В МОСКВУ (Июнь 1984-го)
Московский поезд от станции Никитовка отходил рано утром.
Абсолютно неожиданно, проводить меня в этот путь вышел отец. У нас никогда не было с ним длинных задушевных разговоров, мы не вели долгих бесед о жизненных целях и устремлениях. Когда то он тоже сделал свой прорыв, выбравшись из украинского села в город, поступил в институт и работал на стройке прорабом. Больших высот в жизни он может и не достиг, но семья жила в достатке, у нас всё было: машина, гараж, дача.
Теперь свой жизненный прорыв наверх, из шахтёрского города Горловка в Москву, делал я сам.
Мои юношеские увлечения математикой, физикой, литературой он не воспринимал всерьёз. Он даже не заходил ко мне в комнату узнать, что я там делаю? Что читаю? Какие задачки решаю?
Для него это было чем-то далеким и казалось бесполезным, он не воспринимал серьезно мои увлечения.
Но вот наступило лето, я закончил техникум и собрал чемодан с документами… поступать на Физтех.
Мне кажется, всю неотвратимость происходящего он понял только в тот момент.
Мы шли пешком до автобусной остановки. Он ничего не говорил, мы оба молчали, но чувствовали бесповоротность происходящего…
Я уезжаю навсегда.
На автобусной остановке ко мне присоединился Игорь. Он тоже был с чемоданом и его тоже вышел провожать отец.
Мы уезжали.
Под мерный стук вагонных колёс хорошо думалось. Сначала закончились бесконечные шахтерские пригороды, и пошли поля. Донецкие просторы – это в основном степи, окруженные вдоль дорог высокими тополями, леса начинались уже ближе к Харькову.
Мы ехали покорять Москву.
Задача – поступить на Физтех, была не из лёгких, а для меня вдвойне. Я поступал после четырёх лет техникума, где учили в основном черчению, металлообработке и токарным станкам - это было совсем не про высшую математику.
Я много готовился, решил тонну подготовительных задач, но все равно, поступать на Физтех после техникума – редкая наглость. И, тем не менее, я был внутренне абсолютно спокоен и уверен в себе.
Через центральную Россию поезд проходил ночью и только под утро мы стали приближаться к столице. Поезда, вагоны и километры переплетающихся железнодорожных путей вели в Москву, в центр мира.
На Курском вокзале мы расстались с другом, он поехал на Воробьевы горы, искать общежитие МГУ, а я искать пригородный поезд на Долгопрудный.
В полупустом вагоне электрички сидели три или четыре молодых парня, таких же, как и я.
Нас невозможно было спутать, у каждого по чемодану. Все ехали из разных концов страны, поступать в столицу.
Волнение нарастало.
Это будет самый важный и главный экзамен в жизни. Всё, что случится потом: все достижения, взлеты и падения - будут лишь его следствием.
Мы не чувствовали себя провинциалами и воспринимали Москву, не как город, а как очередную высоту, которую нужно покорить.
Московский поезд от станции Никитовка отходил рано утром.
Абсолютно неожиданно, проводить меня в этот путь вышел отец. У нас никогда не было с ним длинных задушевных разговоров, мы не вели долгих бесед о жизненных целях и устремлениях. Когда то он тоже сделал свой прорыв, выбравшись из украинского села в город, поступил в институт и работал на стройке прорабом. Больших высот в жизни он может и не достиг, но семья жила в достатке, у нас всё было: машина, гараж, дача.
Теперь свой жизненный прорыв наверх, из шахтёрского города Горловка в Москву, делал я сам.
Мои юношеские увлечения математикой, физикой, литературой он не воспринимал всерьёз. Он даже не заходил ко мне в комнату узнать, что я там делаю? Что читаю? Какие задачки решаю?
Для него это было чем-то далеким и казалось бесполезным, он не воспринимал серьезно мои увлечения.
Но вот наступило лето, я закончил техникум и собрал чемодан с документами… поступать на Физтех.
Мне кажется, всю неотвратимость происходящего он понял только в тот момент.
Мы шли пешком до автобусной остановки. Он ничего не говорил, мы оба молчали, но чувствовали бесповоротность происходящего…
Я уезжаю навсегда.
На автобусной остановке ко мне присоединился Игорь. Он тоже был с чемоданом и его тоже вышел провожать отец.
Мы уезжали.
Под мерный стук вагонных колёс хорошо думалось. Сначала закончились бесконечные шахтерские пригороды, и пошли поля. Донецкие просторы – это в основном степи, окруженные вдоль дорог высокими тополями, леса начинались уже ближе к Харькову.
Мы ехали покорять Москву.
Задача – поступить на Физтех, была не из лёгких, а для меня вдвойне. Я поступал после четырёх лет техникума, где учили в основном черчению, металлообработке и токарным станкам - это было совсем не про высшую математику.
Я много готовился, решил тонну подготовительных задач, но все равно, поступать на Физтех после техникума – редкая наглость. И, тем не менее, я был внутренне абсолютно спокоен и уверен в себе.
Через центральную Россию поезд проходил ночью и только под утро мы стали приближаться к столице. Поезда, вагоны и километры переплетающихся железнодорожных путей вели в Москву, в центр мира.
На Курском вокзале мы расстались с другом, он поехал на Воробьевы горы, искать общежитие МГУ, а я искать пригородный поезд на Долгопрудный.
В полупустом вагоне электрички сидели три или четыре молодых парня, таких же, как и я.
Нас невозможно было спутать, у каждого по чемодану. Все ехали из разных концов страны, поступать в столицу.
Волнение нарастало.
Это будет самый важный и главный экзамен в жизни. Всё, что случится потом: все достижения, взлеты и падения - будут лишь его следствием.
Мы не чувствовали себя провинциалами и воспринимали Москву, не как город, а как очередную высоту, которую нужно покорить.
В настроении сегодняшних дней совсем по другому прочитал знаменитый стих Есенина про «лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье».
«Письмо к женщине»
Вы помните,
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел —
Катиться дальше, вниз.
Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму —
Куда несет нас рок событий.
Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь —
Корабль в плачевном состоянье.
Земля — корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.
Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
Тогда и я,
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
Тот трюм был —
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.
Любимая!
Я мучил вас,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.
Но вы не знали,
Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь,
Что не пойму,
Куда несет нас рок событий…
Теперь года прошли.
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!
Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был,
И что со мною сталось!
Любимая!
Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.
Я стал не тем,
Кем был тогда.
Не мучил бы я вас,
Как это было раньше.
За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.
Простите мне…
Я знаю: вы не та —
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
1924 г.
«Письмо к женщине»
Вы помните,
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел —
Катиться дальше, вниз.
Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму —
Куда несет нас рок событий.
Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь —
Корабль в плачевном состоянье.
Земля — корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.
Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
Тогда и я,
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
Тот трюм был —
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.
Любимая!
Я мучил вас,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.
Но вы не знали,
Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь,
Что не пойму,
Куда несет нас рок событий…
Теперь года прошли.
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!
Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был,
И что со мною сталось!
Любимая!
Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.
Я стал не тем,
Кем был тогда.
Не мучил бы я вас,
Как это было раньше.
За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.
Простите мне…
Я знаю: вы не та —
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
1924 г.
Давно заметил один процесс, я для себя называю его «украинизация» российской действительности.
Раньше, в 90-х, нулевых, десятых, Украина всегда в своих внутренних процессах отставала от России лет на пять-десять. Во всем. В экономике, в финансах, в принципах построения бизнеса. Все, что вводилось в России с опозданием они лет на пять позже начинали внедрять у себя Украина, во многом нас копируя, повторяя нас.
Но это пока мы все росли, и вместе поднимались в гору. Идущий снизу, всегда смотрит вперёд и видит спину впереди идущего вверх.
Но начиная с кризиса 2008-го, и особенно с 2014-го, когда движение вверх сменилось спуском вниз, наши роли поменялись.
Украина была внизу и стала падать быстрее, и теперь мы, спускаясь сверху, стали видеть спину идущего вниз. и повторять во многом его.
Роли поменялись, теперь можно было смотреть на процессы в Украине, чтобы спрогнозировать, а что же завтра будет у нас?
Это я и назвал для себя «украинизацией» процессов в России.
К сожалению, последние события лишь ускорили этот процесс.
Украина падает, и мы за ней, повторяя ее печальные тренды.
Это касается и экономики и финансов, и фондового рынка, которого к слову на Украине нет вообще. Это касается и мобилизации и войны, прочего и прочего.
Украина сегодня, как черная воронка, погружает нас в свою тьму…
Раньше, в 90-х, нулевых, десятых, Украина всегда в своих внутренних процессах отставала от России лет на пять-десять. Во всем. В экономике, в финансах, в принципах построения бизнеса. Все, что вводилось в России с опозданием они лет на пять позже начинали внедрять у себя Украина, во многом нас копируя, повторяя нас.
Но это пока мы все росли, и вместе поднимались в гору. Идущий снизу, всегда смотрит вперёд и видит спину впереди идущего вверх.
Но начиная с кризиса 2008-го, и особенно с 2014-го, когда движение вверх сменилось спуском вниз, наши роли поменялись.
Украина была внизу и стала падать быстрее, и теперь мы, спускаясь сверху, стали видеть спину идущего вниз. и повторять во многом его.
Роли поменялись, теперь можно было смотреть на процессы в Украине, чтобы спрогнозировать, а что же завтра будет у нас?
Это я и назвал для себя «украинизацией» процессов в России.
К сожалению, последние события лишь ускорили этот процесс.
Украина падает, и мы за ней, повторяя ее печальные тренды.
Это касается и экономики и финансов, и фондового рынка, которого к слову на Украине нет вообще. Это касается и мобилизации и войны, прочего и прочего.
Украина сегодня, как черная воронка, погружает нас в свою тьму…
В свете последних заявлений, фраза Путина «мы ещё толком не начинали» звучит, мягко говоря, по-иному…
Forwarded from Дмитрий Медведев
Референдумы завершились.
Итоги очевидны.
Добро пожаловать домой, в Россию!
Итоги очевидны.
Добро пожаловать домой, в Россию!
Мои родители, когда поженились, жили в Горловке.
Но рожать мама решила уехать в свою деревню на псковщину. По пути в деревню, мама с папой решили остановиться на денёк у крёстной в Пушкине, под Ленинградом. После катания на корабликах по Неве, маме стало плохо и родители стали срочно искать роддом. Все места в пушкинском роддоме были заняты и скорая повезла роженицу в Ленинград.
Там, напротив Адмиралтейской иглы, мама нас с сестрой и родила. В наших свидетельствах о рождении стоит - г. Ленинград.
То что будет двойня, родители поняли только в тот момент. Слава Богу, роды прошли удачно, и мама с нами, новорождёнными, поехала к сестре в псковскую деревню.
Отец вернулся в Горловку на работу, и через некоторое время мама приехала к нему. Потом отец уехал на заработки в Сибирь, в Нижневартовск, и мама с нами, трёхлетними, приехала к нему. После Нижневартовска, где я ходил в детский сад, пошёл в школу, в первый и второй класс, мы вернулись в Горловку. Там я окончил восемь классов, машиностроительный техникум и уехал в Москву, поступив на физтех.
В 1991-м, когда развалился СССР, мы вдруг поняли, что нас развели. Я получил красный российский паспорт, а родители с сестрой украинский жовто-блакитный.
Это было абсолютно не понятно, ни мне, ни им. Как так случилось, получилось, что мы оказались в разных странах? Ведь нас никто об этом не спросил, мы не давали на это согласие.
В начале нулевых я купил родителям домик в Подмосковье и перевёз к себе по ближе. Отец умер, не успев поменять паспорт, канитель с получением российского гражданства была тогда долгая, а со здоровьем у отца было плохо. Мама успела получить российский паспорт и была этому очень счастлива.
Моя жизнь прошла в Ленинграде, в Горловке, в Нижневартовске, в Жуковском, в Москве, а сейчас я прописан в тверской усадьбе.
Несмотря на «украинскую» загогулину, я всегда считал Донбасс и Горловку своими.
Завтра Горловка и Донбасс наконец-то снова станут частью России!
Но рожать мама решила уехать в свою деревню на псковщину. По пути в деревню, мама с папой решили остановиться на денёк у крёстной в Пушкине, под Ленинградом. После катания на корабликах по Неве, маме стало плохо и родители стали срочно искать роддом. Все места в пушкинском роддоме были заняты и скорая повезла роженицу в Ленинград.
Там, напротив Адмиралтейской иглы, мама нас с сестрой и родила. В наших свидетельствах о рождении стоит - г. Ленинград.
То что будет двойня, родители поняли только в тот момент. Слава Богу, роды прошли удачно, и мама с нами, новорождёнными, поехала к сестре в псковскую деревню.
Отец вернулся в Горловку на работу, и через некоторое время мама приехала к нему. Потом отец уехал на заработки в Сибирь, в Нижневартовск, и мама с нами, трёхлетними, приехала к нему. После Нижневартовска, где я ходил в детский сад, пошёл в школу, в первый и второй класс, мы вернулись в Горловку. Там я окончил восемь классов, машиностроительный техникум и уехал в Москву, поступив на физтех.
В 1991-м, когда развалился СССР, мы вдруг поняли, что нас развели. Я получил красный российский паспорт, а родители с сестрой украинский жовто-блакитный.
Это было абсолютно не понятно, ни мне, ни им. Как так случилось, получилось, что мы оказались в разных странах? Ведь нас никто об этом не спросил, мы не давали на это согласие.
В начале нулевых я купил родителям домик в Подмосковье и перевёз к себе по ближе. Отец умер, не успев поменять паспорт, канитель с получением российского гражданства была тогда долгая, а со здоровьем у отца было плохо. Мама успела получить российский паспорт и была этому очень счастлива.
Моя жизнь прошла в Ленинграде, в Горловке, в Нижневартовске, в Жуковском, в Москве, а сейчас я прописан в тверской усадьбе.
Несмотря на «украинскую» загогулину, я всегда считал Донбасс и Горловку своими.
Завтра Горловка и Донбасс наконец-то снова станут частью России!