Говорят, перед смертью человек вспоминает всю свою жизнь. Может быть и так, однако он вспоминал войну, одну лишь войну! Все серые, присыпанные комьями земли, холодные, будто камень, лица погибших бойцов, их улыбки и весёлые разговоры ещё накануне, набеги русских с ружьями наперевес в обороне «Азовстали», первый убитый им молодой русский разведчик с ясными, словно небо, голубыми глазами… О, если бы он только вернулся домой! О, если бы он всего лишь один раз увидел Адель и, возможно, даже сумел слабо прикоснуться рукою к её нежной щеке! Тогда он бы непременно искупился – горем, слезами, упав на колени, искупился за того убитого вражеского бойца, перестав, наконец, терзаться и заглушать в себе совесть тем, что «война есть война», и «так было нужно». Так не было нужно. Война никому не нужна, и в первую очередь – тем, кто на ней воюет.

Со всей силою, всей болью, что сквозила в груди его чёрной дымящейся раною, навевал воспоминания об ней одной, но с каждой подобной попыткою свечение от них становилось темнее, а воспоминания всё более и более расплывались, расплывались, беспрерывно вытекая изо рта какою-то непонятной тягучей, на вкус, будто железо, субстанцией, заставляя лёгкие его задыхаться. «Ты прожил как молния, – говорил он себе охладевающими губами, которые непонятно по какому ещё мановению продолжали двигаться. – Как молния, однажды сверкнувшая и угасшая».