторженной интонацией добавляется: «Документальные фильмы и сериалы (36 единиц)...»

Хоть ставь три восклицательных знака подряд. Есть ощущение, что автору поста приделали мои горящие, как у Павки Корчагина, глаза. Только я теперь в роли того особиста из Молькино. Подобная интонация больше смешит, чем внушает доверие.

Перечисляется (в общем-то, на пальцах), несколько игровых проектов, сделанных на коленке. И не потому что авторы обделены дарованием. Его-то как раз в избытке. А потому что в каждом кадре из просмотренного мной сквозит недостаток финансирования.

С одной стороны, я понимаю киношников темы сво. Они лучше лишнюю копейку на фронт парням отправят. Но я не понимаю воюющего государства. Я не понимаю людей бизнеса воюющего государства.

Схлопнется государство, схлопнутся и люди бизнеса этого государства. Все, разом. От мелких лавочников до владельцев заводов и пароходов.

Коленки и пальцы – символ сегодняшнего кино по теме сво.

Это парни на фронте могут ограничить себя рамками «здесь и сейчас», потому что каждый прожитый на войне день – самоценен.

Но государственным людям и людям бизнеса, не достаёт стратегического мышления. «Здесь и сейчас» – в тылу не работает. В тылу необходимо думать о том, что с нами со всеми будет «завтра и послезавтра».

Победы на фронте окажутся Пирровыми, если не будет побед в тылу.

Побед в кино, в театре, в литературе, в детской литературе(!), в живописи, в опере и балете, опять в детской литературе(!), в цирке, в музыке и, наконец, в детской литературе(!), плавно переходящей в кино для детей и подростков о детях и подростках эпохи сво.

Вольница - это хорошо. Только почему-то вольница у нас ограничивается рьяной работой на "недружественные государства" и поддержкой тех, кто открыто выступает против своей страны.

Это какая-то своеобразная вольница, не находите?

Есть ещё один очень занятный факт.

Когда "Союз 24 февраля" поднял вопрос о своеобразной журнальной вольнице в период, когда страна ведёт боевые действия, то первым делом власти поставили под раздачу "Дружбу народов", которая как раз выступает на стороне русского мира.

К слову сказать, редакция журнала "Дружба народов" ютится в помещениях фонда "Русский мир" с тех пор, как её выселили с Поварской, где обитала с пятидесятых годов.

Выселили, ссылаясь на аварийное состояние помещений, чтобы разместить там ресторан. Патриотичненько, да?

Я, так понимаю, что "Дружбу народов" атакуют лишь для того, чтобы дискредитировать саму идею о деприватизации "толстых" журналов.

Вопрос о возвращении в лоно Министерства обороны ультралиберального журнала "Знамя" почему-то не разгоняется и даже не поднимается. Хотя, казалось бы, это необходимо было бы сделать в первую очередь. Странно, да?

У меня теперь есть один единственный отзыв на книги о детях и подростках эпохи сво в череде прямо противоположных, который говорит о моей неслыханной крутизне.

Отзыв такой: "Это не современно!" Только вчитайтесь в него. Звучит божественно.

Сегодня на Вальбериз книги дешевле, чем на Озоне. А Читай-город по-прежнему завышает цену в несколько раз. Мои книги для детей продаются там дороже нашумевшего "Лемнера".

Как с этим бороться, не знаю. Продолжать высмеивать книжного монополиста бессмысленно. Что об стену горох. Он сел на своего ноющего конька и катается в своё удовольствие по нашему бездорожью.

Да, тут ещё плачь Неоярославны подогнали. Жена его чёрную игру по боксам раскладывает. Тяжко приходится. Ничего не скажешь. Пожалейте звёздную пару.
😆

СИМБИРСК-УЛЬЯНОВСК

К шести утра фонтаны устают,
а в полночь так поддерживали небо,
что рядом с ними выглядел нелепо
высотный дом, двужильный, как верблюд.

При Брежневе назначили его
смотрящим за туманами, с тех пор он
стоит, не прогибаясь под напором
небесной хляби, словно божество.

Приземистые улочки вокруг,
дворцы, усадьбы, родовые гнёзда,
советская геральдика и звёзды,
как выстраданный перечень заслуг.

Но где-то в полночь, только облака
рассядутся на бортике фонтана,
увидишь превращение титана
в стоящего над бездной старика.

Боже, благодарю тебя за то, что не сделал из меня политика, общественного деятеля и блогера. Не надо ни с кем ничего делить, никого ни в чем убеждать и вести за собой никого никуда не надо.

«А зачем оно было? Никто не скажет. Заплатит ли ктонибудь за кровь? Нет. Никто. Просто растает снег, взойдет зеленая украинская трава, заплетет землю… выйдут пышные всходы… задрожит зной над полями, и крови не останется и следов. Дешева кровь на червонных полях, и никто выкупать ее не будет. Никто».

Михаил Булгаков, «Белая гвардия».

***

Как только тишина начинает звенеть, она перестает быть собой, превращается в шум, пусть ровный, не такой раздражающий, но все-таки шум, а ведь казалось бы, идеальная тишина, близкая к абсолюту - это именно звенящая тишина.

Самые человечные люди роднятся с безобидными насекомыми. Никто не замечает их смерти. А ведь казалось бы, только они наполняют мир истинным светом.

Хорошо в доме, где горит камин, возле которого, почесывая за ухом, лежит английский кокер-спаниель. У книжных стеллажей дети играют в кубики. Женщина сидит в кресле, пьет вино из бокала, непременно хрустального, иногда поглядывает в твою сторону и лукаво улыбается.

Да, хорошо, но стоит впустить в дом собаку, детей и женщину, он тут же перестает быть желанным, и все-то в нем раздражает, даже камин перестает гореть и греть, только дымит бесполезно.

К счастью, у меня дома нет камина, собаки, женщины и детей, поэтому я могу мечтать о них, как о чем-то недостижимом, сидя на диване в звенящей тишине, надеясь, что моя внезапная смерть останется незамеченной.