#международныеотношения #МО
Львиная доля, как я уже говорил, «Длинной телеграммы Кеннана» посвящена угрозе, которая исходит из советской идеологии и из советского идеализированного идеологического подхода к международным отношениям. Для доказательства этого тезиса Кеннан приводит громадную цитату из довоенного Сталина, а также делает небезынтересные выводы и наблюдения из общения с советской элиты.
Выжимку из его наблюдений я представляю ниже.
Итак, «в основе со¬ветского мировоззрения лежит идея о том, что не существует компромисса с государствами-соперниками и что конструктив¬ная деятельность может начаться только тогда, когда коммунистическая власть станет доминирующей», - пишет Кеннан. Кстати, вполне реальное развитие ситуации на тот момент. Если считать по населению стран, то на стороне социалистического выбора с учетом КНР через 3 года станет больше половины населения планеты. А на стороне Запада – только где-то 15%.
Далее любопытное утверждение Кеннана: «Советское мировоззрение не является естественным для русского народа». Впрочем, тут же он этому утверждению противоречит: «У истоков маниакальной точки зрения Кремля на международные отношения лежит традиционное и инстинктивное для России чувство незащищенности». Потом идут инвективы, что, мол, «российские правители осознавали архаичность фор¬мы своего правления, слабость и искусственность своей психологической организации, неспособность выдержать сравнение или вхождение в контакт с политическими системами западных стран». А раз они осознавали свою ущербность, то «по этой причине они все время опасались иностранного вторжения, избегали прямого контакта между западным миром и своим собственным».
Словом, Адольф де Кюстин в гробу потирает ладошки.
Перейдем к международным отношениям. Кеннан убежден (хотя непонятно с чего), что «советский политический курс базируется не на объективном анализе ситуации за пределами российских границ». «Предпосылки, на которых основан данный политический курс, по большей части являют¬ся ложными», - развивает свою мысль американский дипломат.
Так так. И что ж это за предпосылки? «Догма марксизма, еще более агрессив¬но и фанатично звучащая в ленинской интерпретации, стала от¬личным проводником чувства незащищенности». То есть, опять двадцать пять – императоры считали себя незащищенными из ущербности, а советские элиты - из марксизма.
Тем не менее, практический вывод Кеннана: «Советские цели всегда официально прикрывались тогой марксизма, и поэто¬му никто не должен был недооценить важность этой догмы в во¬просах советской политики». То есть, лидеры СССР прикрываются тогой марксизма, и, соответственно, они – грязные лицемеры? Нет, отвечает парадоксальный Кеннан: «Из этого не следует вывод о том, что политический курс СССР основан на лицемерии и неискренности со стороны тех, кто его разрабатывает». А как тогда?
«Многие из них настолько несведущи в вопросах внешней политики и настолько подвластны самовнушению, что без труда могут поверить тому, во что им верить удобно и комфортно», - убежден американец.
И припечатывает, что, мол «в новом обличье международного марксизма, с его медоточивыми обещаниями доведенному до отчаяния и обессиленному войнами внешнему миру, эта догма представля¬ется более опасной и коварной, чем когда бы то ни было».
Обращаю внимание именно на эти слова Кеннана. Он убежден, что идеи и идеалы марксизма сейчас (тогда - во второй половине 40-х) как никогда востребованы в мире.
Что представляет собой прямую угрозу США.
Львиная доля, как я уже говорил, «Длинной телеграммы Кеннана» посвящена угрозе, которая исходит из советской идеологии и из советского идеализированного идеологического подхода к международным отношениям. Для доказательства этого тезиса Кеннан приводит громадную цитату из довоенного Сталина, а также делает небезынтересные выводы и наблюдения из общения с советской элиты.
Выжимку из его наблюдений я представляю ниже.
Итак, «в основе со¬ветского мировоззрения лежит идея о том, что не существует компромисса с государствами-соперниками и что конструктив¬ная деятельность может начаться только тогда, когда коммунистическая власть станет доминирующей», - пишет Кеннан. Кстати, вполне реальное развитие ситуации на тот момент. Если считать по населению стран, то на стороне социалистического выбора с учетом КНР через 3 года станет больше половины населения планеты. А на стороне Запада – только где-то 15%.
Далее любопытное утверждение Кеннана: «Советское мировоззрение не является естественным для русского народа». Впрочем, тут же он этому утверждению противоречит: «У истоков маниакальной точки зрения Кремля на международные отношения лежит традиционное и инстинктивное для России чувство незащищенности». Потом идут инвективы, что, мол, «российские правители осознавали архаичность фор¬мы своего правления, слабость и искусственность своей психологической организации, неспособность выдержать сравнение или вхождение в контакт с политическими системами западных стран». А раз они осознавали свою ущербность, то «по этой причине они все время опасались иностранного вторжения, избегали прямого контакта между западным миром и своим собственным».
Словом, Адольф де Кюстин в гробу потирает ладошки.
Перейдем к международным отношениям. Кеннан убежден (хотя непонятно с чего), что «советский политический курс базируется не на объективном анализе ситуации за пределами российских границ». «Предпосылки, на которых основан данный политический курс, по большей части являют¬ся ложными», - развивает свою мысль американский дипломат.
Так так. И что ж это за предпосылки? «Догма марксизма, еще более агрессив¬но и фанатично звучащая в ленинской интерпретации, стала от¬личным проводником чувства незащищенности». То есть, опять двадцать пять – императоры считали себя незащищенными из ущербности, а советские элиты - из марксизма.
Тем не менее, практический вывод Кеннана: «Советские цели всегда официально прикрывались тогой марксизма, и поэто¬му никто не должен был недооценить важность этой догмы в во¬просах советской политики». То есть, лидеры СССР прикрываются тогой марксизма, и, соответственно, они – грязные лицемеры? Нет, отвечает парадоксальный Кеннан: «Из этого не следует вывод о том, что политический курс СССР основан на лицемерии и неискренности со стороны тех, кто его разрабатывает». А как тогда?
«Многие из них настолько несведущи в вопросах внешней политики и настолько подвластны самовнушению, что без труда могут поверить тому, во что им верить удобно и комфортно», - убежден американец.
И припечатывает, что, мол «в новом обличье международного марксизма, с его медоточивыми обещаниями доведенному до отчаяния и обессиленному войнами внешнему миру, эта догма представля¬ется более опасной и коварной, чем когда бы то ни было».
Обращаю внимание именно на эти слова Кеннана. Он убежден, что идеи и идеалы марксизма сейчас (тогда - во второй половине 40-х) как никогда востребованы в мире.
Что представляет собой прямую угрозу США.
#международныеотношения #МО
Завершая с «Длинной телеграммой Кеннана», следует отметить, что Кеннан прекрасно видел слабость СССР. Она заключалась в транзите. Как пишет американский дипломат: «успех советской системы как формы власти внутри страны еще не доказан окончательно. Ей необходимо еще наглядно продемонстрировать, что она может выдержать решающее испытание ус¬пешного перехода власти от одного отдельного лица или группы лиц к другому. Смерть Ленина стала первым таким переходом, и его последствия губительно сказывались на советском государстве в течение 15 лет. После смерти или отставки Сталина будет второй переход».
Прекрасно осознавая тот факт, что во время транзита общество куда как более открыто для внешнего воздействия, Кеннан уверяет, что у Запада есть все возможности для того, чтобы повлиять на СССР. «Советская власть, в отличие от власти гитлеровской Германии, не является авантюристической. Она не рискует без необходимости. Невосприимчивая к логике рассуждений, она весьма восприимчива к логике силы. По этой причине она может легко ретироваться - что она обычно и делает - в любой момент, когда встречает сильное сопротивление».
То есть, Кеннан уверен, что СССР отступит, если в ходе американских атак не будут задеты его жизненно важные интересы. Но для того, чтобы отступление состоялось, необходима демонстрация силы и сплоченности Запада: «По сравнению с западным миром в целом Советский Союз гораздо слабее. Таким образом, его успех будет зависеть от степени сплоченности, целенаправленности и решительности, которую западный мир может ему противопоставить. И в нашей власти повлиять на этот фактор».
Отмечу, что это как никогда актуально сегодня – американцы и их марионетки всеми силами стараются создать ощущение единства, в реальности отсутствующего как класс.
А теперь внимание – говоривший все время на языке реалполитики – Кеннан вдруг переходит на совсем другой вокабуляр: «Мировой коммунизм подобен болезнетворному паразиту, который питается только пораженными тканями. Это точка пересечения внутренней и внешней политики. Смелые и четкие меры по решению внутренних проблем нашего общества/ повышению уверенности/ дисциплины, морального и общественного духа нашего народа являются дипломатической победой над Москвой, которая стоит тысяч дипломатических нот и совместных коммюнике», - пишет Кеннан.
Идеализм в том, что касается внутренней политики США впервые в его языке переходит на внешнюю политику. Далее более – Кеннан прямо призывает создать конкурирующую с советской картину мира: «Мы должны сформулировать и представить на рассмотрение других государств более позитивную и конструктивную картину того, каким мы себе представляем мир в будущем».
Завершает выступление Кеннан, впрочем, пророческими и довольно горькими словами: «Мы должны иметь достаточно смелости и уверен¬ности, чтобы остаться верными нашим собственным политическим методам и взглядам на человеческое общество. В конце концов, самая большая опасность, которая грозит нам в решении проблем советского коммунизма, - это уподобление тем, с кем мы имеем дело».
Как знал. Как знал, Кеннан, что ровно тем же и кончится. Победив дракона, США сами стали драконом.
Однако нам важно зафиксировать здесь не эту глубокую философскую мысль, а то, что Кеннан призвал противопоставить коммунистическому идеалистическому подходу свой – капиталистический идеалистический подход.
Завершая с «Длинной телеграммой Кеннана», следует отметить, что Кеннан прекрасно видел слабость СССР. Она заключалась в транзите. Как пишет американский дипломат: «успех советской системы как формы власти внутри страны еще не доказан окончательно. Ей необходимо еще наглядно продемонстрировать, что она может выдержать решающее испытание ус¬пешного перехода власти от одного отдельного лица или группы лиц к другому. Смерть Ленина стала первым таким переходом, и его последствия губительно сказывались на советском государстве в течение 15 лет. После смерти или отставки Сталина будет второй переход».
Прекрасно осознавая тот факт, что во время транзита общество куда как более открыто для внешнего воздействия, Кеннан уверяет, что у Запада есть все возможности для того, чтобы повлиять на СССР. «Советская власть, в отличие от власти гитлеровской Германии, не является авантюристической. Она не рискует без необходимости. Невосприимчивая к логике рассуждений, она весьма восприимчива к логике силы. По этой причине она может легко ретироваться - что она обычно и делает - в любой момент, когда встречает сильное сопротивление».
То есть, Кеннан уверен, что СССР отступит, если в ходе американских атак не будут задеты его жизненно важные интересы. Но для того, чтобы отступление состоялось, необходима демонстрация силы и сплоченности Запада: «По сравнению с западным миром в целом Советский Союз гораздо слабее. Таким образом, его успех будет зависеть от степени сплоченности, целенаправленности и решительности, которую западный мир может ему противопоставить. И в нашей власти повлиять на этот фактор».
Отмечу, что это как никогда актуально сегодня – американцы и их марионетки всеми силами стараются создать ощущение единства, в реальности отсутствующего как класс.
А теперь внимание – говоривший все время на языке реалполитики – Кеннан вдруг переходит на совсем другой вокабуляр: «Мировой коммунизм подобен болезнетворному паразиту, который питается только пораженными тканями. Это точка пересечения внутренней и внешней политики. Смелые и четкие меры по решению внутренних проблем нашего общества/ повышению уверенности/ дисциплины, морального и общественного духа нашего народа являются дипломатической победой над Москвой, которая стоит тысяч дипломатических нот и совместных коммюнике», - пишет Кеннан.
Идеализм в том, что касается внутренней политики США впервые в его языке переходит на внешнюю политику. Далее более – Кеннан прямо призывает создать конкурирующую с советской картину мира: «Мы должны сформулировать и представить на рассмотрение других государств более позитивную и конструктивную картину того, каким мы себе представляем мир в будущем».
Завершает выступление Кеннан, впрочем, пророческими и довольно горькими словами: «Мы должны иметь достаточно смелости и уверен¬ности, чтобы остаться верными нашим собственным политическим методам и взглядам на человеческое общество. В конце концов, самая большая опасность, которая грозит нам в решении проблем советского коммунизма, - это уподобление тем, с кем мы имеем дело».
Как знал. Как знал, Кеннан, что ровно тем же и кончится. Победив дракона, США сами стали драконом.
Однако нам важно зафиксировать здесь не эту глубокую философскую мысль, а то, что Кеннан призвал противопоставить коммунистическому идеалистическому подходу свой – капиталистический идеалистический подход.
#международныеотношения #МО #77летхолоднойвойне
Сегодня мы отмечаем годовщину начала Холодной войны*. Именно в этот день – 5 марта 1946 года, ровно 77 лет назад, Уинстон Черчилль заявил: «От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился железный занавес». Эти слова дали старт противостоянию, которое, увы, не завершилось до сих пор, как бы не считали иначе наши предки в конце 80-х годов прошлого века, которым мнилось, что их поколению удалось разорвать эту спираль, грозящую всеобщим уничтожением.
Retournons a nos moutons.
Буквально в то же время, когда Кеннан заканчивал свою «длинную телеграмму», на политической арене Уинстон Черчилль готовил свою прощальную, великую и эпохальную речь, которую должен был вскоре прочитать. Черчилль отдыхал в США, и, получив приглашение от Фултонского Вестминстерского колледжа, прочитать речь о международных отношениях, согласился. Но поставил условием – обязательное присутствие президента США Гарри Трумэна, уроженца Фултона. Трумен, конечно, тоже согласился. В поезде Черчилль показал Трумэну текст речь, и получил полное одобрение от американского президента. Таким образом, несмотря на то, что Черчилль не занимал никаких государственных постов в Британии в то время, его выступление вполне можно назвать выражением общей позиции Британии и США.
Как я уже говорил, 5 марта 1946 года в Фултоне – 77 лет назад – Черчилль выступил с тезисами, которые впоследствии лягут в политическую доктрину США в отношении СССР. Обращаю внимание, что Черчилль – этот циничный, прожженый политик, который одним росчерком пера определял судьбы народов – в своей речи, в своем обращении к американскому народу и миру целиком и полностью отходит от «реалполитики» и переходит на позиции убежденного «либерал-идеалиста». Собственно, Черчилля наравне со Стаймсоном (доктрина Стаймсона предполагала непризнание Вашингтоном границ стран, получившихся в результате агрессивных войн), вполне можно считать прародителем «либерал-идеалистического» подхода к международным отношениям.
Черчилль обращался к жителям городка Фултон, расположенного в самом сердце Америки, на полпути между Канзасом и Сент-Луисом, в штате Миссури с населением чуть больше 10 тыс человек. Городке – квинтэссенции глубинной Америки, где даже сегодня ВАСПы составляют 84% населения. Религия, ценности, белое превосходство – вот чем жил средний житель Фултона, так же, впрочем, как и средний представитель Американской элиты того времени. И говорить с этим американцем нужно было по-особенному.
Повторюсь – прожженный циник Черчилль тонко почувствовал момент, когда необходимо отбросить прочь тоги прошлого – и отказаться от вербального акцентирования на «реалполитике» в международных отношениях. Черчиллю удалось перейти прямо на ценностный вокабуляр, и именно через ценности призывать к консолидации против Советского Союза. Тогда этот идеологический транзит разделяли далеко не все (меньшинство). Но, к примеру, Аллен Даллес увидел будущее именно за использованием «либерал-идеализма» в оправдании политики противостояния СССР, а также слабость Советов, которые как раз оказались не готовы к тому, что с ними будут говорить на языке ценностей.
Вернемся к Черчиллю. Что же он сказал?
Мы в целом, неплохо знаем Фултонскую речь, но применительно к пассажу про «железный занавес». А ведь, у Черчилля было множество моментов, на которых он акцентировал внимание американской общественности.
*Сегодня, в связи с годовщиной начала Холодной войны, у меня будет целая серия публикаций, посвященных Фултонской речи. Первая - вот сейчас, а остальные - с утра уже.
Сегодня мы отмечаем годовщину начала Холодной войны*. Именно в этот день – 5 марта 1946 года, ровно 77 лет назад, Уинстон Черчилль заявил: «От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился железный занавес». Эти слова дали старт противостоянию, которое, увы, не завершилось до сих пор, как бы не считали иначе наши предки в конце 80-х годов прошлого века, которым мнилось, что их поколению удалось разорвать эту спираль, грозящую всеобщим уничтожением.
Retournons a nos moutons.
Буквально в то же время, когда Кеннан заканчивал свою «длинную телеграмму», на политической арене Уинстон Черчилль готовил свою прощальную, великую и эпохальную речь, которую должен был вскоре прочитать. Черчилль отдыхал в США, и, получив приглашение от Фултонского Вестминстерского колледжа, прочитать речь о международных отношениях, согласился. Но поставил условием – обязательное присутствие президента США Гарри Трумэна, уроженца Фултона. Трумен, конечно, тоже согласился. В поезде Черчилль показал Трумэну текст речь, и получил полное одобрение от американского президента. Таким образом, несмотря на то, что Черчилль не занимал никаких государственных постов в Британии в то время, его выступление вполне можно назвать выражением общей позиции Британии и США.
Как я уже говорил, 5 марта 1946 года в Фултоне – 77 лет назад – Черчилль выступил с тезисами, которые впоследствии лягут в политическую доктрину США в отношении СССР. Обращаю внимание, что Черчилль – этот циничный, прожженый политик, который одним росчерком пера определял судьбы народов – в своей речи, в своем обращении к американскому народу и миру целиком и полностью отходит от «реалполитики» и переходит на позиции убежденного «либерал-идеалиста». Собственно, Черчилля наравне со Стаймсоном (доктрина Стаймсона предполагала непризнание Вашингтоном границ стран, получившихся в результате агрессивных войн), вполне можно считать прародителем «либерал-идеалистического» подхода к международным отношениям.
Черчилль обращался к жителям городка Фултон, расположенного в самом сердце Америки, на полпути между Канзасом и Сент-Луисом, в штате Миссури с населением чуть больше 10 тыс человек. Городке – квинтэссенции глубинной Америки, где даже сегодня ВАСПы составляют 84% населения. Религия, ценности, белое превосходство – вот чем жил средний житель Фултона, так же, впрочем, как и средний представитель Американской элиты того времени. И говорить с этим американцем нужно было по-особенному.
Повторюсь – прожженный циник Черчилль тонко почувствовал момент, когда необходимо отбросить прочь тоги прошлого – и отказаться от вербального акцентирования на «реалполитике» в международных отношениях. Черчиллю удалось перейти прямо на ценностный вокабуляр, и именно через ценности призывать к консолидации против Советского Союза. Тогда этот идеологический транзит разделяли далеко не все (меньшинство). Но, к примеру, Аллен Даллес увидел будущее именно за использованием «либерал-идеализма» в оправдании политики противостояния СССР, а также слабость Советов, которые как раз оказались не готовы к тому, что с ними будут говорить на языке ценностей.
Вернемся к Черчиллю. Что же он сказал?
Мы в целом, неплохо знаем Фултонскую речь, но применительно к пассажу про «железный занавес». А ведь, у Черчилля было множество моментов, на которых он акцентировал внимание американской общественности.
*Сегодня, в связи с годовщиной начала Холодной войны, у меня будет целая серия публикаций, посвященных Фултонской речи. Первая - вот сейчас, а остальные - с утра уже.
#международныеотношения #МО #77летхолоднойвойне
Приведу два примера судьбоносных речей Черчилля из его раннего прошлого.
Выступление 22 июня 1941 года, посвященное нападению Гитлера на СССР. Черчилль ярко, но четко проговаривает, что, несмотря на расхождения с коммунистами, готов биться плечом к плечу против фашизма. Это – квинтэссенция реалполитик, в которой рассказывается о роли США, Британии, о том, что эти страны не пойдут на сепаратный мир с Германией. В ней есть место и обнадеживающей фактуре: «С настоящего момента увеличение численности наших военно-воздушных сил будет происходить с нарастающей скоростью. В ближайшие шесть месяцев начнёт сказываться весомость получаемой нами от Соединённых Штатов помощи в виде различных военных материалов и особенно тяжелых бомбардировщиков».
Или вот, еще более ранняя речь - 5 октября 1938 года в Палате общин на заключение Мюнхенского сговора Чемберленом. Выступление красивое, но четко следующее в русле реалполитик. Вообще, рекомендуется к прочтению для любого, кто интересуется тем, как выглядит «реальная геополитика» в уроках Черчилля. Вот лишь несколько цитат из этой речи для понимания: «Во внешней политике мы потерпели полное и безоговорочное поражение, при этом Франция пострадала даже больше, чем мы». «На данном этапе герру Гитлеру удалось значительно продвинуться вперед и по сути добиться всего, чего он хотел». «Наш премьер-министр и его зарубежные коллеги избавили германского диктатора от необходимости воровать куски пирога со стола украдкой — вместо этого они преподнесли ему весь пирог целиком». «Я по-прежнему не верю в то, что на тот момент существовала реальная угроза войны Великобритании и Франции с Германией, ведь на самом деле и мы, и французы задолго до подписания соглашения решили пожертвовать Чехословакией».
А что же мы слышим в Фултоне?
Черчилль начинает с уверения американцев в высочайшей оценке их преимущественного вклада в победу, и тут же предлагает гражданам США принять на свои плечи ответственность за весь мир, в качестве нации победителя: «Сегодня торжественный момент для американской демократии, ибо вместе со своим превосходством в силе она приняла на себя и неимоверную ответственность перед будущим». Тут же Черчилль опускает воспаривших американцев на землю, показывая, что этому господству США есть угроза: «Оглядываясь вокруг, вы должны ощущать не только чувство исполненного долга, но и беспокойство о том, что можете оказаться не на уровне того, что от вас ожидается».
Затем – Черчилль призывает к солидарности США и Британии: «Я уже говорил о Храме Мира. Возводить этот Храм должны труженики из всех стран. Если двое из этих строителей особенно хорошо знают друг друга и являются старыми друзьями, если их семьи перемешаны и, цитируя умные слова, которые попались мне на глаза позавчера, «если у них есть вера в цели друг друга, надежда на будущее друг друга и снисхождение к недостаткам друг друга», то почему они не могут работать вместе во имя общей цели как друзья и партнеры»? «Мы должны быть уверены, что наш храм построен не на зыбучих песках или трясине, а на твердой скалистой основе», - произносит Черчилль слова, которым мог бы аплодировать даже Ленин.
Приведу два примера судьбоносных речей Черчилля из его раннего прошлого.
Выступление 22 июня 1941 года, посвященное нападению Гитлера на СССР. Черчилль ярко, но четко проговаривает, что, несмотря на расхождения с коммунистами, готов биться плечом к плечу против фашизма. Это – квинтэссенция реалполитик, в которой рассказывается о роли США, Британии, о том, что эти страны не пойдут на сепаратный мир с Германией. В ней есть место и обнадеживающей фактуре: «С настоящего момента увеличение численности наших военно-воздушных сил будет происходить с нарастающей скоростью. В ближайшие шесть месяцев начнёт сказываться весомость получаемой нами от Соединённых Штатов помощи в виде различных военных материалов и особенно тяжелых бомбардировщиков».
Или вот, еще более ранняя речь - 5 октября 1938 года в Палате общин на заключение Мюнхенского сговора Чемберленом. Выступление красивое, но четко следующее в русле реалполитик. Вообще, рекомендуется к прочтению для любого, кто интересуется тем, как выглядит «реальная геополитика» в уроках Черчилля. Вот лишь несколько цитат из этой речи для понимания: «Во внешней политике мы потерпели полное и безоговорочное поражение, при этом Франция пострадала даже больше, чем мы». «На данном этапе герру Гитлеру удалось значительно продвинуться вперед и по сути добиться всего, чего он хотел». «Наш премьер-министр и его зарубежные коллеги избавили германского диктатора от необходимости воровать куски пирога со стола украдкой — вместо этого они преподнесли ему весь пирог целиком». «Я по-прежнему не верю в то, что на тот момент существовала реальная угроза войны Великобритании и Франции с Германией, ведь на самом деле и мы, и французы задолго до подписания соглашения решили пожертвовать Чехословакией».
А что же мы слышим в Фултоне?
Черчилль начинает с уверения американцев в высочайшей оценке их преимущественного вклада в победу, и тут же предлагает гражданам США принять на свои плечи ответственность за весь мир, в качестве нации победителя: «Сегодня торжественный момент для американской демократии, ибо вместе со своим превосходством в силе она приняла на себя и неимоверную ответственность перед будущим». Тут же Черчилль опускает воспаривших американцев на землю, показывая, что этому господству США есть угроза: «Оглядываясь вокруг, вы должны ощущать не только чувство исполненного долга, но и беспокойство о том, что можете оказаться не на уровне того, что от вас ожидается».
Затем – Черчилль призывает к солидарности США и Британии: «Я уже говорил о Храме Мира. Возводить этот Храм должны труженики из всех стран. Если двое из этих строителей особенно хорошо знают друг друга и являются старыми друзьями, если их семьи перемешаны и, цитируя умные слова, которые попались мне на глаза позавчера, «если у них есть вера в цели друг друга, надежда на будущее друг друга и снисхождение к недостаткам друг друга», то почему они не могут работать вместе во имя общей цели как друзья и партнеры»? «Мы должны быть уверены, что наш храм построен не на зыбучих песках или трясине, а на твердой скалистой основе», - произносит Черчилль слова, которым мог бы аплодировать даже Ленин.
#международныеотношения #МО #77летхолоднойвойне
На наших глазах Черчилль берет в руки то же самое оружие, которым так успешно воевал все время Советский Союз: бывший британский премьер вооружается идеализмом, ставя на службу себе ценностный подход, и противопоставляя его ценностно-классовому подходу Советов. Однозначно просчитав, какие из ценностей способны перебить те, что присвоил СССР, Черчилль останавливается на двух из них: ценности безопасности и ценности свободы.
Касаясь ценностей безопасности, Черчилль обвиняет СССР в агрессивности и создании угрозы новой войны. «Наша главная задача и обязанность – оградить семьи простых людей от ужасов и несчастий еще одной войны», - подчеркивает Черчилль. И тут же объясняет, что для обеспечения безопасности очень хорошо иметь атомную бомбу: «Господь повелел, чтобы этого (появления атомной бомбы у коммунистических режимов раньше, чем у капиталистических) не случилось, и у нас есть еще время привести наш дом в порядок до того, как такая опасность возникнет».
Замечу, что обоснование того, что у СССР нет ядерного оружия базируется на эсхаталогических началах: «господь повелел».
Тема религии – божественного предопределения и противостояния безбожникам – коммунистам присутствует в ходе всего выступления Черчилля (напомню, что он говорит, обращаясь к глубинному американцу, каковым, в том числе, является и стоящий рядом с ним Трумэн).
Угроза, которую рисует Черчилль однозначна: «На картину мира, столь недавно озаренную победой союзников, пала тень. Никто не знает, что Советская Россия и ее международная коммунистическая организация намереваются сделать в ближайшем будущем и каковы пределы, если таковые существуют, их экспансионистским и верообратительным тенденциям».
Подчеркну вновь обращение к религиозным ценностям. «Верообратительные» тенденции – это то, что несет в себе победа СССР. Если победят Советы, они отнимут у вас Господа, - говорит слушателям Черчилль. И продолжает пугать: «В настоящее время война может постичь любую страну, где бы она ни находилась между закатом и рассветом».
Черчилль категоричен. По его словам, угроза есть и извне – собственно, из Москвы, и изнутри: «Во многих странах по всему миру вдалеке от границ России созданы коммунистические пятые колонны, которые действуют в полном единстве и абсолютном подчинении директивам, которые они получают из коммунистического центра». Привет грядущему маккартизму.
«О чем мы должны подумать здесь сегодня, пока еще есть время, так это о предотвращении войн навечно и создании условий для свободы и демократии как можно скорее во всех странах», - завершает свою речь Черчилль. Но создание условий для свободы и демократии невозможно, пока существует угроза со стороны СССР. Эту угрозу нужно ликвидировать. И поэтому, Черчилль призывает отказаться от существующих на тот момент геополитических доктрин, в первую очередь, от доктрин баланса сил: «по этой причине старая доктрина равновесия сил теперь непригодна», - заключает бывший премьер Великобритании, дав старт Холодной Войне.
На наших глазах Черчилль берет в руки то же самое оружие, которым так успешно воевал все время Советский Союз: бывший британский премьер вооружается идеализмом, ставя на службу себе ценностный подход, и противопоставляя его ценностно-классовому подходу Советов. Однозначно просчитав, какие из ценностей способны перебить те, что присвоил СССР, Черчилль останавливается на двух из них: ценности безопасности и ценности свободы.
Касаясь ценностей безопасности, Черчилль обвиняет СССР в агрессивности и создании угрозы новой войны. «Наша главная задача и обязанность – оградить семьи простых людей от ужасов и несчастий еще одной войны», - подчеркивает Черчилль. И тут же объясняет, что для обеспечения безопасности очень хорошо иметь атомную бомбу: «Господь повелел, чтобы этого (появления атомной бомбы у коммунистических режимов раньше, чем у капиталистических) не случилось, и у нас есть еще время привести наш дом в порядок до того, как такая опасность возникнет».
Замечу, что обоснование того, что у СССР нет ядерного оружия базируется на эсхаталогических началах: «господь повелел».
Тема религии – божественного предопределения и противостояния безбожникам – коммунистам присутствует в ходе всего выступления Черчилля (напомню, что он говорит, обращаясь к глубинному американцу, каковым, в том числе, является и стоящий рядом с ним Трумэн).
Угроза, которую рисует Черчилль однозначна: «На картину мира, столь недавно озаренную победой союзников, пала тень. Никто не знает, что Советская Россия и ее международная коммунистическая организация намереваются сделать в ближайшем будущем и каковы пределы, если таковые существуют, их экспансионистским и верообратительным тенденциям».
Подчеркну вновь обращение к религиозным ценностям. «Верообратительные» тенденции – это то, что несет в себе победа СССР. Если победят Советы, они отнимут у вас Господа, - говорит слушателям Черчилль. И продолжает пугать: «В настоящее время война может постичь любую страну, где бы она ни находилась между закатом и рассветом».
Черчилль категоричен. По его словам, угроза есть и извне – собственно, из Москвы, и изнутри: «Во многих странах по всему миру вдалеке от границ России созданы коммунистические пятые колонны, которые действуют в полном единстве и абсолютном подчинении директивам, которые они получают из коммунистического центра». Привет грядущему маккартизму.
«О чем мы должны подумать здесь сегодня, пока еще есть время, так это о предотвращении войн навечно и создании условий для свободы и демократии как можно скорее во всех странах», - завершает свою речь Черчилль. Но создание условий для свободы и демократии невозможно, пока существует угроза со стороны СССР. Эту угрозу нужно ликвидировать. И поэтому, Черчилль призывает отказаться от существующих на тот момент геополитических доктрин, в первую очередь, от доктрин баланса сил: «по этой причине старая доктрина равновесия сил теперь непригодна», - заключает бывший премьер Великобритании, дав старт Холодной Войне.
#международныеотношения #МО #77летхолоднойвойне
Но почему и от чего следует защищаться жителям Запада? Чем грозит им коммунистическая волна? Черчилль понимает, что одними словами о богоборческом характере Советского Союза, людей на свою сторону не склонить, тем более, что Господь где-то там, далеко, а СССР выступает за вполне конкретное улучшение жизни трудящихся здесь и сейчас. Поэтому Черчилль выбирает довольно беспроигрышную тактику противостояния Советам, которой будут потом пользоваться все западные политики-идеалисты. Он обвиняет Москву в том, что в ее стане не хватает… свободы.
И с этим поспорить трудно. Справедливость для большинства – была. Равенство – более менее было. Возможности для роста – были. Будущее для детей – однозначно да. А вот со свободой в СССР было плоховато. И все об этом знали.
Черчилль прямо говорит об этом: «Я подхожу ко второй опасности, которая подстерегает семейные очаги и простых людей, а именно – тирании. Мы не можем закрывать глаза на то, что свободы, которыми пользуются граждане во всей Британской империи, не действуют в значительном числе стран; некоторые из них весьма могущественны…Мы должны неустанно и бесстрашно провозглашать великие принципы свободы и прав человека, которые представляют собой совместное наследие англоязычного мира и которые в развитие Великой Хартии, Билля о правах, закона Хабеас Корпус, суда присяжных и английского общего права обрели свое самое знаменитое выражение в Декларации Независимости».
Свобода как высшая ценность, которой нет у Советов – в словах Черчилля превращается в оружие против СССР и против социалистического лагеря (для бывшего британского премьера – лагеря – в прямом смысле этого слова), ведь «в этих государствах власть навязывается простым людям всепроникающими полицейскими правительствами».
Черчилль убежден, что те ценности, о которых он говорит – безопасность и свобода, базируясь на религиозности американцев и британцев – перебьют советскую карту. Поэтому он обещает «оградить домочадцев от лишений и воспитать свою семью в боязни перед Господом или основываясь на этических принципах, которые часто играют важную роль». Подчеркну последние слова – сэр Уинстон Леонард Спенсер делает особый акцент на «этике» и на «принципах». Не на целесообразности, не на важности противодействия геополитическим устремлениям СССР, а на инаковости этики и на отличиях в принципах, которыми руководствуются русские и англо-саксы.
«Будьте бдительны. Быть может, времени осталось уже мало. Давайте не позволим событиям идти самотеком, пока не станет слишком поздно. Лучше предупреждать болезнь, чем лечить ее», - призывает Черчилль, в очередной раз переходя на язык церковной проповеди: «таково послание британского и американского народов всему человечеству. Давайте же проповедовать то, что мы делаем, и делать то, что мы проповедуем».
Не будет преувеличением, если я скажу, что эта речь потомка герцога Мальборо стала путеводной звездой для тех на Западе, кто положит годы на борьбу с Советским Союзом и в итоге - победит.
Но почему и от чего следует защищаться жителям Запада? Чем грозит им коммунистическая волна? Черчилль понимает, что одними словами о богоборческом характере Советского Союза, людей на свою сторону не склонить, тем более, что Господь где-то там, далеко, а СССР выступает за вполне конкретное улучшение жизни трудящихся здесь и сейчас. Поэтому Черчилль выбирает довольно беспроигрышную тактику противостояния Советам, которой будут потом пользоваться все западные политики-идеалисты. Он обвиняет Москву в том, что в ее стане не хватает… свободы.
И с этим поспорить трудно. Справедливость для большинства – была. Равенство – более менее было. Возможности для роста – были. Будущее для детей – однозначно да. А вот со свободой в СССР было плоховато. И все об этом знали.
Черчилль прямо говорит об этом: «Я подхожу ко второй опасности, которая подстерегает семейные очаги и простых людей, а именно – тирании. Мы не можем закрывать глаза на то, что свободы, которыми пользуются граждане во всей Британской империи, не действуют в значительном числе стран; некоторые из них весьма могущественны…Мы должны неустанно и бесстрашно провозглашать великие принципы свободы и прав человека, которые представляют собой совместное наследие англоязычного мира и которые в развитие Великой Хартии, Билля о правах, закона Хабеас Корпус, суда присяжных и английского общего права обрели свое самое знаменитое выражение в Декларации Независимости».
Свобода как высшая ценность, которой нет у Советов – в словах Черчилля превращается в оружие против СССР и против социалистического лагеря (для бывшего британского премьера – лагеря – в прямом смысле этого слова), ведь «в этих государствах власть навязывается простым людям всепроникающими полицейскими правительствами».
Черчилль убежден, что те ценности, о которых он говорит – безопасность и свобода, базируясь на религиозности американцев и британцев – перебьют советскую карту. Поэтому он обещает «оградить домочадцев от лишений и воспитать свою семью в боязни перед Господом или основываясь на этических принципах, которые часто играют важную роль». Подчеркну последние слова – сэр Уинстон Леонард Спенсер делает особый акцент на «этике» и на «принципах». Не на целесообразности, не на важности противодействия геополитическим устремлениям СССР, а на инаковости этики и на отличиях в принципах, которыми руководствуются русские и англо-саксы.
«Будьте бдительны. Быть может, времени осталось уже мало. Давайте не позволим событиям идти самотеком, пока не станет слишком поздно. Лучше предупреждать болезнь, чем лечить ее», - призывает Черчилль, в очередной раз переходя на язык церковной проповеди: «таково послание британского и американского народов всему человечеству. Давайте же проповедовать то, что мы делаем, и делать то, что мы проповедуем».
Не будет преувеличением, если я скажу, что эта речь потомка герцога Мальборо стала путеводной звездой для тех на Западе, кто положит годы на борьбу с Советским Союзом и в итоге - победит.
#международныеотношения #МО
Ровно через год после Фултонской речи, президент США Гарри Трумэн будет выступать перед Конгрессом США, требуя от конгрессменов выделения денег для сдерживания СССР в Турции и Греции. Эта речь считается квинтэссенцией геополитических воззрений американского лидера, эдакой «доктриной Трумэна». 12 марта 1947 года он поднимется на трибуну Конгресса и скажет слова, в которых мы услышим поровну и реализма и идеализма.
Такое ощущение, что глава американского государства сам не смог еще определиться – как ему говорить. Вроде бы и ценностный подход присутствует. Но доминирует, конечно же реализм – геополитические расклады, которые Гарри Трумэн пасьянсом расправляет перед Конгрессом выдержаны в хорошей школе реалполитики.
Президент США предельно конкретно описывает проблему: «Внешняя политика и национальная безопасность нашей страны находятся под угрозой». Причина? Возможный левый переворот в Греции и Турции из-за серьезных экономических трудностей, которые переживают эти страны: «в Греции сегодня нет капиталов, чтобы финансировать импорт тех товаров, которые являются жизненно важными. Страна отчаянно нуждается в финансовой и экономической помощи, чтобы возобновить закупки пищи, одежды, топлива и семян, которые крайне необходимы для пропитания и жизненных нужд ее людей и доступны только из-за границы. Греция нуждается в помощи, чтобы импортировать товары, необходимые для восстановления внутреннего рынка и безопасности».
Он же подчеркивает, что, если США не окажут помощь, это может фатально сказаться на всей архитектуре политики сдерживания СССР, выстраиваемой в послевоенной Европе: «если бы Греция подпала под контроль вооруженного меньшинства, этот эффект мог бы распространиться на ее соседа, Турцию. Беспорядок и анархия могли бы распространиться по всему Ближнему Востоку. Кроме того, исчезновение Греции как независимого государства оказало бы большое влияние на свободные страны Европы, восстанавливающиеся после войны». Чистая геополитика. Чистый реалполитик.
А теперь посмотрим на параллельную аргументацию, которой пользуется в этом выступлении Трумэн: «Одна из главных целей внешней политики Соединенных Штатов - создание необходимых условий, в которых мы и другие народы мира будем в состоянии защитить образ жизни людей, свободный от любого принуждения».
Далее, Трумэн заявляет о разделении мира на две части: «Почти каждая нация в мире должна выбрать между альтернативными образами жизни. Выбор слишком часто далеко не свободный. Один образ жизни основан на воле большинства и отличается свободными демократическими учреждениями, свободными выборами, гарантиями свободы личности, свободы слова и религии и свободы от политического притеснения. Второй образ жизни основан на желании меньшинства, насильственно наложенного на большинство. Он отличается террором и притеснением, управляемой прессой и подавлением личных свобод».
Вывод который делает Трумэн, обращаясь к Конгрессу: «свободные народы мира обращаются к нам с просьбой в поддержании их свободы. Если мы колеблемся в нашем лидерстве, мы можем подвергнуть опасности мир во всем мире. И, конечно, мы подвергнем опасности благосостояние нашей нации».
Не буду объяснять, что в Греции того времени у власти находилась кровавая хунта, и поэтому слова Трумэна о свободе выглядят как издевательство. Но все же подчеркну, что президент США отказывается от риторики «поддержим нашего сукиного сына», и переходит к ценностной риторике, обосновывая необходимость американского вмешательства, собственно, возможным нарушением неких ценностей «свободы», поддерживаемых США.
Ровно через год после Фултонской речи, президент США Гарри Трумэн будет выступать перед Конгрессом США, требуя от конгрессменов выделения денег для сдерживания СССР в Турции и Греции. Эта речь считается квинтэссенцией геополитических воззрений американского лидера, эдакой «доктриной Трумэна». 12 марта 1947 года он поднимется на трибуну Конгресса и скажет слова, в которых мы услышим поровну и реализма и идеализма.
Такое ощущение, что глава американского государства сам не смог еще определиться – как ему говорить. Вроде бы и ценностный подход присутствует. Но доминирует, конечно же реализм – геополитические расклады, которые Гарри Трумэн пасьянсом расправляет перед Конгрессом выдержаны в хорошей школе реалполитики.
Президент США предельно конкретно описывает проблему: «Внешняя политика и национальная безопасность нашей страны находятся под угрозой». Причина? Возможный левый переворот в Греции и Турции из-за серьезных экономических трудностей, которые переживают эти страны: «в Греции сегодня нет капиталов, чтобы финансировать импорт тех товаров, которые являются жизненно важными. Страна отчаянно нуждается в финансовой и экономической помощи, чтобы возобновить закупки пищи, одежды, топлива и семян, которые крайне необходимы для пропитания и жизненных нужд ее людей и доступны только из-за границы. Греция нуждается в помощи, чтобы импортировать товары, необходимые для восстановления внутреннего рынка и безопасности».
Он же подчеркивает, что, если США не окажут помощь, это может фатально сказаться на всей архитектуре политики сдерживания СССР, выстраиваемой в послевоенной Европе: «если бы Греция подпала под контроль вооруженного меньшинства, этот эффект мог бы распространиться на ее соседа, Турцию. Беспорядок и анархия могли бы распространиться по всему Ближнему Востоку. Кроме того, исчезновение Греции как независимого государства оказало бы большое влияние на свободные страны Европы, восстанавливающиеся после войны». Чистая геополитика. Чистый реалполитик.
А теперь посмотрим на параллельную аргументацию, которой пользуется в этом выступлении Трумэн: «Одна из главных целей внешней политики Соединенных Штатов - создание необходимых условий, в которых мы и другие народы мира будем в состоянии защитить образ жизни людей, свободный от любого принуждения».
Далее, Трумэн заявляет о разделении мира на две части: «Почти каждая нация в мире должна выбрать между альтернативными образами жизни. Выбор слишком часто далеко не свободный. Один образ жизни основан на воле большинства и отличается свободными демократическими учреждениями, свободными выборами, гарантиями свободы личности, свободы слова и религии и свободы от политического притеснения. Второй образ жизни основан на желании меньшинства, насильственно наложенного на большинство. Он отличается террором и притеснением, управляемой прессой и подавлением личных свобод».
Вывод который делает Трумэн, обращаясь к Конгрессу: «свободные народы мира обращаются к нам с просьбой в поддержании их свободы. Если мы колеблемся в нашем лидерстве, мы можем подвергнуть опасности мир во всем мире. И, конечно, мы подвергнем опасности благосостояние нашей нации».
Не буду объяснять, что в Греции того времени у власти находилась кровавая хунта, и поэтому слова Трумэна о свободе выглядят как издевательство. Но все же подчеркну, что президент США отказывается от риторики «поддержим нашего сукиного сына», и переходит к ценностной риторике, обосновывая необходимость американского вмешательства, собственно, возможным нарушением неких ценностей «свободы», поддерживаемых США.