ВАШ МУЗЫКАЛЬНЫЙ АЛЬБОМ ГОДА?
Традиционный (в)опрос.
У меня самого скучновато - те же артисты, что и прежде. Хотя музыка отличная, утешала и давала иллюзию смысла.
Кендрик Ламар (пожалуй, лучший),
два альбома The Smile (и концерт!), подарок судьбы,
Билли Айлиш прекрасная,
Джек Уайт - наверное, самый его сильный альбом.
Бриттани Ховард.
Из прям новой музыки неплохие:
Friko
Mk.gee (напомнил Bon Iver, у которого тоже была новая запись, но маленькая)
English Teacher.
Из классики в фаворитах 2024-го был Глюк.
Делитесь, у кого что?
Спасибо!
Антон Долин
Традиционный (в)опрос.
У меня самого скучновато - те же артисты, что и прежде. Хотя музыка отличная, утешала и давала иллюзию смысла.
Кендрик Ламар (пожалуй, лучший),
два альбома The Smile (и концерт!), подарок судьбы,
Билли Айлиш прекрасная,
Джек Уайт - наверное, самый его сильный альбом.
Бриттани Ховард.
Из прям новой музыки неплохие:
Friko
Mk.gee (напомнил Bon Iver, у которого тоже была новая запись, но маленькая)
English Teacher.
Из классики в фаворитах 2024-го был Глюк.
Делитесь, у кого что?
Спасибо!
Антон Долин
#СамыеПротиворечивыеНазванияГруппКоторыеШокировалиПопМузыку
Фронтмен Joy Division Иэн Кертис был мрачным и измученным музыкантом, чья короткая жизнь закончилась трагедией, поэтому вполне логично, что название его группы имеет тревожное происхождение. Изначально группа называлась Warsaw, но в начале 1978 года сменила название, чтобы избежать путаницы с лондонской панк-группой Warsaw Pakt. Чтобы выделиться и вызвать много споров, группа выбрала фразу «joy division», имея в виду женщин-заключенных концлагерей, которых нацисты заставляли заниматься проституцией.
Название было взято из повести 1953 года «Дом кукол», написанной выжившей в Холокосте, но группа появилась в период подъема ультраправых в Великобритании и вызвала гневную реакцию тех, кто воспринял название как поддержку зверств Холокоста. Участники уклонялись от полемики и хотели, чтобы их музыка говорила сама за себя, но в итоге группа сменила название на New Order после смерти Иэна Кертиса в 1980 году.
Фронтмен Joy Division Иэн Кертис был мрачным и измученным музыкантом, чья короткая жизнь закончилась трагедией, поэтому вполне логично, что название его группы имеет тревожное происхождение. Изначально группа называлась Warsaw, но в начале 1978 года сменила название, чтобы избежать путаницы с лондонской панк-группой Warsaw Pakt. Чтобы выделиться и вызвать много споров, группа выбрала фразу «joy division», имея в виду женщин-заключенных концлагерей, которых нацисты заставляли заниматься проституцией.
Название было взято из повести 1953 года «Дом кукол», написанной выжившей в Холокосте, но группа появилась в период подъема ультраправых в Великобритании и вызвала гневную реакцию тех, кто воспринял название как поддержку зверств Холокоста. Участники уклонялись от полемики и хотели, чтобы их музыка говорила сама за себя, но в итоге группа сменила название на New Order после смерти Иэна Кертиса в 1980 году.
#СамыеПротиворечивыеНазванияГруппКоторыеШокировалиПопМузыку
Butthole Surfers - это смягченная альтернатива более ранним, намеренно оскорбительным названиям группы.
Иногда название группы говорит само за себя своей противоречивостью - достаточно взглянуть на техасскую группу Butthole Surfers, возглавляемую Гибби Хейнсом. В течение своей ранней карьеры они назывались по-разному, но в конце концов в 1984 году группа остановилась на этом названии. Согласно их одноименной песне, название является гомофобным оскорблением. Хейнс всегда любил шокировать и приводить в трепет общественность, поэтому неудивительно, что он выбрал именно это название.
Прославившись своими хаотичными живыми выступлениями, смешением жанров и манипуляциями со звуком, группа наиболее известна в мире поп-музыки благодаря хитовому синглу 1996 года «Pepper».
Butthole Surfers - это смягченная альтернатива более ранним, намеренно оскорбительным названиям группы.
Иногда название группы говорит само за себя своей противоречивостью - достаточно взглянуть на техасскую группу Butthole Surfers, возглавляемую Гибби Хейнсом. В течение своей ранней карьеры они назывались по-разному, но в конце концов в 1984 году группа остановилась на этом названии. Согласно их одноименной песне, название является гомофобным оскорблением. Хейнс всегда любил шокировать и приводить в трепет общественность, поэтому неудивительно, что он выбрал именно это название.
Прославившись своими хаотичными живыми выступлениями, смешением жанров и манипуляциями со звуком, группа наиболее известна в мире поп-музыки благодаря хитовому синглу 1996 года «Pepper».
#СамыеПротиворечивыеНазванияГруппКоторыеШокировалиПопМузыку
У Cherry Poppin' Daddies часто срывали постеры или они не могли получить ангажемент из-за своего имени (и репутации)
The Cherry Poppin' Daddies (также известные как просто Daddies) - американская свинг- и ска-группа, образовавшаяся в Юджине, штат Огайо, в 1989 году, но добившаяся успеха в мейнстриме благодаря хитовому синглу 1997 года «Zoot Suit Riot». Группа взяла свое название из сленга джайвов, услышанного на винтажной гоночной пластинке. Независимо от происхождения, само название вызвало споры, поскольку содержало сексуальные намеки и подразумевало инцест (насчёт инцеста можно поспорить, но черри по-английски это не только вишня/черешня, но и целка, а поп зи черри - это рвать целку).
Феминистские группы осудили группу за ее название, сексуальный характер выступлений и женоненавистническую лирику. Протестные группы срывали флаеры группы, пикетировали их мероприятия, а в одном случае даже угрожали заложить бомбу, чтобы помешать группе выступить.
У Cherry Poppin' Daddies часто срывали постеры или они не могли получить ангажемент из-за своего имени (и репутации)
The Cherry Poppin' Daddies (также известные как просто Daddies) - американская свинг- и ска-группа, образовавшаяся в Юджине, штат Огайо, в 1989 году, но добившаяся успеха в мейнстриме благодаря хитовому синглу 1997 года «Zoot Suit Riot». Группа взяла свое название из сленга джайвов, услышанного на винтажной гоночной пластинке. Независимо от происхождения, само название вызвало споры, поскольку содержало сексуальные намеки и подразумевало инцест (насчёт инцеста можно поспорить, но черри по-английски это не только вишня/черешня, но и целка, а поп зи черри - это рвать целку).
Феминистские группы осудили группу за ее название, сексуальный характер выступлений и женоненавистническую лирику. Протестные группы срывали флаеры группы, пикетировали их мероприятия, а в одном случае даже угрожали заложить бомбу, чтобы помешать группе выступить.
А БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК?
Егор Жуков ворвался в новейшую историю стремительной кометой. В 2019-м студента Высшей школы экономики, либертарианца, сына космонавта-поэта Сергея Жукова, судили за участие в несанкционированном митинге в центре Москвы. В его поддержку выступили 600 поручителей с громкими именами, и вместо обещанных восьми лет он получил три года условно. Юный герой сопротивления считался лицом молодой России, устремленной к свету. Он решил уйти в политику и баллотироваться, когда подрастет, в президенты. О нем писали и говорили, им восхищались и гордились. В 2020-м Жукова избили у дома, а потом он исчез.
Четыре года о нем ничего не было слышно. И только такой упорный «ловец человеков», как Юрий Дудь, сумел его разыскать. Жуков обнаружился в Сиракузском университете (штат Нью-Йорк). Самый известный выпускник заведения — Джо Байден. Зафиксировав столь мощный интеллектуальный потенциал университета, Егор ринулся в пучину высоких мотивов самооправдания. Да, именно так. Разговор, который длился три с половиной часа — это попытка самооправдания.
Его мало волнует Россия, он, похоже, о ней забыл. Об отношении к СВО говорит путано и неохотно. О своих бывших единомышленниках по оппозиционному движению — через губу. О Навальном, к которому он вроде бы хорошо относится, рассуждает не без скепсиса: мол, в его возвращении была храбрость ради храбрости, а это нерационально. Даже тех, кто ему помогал, оценивает снисходительно.
На вопрос Дудя, что он думает об Алексее Венедиктове*, который дал ему работу на «Эхе Москвы», отвечает: у него своеобразное положение и своеобразные цели. Есть только один человек, к которому он относится в высшей степени благосклонно, — он сам, Егор Жуков.
Ни в чем не раскаивается, ни о чем не жалеет, ключевое слово — рационально. Говорит с американским акцентом и, кажется, вот-вот спросит: как это будет по-русски?
Засыпает речь шелухой политологических терминов, козыряет модными научными именами, увязая по гланды в болоте общих мест.
«Почему уехал из Москвы?» — «Потому что потерял уверенность в том, что моя дальнейшая борьба со злом будет эффективна». — «Есть и твоя вина в том, что оппозиция теперь в таком упадке?» — «Нет» (повторяет предыдущий тезис). — «Как нужно закончить СВО?» Этот вопрос забалтывает уже почти до потери самообладания интервьюера. «Конкретней, еще конкретней, — почти кричит обычно невозмутимый Дудь. — Все, что ты говоришь, звучит очень наивно». Юрий пытается понять человеческую природу того, кто еще недавно слыл надеждой в либеральной среде, а ничего не получается.
Я выдержала унылый марафон только потому, что увидела нового Дудя. Ему, как мне кажется, было больно. Пять лет назад, когда многие содрогнулись от абсурдности обвинения Жукову, он написал в своем блоге: «Tаких ударов по патриотизму я не получал никогда в жизни». Похоже, сейчас он получил еще один — отзеркаленный — удар. Он пытается понять, почему политик, получивший на старте бессчетное количество авансов, молча ушел в тень. Дудь делает последнюю попытку проникновения в образ: «Так что, вся твоя деятельность в России была бутафорской?» — «Нет», — торопливо отвечает Жуков и тотчас возвращается к Америке. «Ощущение такое, — резюмирует Юрий, — что ты не в своей стране родился, твоя страна — Америка». Да, здесь Жукову нравится все. Он примкнул к республиканской партии, ждет взлета политической карьеры. Ему 26, есть время для ожидания.
И тут возникает самый главный классический вопрос: а был ли мальчик? Да вроде был. Юный, красивый, как бы образованный, свободою горел и заряжал своим горением других. Его последнее слово на суде звучало политическим манифестом, который распространялся в обществе со скоростью Манифеста компартии от Маркса с Энгельсом. Куда все подевалось?
НЫНЕШНИЙ ЖУКОВ ПОХОЖ НА СВОЮ ПЛОХОНЬКУЮ ЦИФРОВУЮ КОПИЮ.
Остановимся, выдохнем, прервем мутный бурный поток. Тот Жуков, который был явлен в разговоре, — идеальный представитель не американского, как ему теперь хотелось бы, а российского экспертного сообщества.
Егор Жуков ворвался в новейшую историю стремительной кометой. В 2019-м студента Высшей школы экономики, либертарианца, сына космонавта-поэта Сергея Жукова, судили за участие в несанкционированном митинге в центре Москвы. В его поддержку выступили 600 поручителей с громкими именами, и вместо обещанных восьми лет он получил три года условно. Юный герой сопротивления считался лицом молодой России, устремленной к свету. Он решил уйти в политику и баллотироваться, когда подрастет, в президенты. О нем писали и говорили, им восхищались и гордились. В 2020-м Жукова избили у дома, а потом он исчез.
Четыре года о нем ничего не было слышно. И только такой упорный «ловец человеков», как Юрий Дудь, сумел его разыскать. Жуков обнаружился в Сиракузском университете (штат Нью-Йорк). Самый известный выпускник заведения — Джо Байден. Зафиксировав столь мощный интеллектуальный потенциал университета, Егор ринулся в пучину высоких мотивов самооправдания. Да, именно так. Разговор, который длился три с половиной часа — это попытка самооправдания.
Его мало волнует Россия, он, похоже, о ней забыл. Об отношении к СВО говорит путано и неохотно. О своих бывших единомышленниках по оппозиционному движению — через губу. О Навальном, к которому он вроде бы хорошо относится, рассуждает не без скепсиса: мол, в его возвращении была храбрость ради храбрости, а это нерационально. Даже тех, кто ему помогал, оценивает снисходительно.
На вопрос Дудя, что он думает об Алексее Венедиктове*, который дал ему работу на «Эхе Москвы», отвечает: у него своеобразное положение и своеобразные цели. Есть только один человек, к которому он относится в высшей степени благосклонно, — он сам, Егор Жуков.
Ни в чем не раскаивается, ни о чем не жалеет, ключевое слово — рационально. Говорит с американским акцентом и, кажется, вот-вот спросит: как это будет по-русски?
Засыпает речь шелухой политологических терминов, козыряет модными научными именами, увязая по гланды в болоте общих мест.
«Почему уехал из Москвы?» — «Потому что потерял уверенность в том, что моя дальнейшая борьба со злом будет эффективна». — «Есть и твоя вина в том, что оппозиция теперь в таком упадке?» — «Нет» (повторяет предыдущий тезис). — «Как нужно закончить СВО?» Этот вопрос забалтывает уже почти до потери самообладания интервьюера. «Конкретней, еще конкретней, — почти кричит обычно невозмутимый Дудь. — Все, что ты говоришь, звучит очень наивно». Юрий пытается понять человеческую природу того, кто еще недавно слыл надеждой в либеральной среде, а ничего не получается.
Я выдержала унылый марафон только потому, что увидела нового Дудя. Ему, как мне кажется, было больно. Пять лет назад, когда многие содрогнулись от абсурдности обвинения Жукову, он написал в своем блоге: «Tаких ударов по патриотизму я не получал никогда в жизни». Похоже, сейчас он получил еще один — отзеркаленный — удар. Он пытается понять, почему политик, получивший на старте бессчетное количество авансов, молча ушел в тень. Дудь делает последнюю попытку проникновения в образ: «Так что, вся твоя деятельность в России была бутафорской?» — «Нет», — торопливо отвечает Жуков и тотчас возвращается к Америке. «Ощущение такое, — резюмирует Юрий, — что ты не в своей стране родился, твоя страна — Америка». Да, здесь Жукову нравится все. Он примкнул к республиканской партии, ждет взлета политической карьеры. Ему 26, есть время для ожидания.
И тут возникает самый главный классический вопрос: а был ли мальчик? Да вроде был. Юный, красивый, как бы образованный, свободою горел и заряжал своим горением других. Его последнее слово на суде звучало политическим манифестом, который распространялся в обществе со скоростью Манифеста компартии от Маркса с Энгельсом. Куда все подевалось?
НЫНЕШНИЙ ЖУКОВ ПОХОЖ НА СВОЮ ПЛОХОНЬКУЮ ЦИФРОВУЮ КОПИЮ.
Остановимся, выдохнем, прервем мутный бурный поток. Тот Жуков, который был явлен в разговоре, — идеальный представитель не американского, как ему теперь хотелось бы, а российского экспертного сообщества.
( page 2) Он бы великолепно смотрелся в студии у Соловьева: много слов, мало мыслей, несокрушимая убежденность в собственной правоте, глубокое чувство самоуважения.
«Мой интеллект — важная часть моей идентичности», — заявляет наш герой. У Дудя будто бы даже дыхание перехватило от величия собеседника.
История грустная, очень грустная. Это не трагедия русского духа в формате Достоевского, а трагифарс в жанре коллективного самообмана. Тема большая, важная, она связана с энергией распада, когда даже правда порой звучит как ложь. Вот почему в наших миражных политических пейзажах сложно отличить конформизм от нонконформизма. Похоже, в случае с Жуковым именно такая подмена и произошла. А иначе откуда взяться столь скоротечным метаморфозом личности всего за четыре года?
Одно обнадеживает: Егор заявил, что не претендует больше на власть в России. И на том спасибо.
Слава Тарощина
«Мой интеллект — важная часть моей идентичности», — заявляет наш герой. У Дудя будто бы даже дыхание перехватило от величия собеседника.
История грустная, очень грустная. Это не трагедия русского духа в формате Достоевского, а трагифарс в жанре коллективного самообмана. Тема большая, важная, она связана с энергией распада, когда даже правда порой звучит как ложь. Вот почему в наших миражных политических пейзажах сложно отличить конформизм от нонконформизма. Похоже, в случае с Жуковым именно такая подмена и произошла. А иначе откуда взяться столь скоротечным метаморфозом личности всего за четыре года?
Одно обнадеживает: Егор заявил, что не претендует больше на власть в России. И на том спасибо.
Слава Тарощина
Дебилы, люди с проблемами социализации, люди с синдромом хронической агрессии и "авторитарной личности" составляют часть любой нации. Это не аномалия. Аномалия - это когда в ходе институционального отбора они составляют класс людей, принимающих решения.
Это ровно, буквально то, что случилось с Россией. Сбить по ошибке пассажирский самолет, отрицать это, наградить людей, косвенно к этому причастных, медалью, и запустить ролик, в котором воображаемым "Орешником" ты сбиваешь над Кремлем воображаемого Санта Клауса - это ли не праздник социальных дегенератов?
Кирилл Рогов
Это ровно, буквально то, что случилось с Россией. Сбить по ошибке пассажирский самолет, отрицать это, наградить людей, косвенно к этому причастных, медалью, и запустить ролик, в котором воображаемым "Орешником" ты сбиваешь над Кремлем воображаемого Санта Клауса - это ли не праздник социальных дегенератов?
Кирилл Рогов
Top 30 90s Rock Songs You Forgot Were Awesome. Приготовься погрузиться в воспоминания с нашим эпическим обратным отсчетом рок-треков 90-х, которые забыло время! От гранжа до альтернативы, мы погружаемся в глубины самых недооцененных и потрясающих мелодий, которые определили десятилетие музыкального бунтарства и сырых эмоций. В наше путешествие вошли забытые жемчужины от L7, Republica, Third Eye Blind, Garbage и многих других невероятных групп, сформировавших звучание 90-х! Приготовься к ностальгическому путешествию, которое заставит тебя смахнуть пыль со старых дисков и увеличить громкость! Какие из этих рок-песен тебе запомнились?
YouTube🎥
https://www.youtube.com/watch?v=jCUvn7kjldg&ab_channel=WatchMojo.com
YouTube🎥
https://www.youtube.com/watch?v=jCUvn7kjldg&ab_channel=WatchMojo.com
YouTube
Top 30 90s Rock Songs You Forgot Were Awesome
Get ready to rock down memory lane with our epic countdown of 90s rock tracks that time forgot! From grunge to alternative, we're diving deep into the most underrated and awesome tunes that defined a decade of musical rebellion and raw emotion. Our journey…
Veruca Salt - "Seether"👀🔥🎉🎊🕺🏻💃🇺🇸🤘
Вскипелова - не расслаблена и не напряжена.
Вскипелова - не черна и не бела.
Я пыталась держать её на коротком поводке.
Я пыталась успокоить её.
Я пыталась вбить её в землю, да.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу видеть её, пока у меня не пойдёт пена изо рта.
Вскипелова - не велика и не мала.
Вскипелова - сосредоточие всего зла.
Я пыталась укачать её в своей колыбели.
Я пыталась отрубить её.
Я пыталась втащить её обратно в мой рот, да.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу видеть её, пока у меня не пойдёт пена изо рта.
Утихомирь её, кипяток.
Утихомирь её, доча, ты ок!
О, она родилась не такой, как другие девчонки.
Но я знаю, как позаботиться о ребёнке.
Может, она и не похожа на других девочек.
Но она клыкастая, клыкастая вскипелова, вскипелова!
Не могу побороть вскипелову.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу видеть её, пока у меня не пойдёт пена изо рта.
Вскипелова.
Не могу побороть вскипелову.
Вскипелова.
Не могу побороть вскипелову.
Вскипелова.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу видеть её, пока у меня не пойдёт пена изо рта.
YouTube🎥
https://www.youtube.com/watch?v=4YrK1Rq7AKk&t=1s&ab_channel=VerucaSalt
lyrics/my translation📖
https://lyrsense.com/veruca_salt/seether
Вскипелова - не расслаблена и не напряжена.
Вскипелова - не черна и не бела.
Я пыталась держать её на коротком поводке.
Я пыталась успокоить её.
Я пыталась вбить её в землю, да.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу видеть её, пока у меня не пойдёт пена изо рта.
Вскипелова - не велика и не мала.
Вскипелова - сосредоточие всего зла.
Я пыталась укачать её в своей колыбели.
Я пыталась отрубить её.
Я пыталась втащить её обратно в мой рот, да.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу видеть её, пока у меня не пойдёт пена изо рта.
Утихомирь её, кипяток.
Утихомирь её, доча, ты ок!
О, она родилась не такой, как другие девчонки.
Но я знаю, как позаботиться о ребёнке.
Может, она и не похожа на других девочек.
Но она клыкастая, клыкастая вскипелова, вскипелова!
Не могу побороть вскипелову.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу видеть её, пока у меня не пойдёт пена изо рта.
Вскипелова.
Не могу побороть вскипелову.
Вскипелова.
Не могу побороть вскипелову.
Вскипелова.
Не могу побороть вскипелову.
Не могу видеть её, пока у меня не пойдёт пена изо рта.
YouTube🎥
https://www.youtube.com/watch?v=4YrK1Rq7AKk&t=1s&ab_channel=VerucaSalt
lyrics/my translation📖
https://lyrsense.com/veruca_salt/seether
YouTube
Veruca Salt - Seether
Veruca Salt Seether - European Version (New - High Quality). From the album "American Thighs."
Александр Уржанов.
Клиент и гражданин.
I
«Конечно, в Москве жить гораздо лучше, чем там. Например, у них месяцами всё делают и в очередях нужно стоять, а у нас на Госуслугах всё заполняешь, а через неделю приходит смс, что можно забирать паспорт. Там все завидуют, когда рассказываешь», — я слушаю этот смол-ток с пограничником в московском аэропорту, смол-ток про будущее, которое скоро уйдет в прошлое.
Сначала из аэропорта исчезнут рейсы в страну, где все неудобно. Потом в паспорт, который так просто и удобно получить, перестанут ставить визы (и будут аннулировать уже поставленные). А потом этим окошкам в аэропорту, после которых дьютик и кофе с видом на взлетающие самолеты, люди с паспортами предпочтут что угодно: неделю в очереди, разбитое такси в степи, один чемодан вместо дома, сюрреалистическую поездку по горам на самокате, купленном тут же за какие-то бешеные деньги.
Очень быстро всё это произойдет.
II
Ежедневная жизнь — это институты и сервисы.
Сервисы опираются на клиентский подход. В не самой стабильной, не самой радужной, не самой безопасной реальности это особенно приятно.
Первым большим российским сервисом стал «Яндекс», вторым — перезагруженный в конце нулевых Сбербанк. Большим — значит доступным на одинаково хорошем уровне каждому: сначала в Москве, а потом и (почти) на всей территории страны. При этом никакого клиентского запроса на превращение Сбербанка из библиотеки сберегательных книжек в айти-холдинг не было — чистый энтузиазм менеджмента. Это приятно.
Не было и общественного запроса на собянинскую перестройку Москвы. Людей, при которых она «похорошела», никто по-настоящему не выбирал. С людьми, для которых она «похорошела», никто ничего не обсуждал. Но получилось значительно лучше, чем было. Это приятно.
Институты опираются на договоренности людей: формализованные они или нет, за ними всегда стоят общие правила, на которые рассчитывают все участники. При этом работают не общие принципы: «суд нужен, чтобы восстанавливать справедливость» или «полиция нужна, чтобы соблюдались законы». Работает именно конкретный дизайн, принятый на конкретной территории. Где-то люди считают, что на эксцессы правосудия можно закрыть глаза и не пересматривать даже очевидно несправедливые приговоры, а где-то не считают. Где-то люди согласны с тем, что прецедент важнее конкретных обстоятельств, а где-то не согласны. Где-то люди терпят 99% обвинительных приговоров, а где-то нет. Это больно.
То же и с полицией. Мне неизвестны страны, где полиция была бы любима и не коррумпирована, но иногда слово «полиция» на форме — это сразу угроза жизни и здоровью, а иногда нет. Когда мы слышим новости, что полиция при задержании насилует человека гантелей, в это не хочется верить. Потому что инструментарий полицейских пыток нам хорошо известен: электричество, наручники, пластиковый пакет, дубинка. Они конвенциональны, они приняты обществом, их применение не вызывает удивления. Это больно.
Именно поэтому главная сенсация десятых годов в области сервисов — это МФЦ: человек в форме выдаёт паспорт, но от него не исходит угроза. От человека за стеклом зависит судьба собственности, или наследства, или еще чего-то важного, но он помогает, а не пытается откусить свой кусок. Это интерфейс взаимодействия с государством, но без опасного подвоха. Это приятно.
Но, если это приятно, значит это сервис, а не институт.
III
Недавняя жизнь в Москве времен собянинского похорошения — это среди прочего сделка между «больно» и «приятно»: да, здесь есть непредсказуемая полиция, но есть и Сбербанк, и «Яндекс», и Госуслуги, и московский транспорт, и парк Горького. Вероятность столкнуться с первым вроде бы невелика, а второе — вот оно, под рукой в любую секунду, часто круглосуточно. «В каком еще городе мира такое есть?»
«Приятно» вероятностно перевешивает «больно», тема с устойчивостью и работоспособностью институтов становится маргинальной и скучной. Выборы, НКО, бубнящие независимые СМИ, маркировка иностранных агентов — это не часть ежедневной рутины большинства москвичей. Но для кого-то десятилетиями было работой не только строить, но и разрушать эти структуры.
Клиент и гражданин.
I
«Конечно, в Москве жить гораздо лучше, чем там. Например, у них месяцами всё делают и в очередях нужно стоять, а у нас на Госуслугах всё заполняешь, а через неделю приходит смс, что можно забирать паспорт. Там все завидуют, когда рассказываешь», — я слушаю этот смол-ток с пограничником в московском аэропорту, смол-ток про будущее, которое скоро уйдет в прошлое.
Сначала из аэропорта исчезнут рейсы в страну, где все неудобно. Потом в паспорт, который так просто и удобно получить, перестанут ставить визы (и будут аннулировать уже поставленные). А потом этим окошкам в аэропорту, после которых дьютик и кофе с видом на взлетающие самолеты, люди с паспортами предпочтут что угодно: неделю в очереди, разбитое такси в степи, один чемодан вместо дома, сюрреалистическую поездку по горам на самокате, купленном тут же за какие-то бешеные деньги.
Очень быстро всё это произойдет.
II
Ежедневная жизнь — это институты и сервисы.
Сервисы опираются на клиентский подход. В не самой стабильной, не самой радужной, не самой безопасной реальности это особенно приятно.
Первым большим российским сервисом стал «Яндекс», вторым — перезагруженный в конце нулевых Сбербанк. Большим — значит доступным на одинаково хорошем уровне каждому: сначала в Москве, а потом и (почти) на всей территории страны. При этом никакого клиентского запроса на превращение Сбербанка из библиотеки сберегательных книжек в айти-холдинг не было — чистый энтузиазм менеджмента. Это приятно.
Не было и общественного запроса на собянинскую перестройку Москвы. Людей, при которых она «похорошела», никто по-настоящему не выбирал. С людьми, для которых она «похорошела», никто ничего не обсуждал. Но получилось значительно лучше, чем было. Это приятно.
Институты опираются на договоренности людей: формализованные они или нет, за ними всегда стоят общие правила, на которые рассчитывают все участники. При этом работают не общие принципы: «суд нужен, чтобы восстанавливать справедливость» или «полиция нужна, чтобы соблюдались законы». Работает именно конкретный дизайн, принятый на конкретной территории. Где-то люди считают, что на эксцессы правосудия можно закрыть глаза и не пересматривать даже очевидно несправедливые приговоры, а где-то не считают. Где-то люди согласны с тем, что прецедент важнее конкретных обстоятельств, а где-то не согласны. Где-то люди терпят 99% обвинительных приговоров, а где-то нет. Это больно.
То же и с полицией. Мне неизвестны страны, где полиция была бы любима и не коррумпирована, но иногда слово «полиция» на форме — это сразу угроза жизни и здоровью, а иногда нет. Когда мы слышим новости, что полиция при задержании насилует человека гантелей, в это не хочется верить. Потому что инструментарий полицейских пыток нам хорошо известен: электричество, наручники, пластиковый пакет, дубинка. Они конвенциональны, они приняты обществом, их применение не вызывает удивления. Это больно.
Именно поэтому главная сенсация десятых годов в области сервисов — это МФЦ: человек в форме выдаёт паспорт, но от него не исходит угроза. От человека за стеклом зависит судьба собственности, или наследства, или еще чего-то важного, но он помогает, а не пытается откусить свой кусок. Это интерфейс взаимодействия с государством, но без опасного подвоха. Это приятно.
Но, если это приятно, значит это сервис, а не институт.
III
Недавняя жизнь в Москве времен собянинского похорошения — это среди прочего сделка между «больно» и «приятно»: да, здесь есть непредсказуемая полиция, но есть и Сбербанк, и «Яндекс», и Госуслуги, и московский транспорт, и парк Горького. Вероятность столкнуться с первым вроде бы невелика, а второе — вот оно, под рукой в любую секунду, часто круглосуточно. «В каком еще городе мира такое есть?»
«Приятно» вероятностно перевешивает «больно», тема с устойчивостью и работоспособностью институтов становится маргинальной и скучной. Выборы, НКО, бубнящие независимые СМИ, маркировка иностранных агентов — это не часть ежедневной рутины большинства москвичей. Но для кого-то десятилетиями было работой не только строить, но и разрушать эти структуры.