Радио BlackOut

( page 2) К тому же когда-то в незапамятные времена она присутствовала в азбуке, наряду с ижицей, буквой ять и десятеричной i. Так что до некоторой степени Z это символический труп буквы, указывающий одним лезвием на врага, а другим — на себя.
Тайную специальную операцию по истреблению рода человеческого главный чекист страны засекретил и законопатил со всей мыслимой надежностью. Но все-таки не до конца. Потому что нельзя запереть в ларце ключ от ларца. Особенно после убийства Евгения Пригожина, вернейшего путинского повара и личарды, прямо из глубины земли русской поперли показания на режим и его безъязычие.
Один мой товарищ страшно удивился тому, что я знаю в лицо, извиняюсь, членов совета безопасности РФ. Ты, говорит, как будто Достоевского не читал! — сказал он в сердцах:
«В лица мертвецов заглядывал с осторожностью, не надеясь на мою впечатлительность. Есть выражения мягкие, есть и неприятные. Вообще улыбки не хороши, а у иных даже очень. Не люблю; снятся».
Я даже не сразу и понял, что товарищ мой цитирует знаменитый рассказ Достоевского «Бобок». А товарищ объясняет, что, мол, последняя большая корпорация осталась от СССР — тайная полиция. И что, дескать, пока вся эта незримая воинская часть не растворится в своих могилах, принуждены мы будем слушать их голоса, перебранки и откровения.
— Ты слушал, как Путин сценку гибели Пригожина пересказывал? Ведь как будто сам присутствовал, такой спектакль разыграл перед всем миром. Как сели воины ЧВК в свой самолет, как начали воскурять на борту порошки! Один, особенно белый, подействовал так, что воины ЧВК Вагнер принялись кидать друг в друга гранаты. А на земле, в конторе Пригожина нашли, по словам Путина, «5 млрд наличными и 10 кг кокаина».
Переговаривается ли Путин с Пригожиным? Ходит ли на кладбище, или ему привозят в Кремль магнитофонные записи разговоров покойных вагнеровцев? Ведь Путин — ленинградец, и все ближайшие товарищи его — ленинградские. Нехорошие люди говорят зачем-то о «ленинградских подворотнях». Но Большой Дом разве — подворотня? Да никогда в жизни. Чевекашники в рассказе Путина — как живые, хотя и мертвы. И путины-ленинградцы — Сечины-Собчаки — кто и вправду уже помер, а кто как бы и жив. Ленин умер, имя Ленина в слове Ленинград умерло. Целое поколение без него уже в зрелый возраст вошло. А ленинградцы из Большого Дома никак не умрут, что бы ни рассказывал московский профессор В. Д. Соловей.
Иван Иванович, перу которого Достоевский приписал рассказ «Бобок»,
«ходил развлекаться, попал на похороны».
«Заглянул в могилки — ужасно: вода, и какая вода! Совершенно зеленая и… ну да уж что! Поминутно могильщик выкачивал черпаком. Вышел, пока служба, побродить за врата. Тут сейчас богадельня, а немного подальше и ресторан. И так себе, недурной ресторанчик: и закусить и все. Набилось много и из провожатых. Много заметил веселости и одушевления искреннего. Закусил и выпил».
Легкая выпивка в ресторане возле кладбища и сморила Ивана Ивановича, и тот уснул на скамейке, и донеслись до его слуха голоса покойников. Правда, он слышал их и раньше. Но чем дольше покойники лежали в могилах, тем менее связными становились их речи. В первые недели после погребения покойники еще выясняли отношения, пересказывали обстоятельства смерти, прямо как Путин, который привык делиться с общественностью обстоятельствами гибели людей, им самим приговоренных к смерти: и об отравлении Скрипалей, и об отравлении Навального, и о «фрагментах гранат в телах вагнеровцев».
Время идет, и связное повествование нарушается. Трупов с каждым днем становится все больше, а объяснения их смерти — все более нелепыми. Мертвецы из Большого Дома, бывшие чекисты, которые никогда не бывают бывшими, даже в могилах, за годы, прошедшие с начала их, возможно, последней войны в Украине, дают все менее связные ответы на вопрос: «Зачем?»
«Есть, например, здесь один такой, который почти совсем разложился, но раз недель в шесть он всё ещё вдруг пробормочет одно словцо, конечно бессмысленное, про какой-то бобок: „Бобок, бобок“, — но и в нем, значит, жизнь всё еще теплится незаметною искрой…»

17 views07:10